Между тем как большие реляй (топоры) почти что вышли уже из употребления, реляй-риин, с куском железа вместо раковины, и все остальные инструменты туземцев из раковин, кремня и обсидиана еще долго, а может быть и навсегда, останутся необходимыми предметами повседневного обихода жителей о-вов Адмиралтейства вследствие того, что последние не получат от европейцев ничего подходящего, что могло бы заменить их, и потому, что материалы для туземных орудий (жемчужная раковина, обсидиан и т. д.) находятся в таком количестве, что пока нет причины и думать, что в них может оказаться недостаток.

Ножи, большие гвозди, топоры ценились туземцами гораздо более, чем бусы, красная бумажная материя и т. п. До сих пор еще, к большому удовольствию и большой выгоде шкиперов и тредоров, туземцы не открыли различия между железом и сталью. Я попытался объяснить разницу некоторым, но они, кажется, меня не поняли.

Одиннадцать четырехугольных парусов туземных пирог показались в проливе между большим островом и островком Понем: то были пироги с островка Сорри. Все они окружили скоро шхуну, куда и я отправился. Там я узнал, что новоприбывшие приглашали шкипера отправиться к ним, обещая ему трепанга, жемчужных раковин, черепаховой скорлупы вдоволь. За последние дни туземцы Андры были слишком заняты собственными делами, так что добыча произведений рифов была незначительной. Шкипер решил поэтому уйти и предложил мне вернуться завтра же на шхуну.

Я поспешил поэтому на островок, к себе в палатку. Множество из вновь прибывших жителей Сорри находились в деревне и приготовляли себе ужин. Лунная ночь была великолепна, и я долго просидел с туземцами на берегу моря, стараясь пополнить словарь диалекта Андры. При этом мне удалось записать также много слов диалекта островка Сорри, который неодинаков со здешним.

Туземцам очень нравилось мое желание знать их язык, и они с удовольствием отвечали на мои вопросы.

1 с е н т я б р я…На прощание Кохем и несколько других туземцев сочли своим долгом наделить меня и капитана Б. подарками. Мне были даны свинья и тридцать один кокосовый орех, Б. получил несколько больших рыб и дюжину кокосовых орехов. Дети — Качу, Аса и др. — все принесли мне по какому-нибудь небольшому подарку. Я также не поскупился и убежден, что они сохранят по мне добрую память. При последних лучах солнца, пользуясь задувшим береговым ветерком, трехмачтовая шхуна «Сади Ф. Кэллер» вышла за риф в открытое море{111}.

Напечатано впервые в журнале «Северный вестник», 1887, № 12, 1888, № 1

И з п и с ь м а в е л и к о м у к н я з ю Н и к о л а ю М и х а й л о в и ч у (С и д н е й, и ю н ь 1881 г.).«…Самое лучшее, что «ученый» (т. е. такой, который д е й с т в и т е л ь н о смотрит на науку как на ц е л ь ж и з н и, а не как на средство) может сделать, это идти в п е р е д с в о е ю дорогою, н е обращая внимания на мнение толпы направо и налево! К сожалению, весьма многие из т. наз. «ученых» относятся к науке, как к дойной корове, которая обязана снабжать их ежедневным продовольствием, что делает из ученых — ремесленников и иногда даже просто шарлатанов. В таком случае научная истина — дело второстепенной важности для таких господ (а их, к сожалению, м н о г о), наука, приносящая им больше грошей, — самая привлекательная; им приходится ухаживать за толпою и ее вкусами!

Ваше высочество замечает, далее, что я думаю найти на родине т е п л о е сочувствие по моем приезде. На это я отвечу без долгого размышления — нет. Уверен даже, что самый холодный прием — меня н е озадачит. Я знаю, что я сделал мое дело, насколько обстоятельства позволили и н а с к о л ь к о с и л х в а т а л о, делал это ради самой науки и д л я е е е д и н с т в е н н о, всякие сочувствия, похвалы или порицания, надежды одних или опасения других, не могли бы изменить программу, которую я поставил себе… Со временем, если не сейчас, компетентные люди найдут, что я не терял ни времени, ни случая…

Мои путешествия 1874 — 5–6 годов (в Нов. Гвинее, в Малайском полуострове и снова в Нов. Гвинее) втянули меня в долг одному торговому дому в Батавии.

