107 Д. 6 я н в а р я, с б т. Пароксизм!
108 Д. 7 я н в а р я, в с к р с. (7 1/2 ч. веч. дождливого холодного дня. Нахожусь при самом начале 2-го (в 24 ч.) пароксизма, дрожь пробирает понемногу, голова начинает по временам кружиться все чаще и чаще.)
Не папуасы, не тропический жар и не труднопроходимые леса стерегут берега Новой Гвинеи. Защищающий ее от чужих нашествий могучий союзник это бледная, холодная, дрожащая, потом сожигающая лихорадка! Она сторожит прибывшего при первых лучах солнца и при палящем зное полдня, она готова захватить неосторожного и при догорающем свете дня; черная тихая или бурная ночь, чудный месячный блеск не мешают ей напасть на человека. Она сторожит его везде изменнически, человек даже не чувствует ее холодных объятий… Но это только на время, скоро точно свинец вливается в его ноги, голова туманится. Холодная дрожь пробирает его, трясет его. Мозг начинает изменять ему, образы, то громадные и чудовищные, то печальные и тихие, сменяются перед его закрытыми очами. Холод, мороз переходят в жар, палящий, сухой, нескончаемый… Образы переходят в какую-то скачущую фантастическую пляску. Человек остатками чувств сознает, что он в руках врага, но только на секунду… Его мозг…
109 Д. 8 я н в а р я, п о н. 110 Д. 9 я н в а р я, в т р. 111 Д. 10 я н в а р я, с р е д. Лихорадка.
112 Д. 11 я н в а р я, ч е т в р. 5 дней подряд надоедала мне лихорадка. Вчера и сегодня чувствую себя лучше, но еще плохо хожу. Не стану подробно описывать мое состояние эти пять дней, скажу только, что голова несносно болела, и я при этом был так слаб, что, чтобы сделать 3 шага, я с постели своей осторожно опускался на пол и полз остальные 2 шага, поддерживая одною рукою страшно болящую голову. Чтобы, например, ложку лекарства поднести ко рту, я одною рукою поддерживал другую, и то обе недолго могли держать такую тяжесть. Вчера не мог я еще ходить, сегодня медленно двигаюсь, и опухоль глаз и лба (от лихорадки) понемногу проходит. Но что увеличивало неприятность положения — были частые посещения папуасов, заставлявшие меня вставать и показываться с книгою у дверей, показывая вид, что очень занят, и, чтобы они скорее бы убрались, бросать им табак. Я считаю нерациональным дать им узнать, что я болею так как они одного меня боятся. С У. обходятся запанибрата, несмотря на то, что он с ними частенько грубо обращается (…).
114 Д. 13 я н в а р я, с б т. Около 12-ти пришло несколько человек из деревни Бонгу с приглашением прийти к ним. Один из пришедших сказал мне, что он есть хочет. Я ему отдал тот самый кокос, который он мне принес в подарок. Отделив зеленую кору ореха сперва топором, потом костяным своим ножом, он попросил у меня блюдо (деревянное). Я ему принес фаянсовую глубокую тарелку. Тогда, ударив как обыкновенно по ореху, он разломил его на 2 почти равные части и воду вылил в тарелку. К нему подсел другой папуас, и оба достали из своих мешков крепкую раковину и, взяв каждый по половинке кокоса, стали выскребать свежее мясо ореха, а натертую массу опускать в кокосовую воду. Таким образом в короткое время вся тарелка наполнилась белою натертою кашею, которая, будучи разбавлена сладкою кокосовою водою, дала весьма вкусное блюдо. Начисто выскребленные куски скорлупы превратились в тарелки, а довольно большая выгнутая раковина — в ложку. Все кушанье это было так опрятно приготовлено и инструменты, при этом употребленные, так просты и целесообразны, что я должен был дать предпочтение этому способу еды кокосового ореха a la Papoua предо всеми другими, виденными мною. Один кокос хватил на достаточную закуску для 4-х. Одному было бы трудно съесть весь орех зараз. Папуасы после этой закуски попросили дать им барабан{36}, который они же в начале знакомства подарили мне, и один из них, одною рукою держа барабан, другою ударял по краям натянутой шкуры ящерицы, при этом он очень ловко делал прыжки, сгибая колена и потом снова выпрямляясь. Затянутую им песню подхватили хором остальные и попарно последовали за первым, который со своим барабаном представлял главное лицо танца. Танец был еще тем своеобразен, что у всех за поясом по бокам (но за руками) были заткнуты большие зеленые ветки, что с зеленью за наручниками и цветами на голове представляло очень недурной эффект.
Наплясавшись, они отправились домой, приглашая сейчас же следовать за ними в шлюпке, обещая столько кокосов и сладкого картофеля, что пешком нам не снести. Я был в нерешительности, отправиться ли мне в Бонгу сегодня, так как собирался дождь, или завтра, когда пришедший Туй убедил меня ехать сейчас же, говоря, что меня все ожидают сегодня в Бонгу. Мы отправились.
Пошел дождь, и прибой у открытого берега Бонгу был силен. Шлюпке было бы трудно пристать, если бы не нашлось громадного сухого дерева, которого ствол рос когда-то над самою водою. На берег сбежалось 1/2 мужского населения Бонгу, и уже несколько рук протягивалось над нами, с ветвей дерева, под которое мы подъехали. Конец со шлюпки был подан и прикреплен к толстому суку, и несколько спин ожидали меня у борта для переноски на берег, что я и исполнил. Десятки рук протянулись для пожимания ко мне, и я уже направился к деревне, когда, еще раз обернувшись посмотреть на шлюпку, нашел, что она ненадежно была привязана, так как не было сделано узла, а конец был прикреплен к шлюпке железными гаками, которые могли при волнении открыться, и тогда шлюпка рисковала бы разбиться у берега…Я опять вскочил на плечи одного рослого папуаса, который молча, против сильного прибоя, который почти нас заливал, направился к шлюпке. Привязав конец как следует, я во 2-й раз вернулся на берег, но этот раз папуасы перевезли меня на пироге, потому что прибой мог бы легко нас опрокинуть. По весьма узкой тропинке, которая потом расширилась, пошли мы к деревне. Около меня пробежал один из молодых папуасов, чтобы возвестить, что шествие приближается. Я шел впереди, за мною гуськом человек 25 туземцев. Дождь продолжался, и мы при ливне вошли в деревню. Шагов за 5 не было видно и слышно присутствие обитаемого места, и только у крутого поворота увидал я одну крышу. Пройдя шагов 5, я вошел на площадку, окруженную десятком хижин{37}. В начале дневника я уже описывал хижины папуасов. Они почти совсем состоят из крыши, имеют очень низкие стены и небольшие двери. Не имея окон, они внутри темны, и единственная их мебель состоит из нар. Но, кроме этих частных хижин, принадлежащих отдельным личностям, в деревнях встречаются другие постройки для общественных целей. Эти последние представляют большие сараеобразные здания гораздо больше и выше остальных, они обыкновенно не имеют передней и задней стен, очень часто даже и боковых стен, и состоят тогда из одной только высокой крыши, стоящей на столбах. Под этой крышею устроены нары для сидения, хранится посуда для общественных празднеств, оружие и т. п.
Таких общественных сборных мест было в Бонгу 5 или 6. Каждая площадка почти имела таковое. Меня сперва заставили по порядку обойти все эти сараи. В каждой ожидала меня группа папуасов, и в каждой оставлял я полоски пестрого катуна для женщин, табак и гвозди для мужчин и шел далее и скорее не шел, а следовал далее, потому что мне один папуас указывал путь, так как, не желая показать мне своих женщин, папуасы попрятали их в несколько хижин и боялись; чтобы я даже не проходил около них. Деревня была очень значительна, хижины стояли под кокосовыми пальмами и бананами, и хижины расположены вокруг небольших площадок; одна из них была больше, в середине был устроен длинный очаг из камней, и мне сказали, что здесь жарят свиней и пляшут, когда приезжают гости. Наконец, мне дали отдохнуть, и я уселся на нарах большого общественного сарая и, раздав все свои подарки, мог спокойно отвечать на все просьбы словом «арен» (нет, не имею). Сарай, в котором я сидел, окруженный 40 или более папуасами, представлял род коридора шагов 8 ширины и шагов 14 длины и в средине футов 20 вышины. Крыша только на 1 фут не доходила до земли, поддерживалась в средине 3 толстыми столбами, и, кроме того, по сторонам были вбиты несколько столбов в 1 м вышины, которые поддерживали нары, несли на себе также тяжесть крыши. Крыша выгнутая наружу, была капитально и красиво сделана, представляя изнутри частую аккуратную решетку. Можно положиться на нее, что устоит от любого ливня и что продержится много десятков лет. Над нарами были повешены разное оружие, плоды, посуда глиняная и деревянная стояла на полках; все солидно, довольно удобно и опрятно. У одного большого сарая верхняя часть задней стены, состоящая из коры, была разрисована белою, черною и красною краскою. Шел дождь, и я не мог срисовать этих первобытных портретов рыб, солнца, кажется, людей и т. п. Под другим я, наконец, нашел несколько идолов, которые уже не раз искал по деревням. Самый большой из них (фут. 8) стоял среди сарая около нар. Я расположился рисовать и снял копии с 3-х, разговаривая с папуасами, которые расспрашивали, есть ли таковые «телум»{38} (идолы) в России, как они называются etc. etc. В длину сарая, но укрепленное довольно высоко, так что я не мог удобно рассмотреть его, висело целое бревно, состоящее из целого ряда человекоподобных фигур, но папуасы не захотели трогать его с места (…).