Долг этот 9101 голланд. флоринов (около 5000 р.) дошел в прошлом году до суммы 13522 вследствие нарастания (по 9 %) процентов! и постоянно р а с т е т, т. к. я н е и м е ю возможности уплатить его… Ни копейки из этих денег не пошло на личное дело или личную прихоть, а единственно на д е л о н а у к и и прогресса ее. Если я с радостью жертвовал личным комфортом и рисковал жизнью, я полагаю, что у ч е н о е общество может пожертвовать гроши, которые потребовались на достижения научных результатов!.. Считаю нужным прибавить, что до 3 декабря 1878 г., т. е. до дня, когда я получил письмо от друга Мещерского, я не подозревал (N3) к р а й н е с т е с н е н н о е положение денежных обстоятельств моего семейства; до того времени я думал, что я в состоянии буду покрыть расход моих путешествий собственными средствами. Но семейные обстоятельства, постепенно запутывающиеся в продолжение 7 или 8 лет, кончились п о ч т и полною катастрофою, которая, разумеется, главным образом обрушилась на мою мать и сестру. Перспектива: что мне скоро представится необходимость добывать хлеб насущный, меня не особенно смущает. Я знаю по опыту, что умею обходиться без многого…»

И з п и с ь м а б р а т у М и х а и л у (н а п у т и в Р о с с и ю, ф р е г а т «Г е р ц о г Э д и н б у р г с к и й», а п р е л ь 1882 г.).«…Скажи дорогой нашей матери, что хотя мои долги, может быть, и значительны, но что Миклухо-Маклай найдет возможность уплатить их со временем все и сполна и что ему не приходится стыдиться их, так как он ни одной копейки не истратил на собственные прихоти или на собственную личность, а истратил их для научной цели и с сознанием, что будет в состоянии уплатить их рано или поздно…

Буду в Кронштадте, вероятно, в конце июля…»{112}.

И з п и с ь м а е м у ж е (к р е й с е р «А з и я», А л е к с а н д р и я, и ю н ь 1882 г.). «Дорогой брат Михаил Николаевич!

Вчера только письмо старого и верного друга моего, князя А. Мещерского, известило меня, что я не увижу более дорогой нашей Оли{113}. Эта весть была совершенно неожиданна, и я прочел ее с глубокою, глубокою грустью, которая тем сильнее, что, узнай я вовремя тяжелую, непосильную ношу, которую бедная Оля навалила себе на плечи, я бы б р о с и л в с е и, уверен, изменил бы положение дел. Не упрекаю пока брата Сергея{114}, не имея еще достаточно сведений о его поведении; о Владимире также п о к а молчу по той же причине. Ты был слишком молод, чтобы упрекать тебя, но все-таки мне горько, больно, что ни мать, ни ты не известили меня в о в р е м я. Ты поймешь, я убежден, что больно, очень больно считать себя о т ч а с т и, но, помимо воли, виновником ее смерти. Очень тяжело мне об этом думать. Итак, я не увижу Оли, но увижу мать и тебя!.. Мне с тобою будет м н о г о о чем поговорить. Брат Михаил Николаевич, говорю тебе один раз н а в с е г д а: не забывай, что я брат твой, на которого ты всегда можешь рассчитывать…

Брат Мишук, пиши мне с о в е р ш е н н о откровенно без е к и в о к{115}, загадок и неясностей, называй все своим именем, как тебе дело, личность или предмет кажутся. На берегу Маклая я забыл о разных хитросплетениях общественной лжи, к тому же я и прежде никогда не прибегал к ним, и ты, брат, никогда не прибегай к ним, можно и следует обходиться без них…

Ты мне не пишешь, какие языки ты знаешь. Если не знаешь — придется учиться, я тебе помогу».

И з п и с ь м а в и ц е-п р е д с е д а т е л ю Р у с с к о г о г е о г р а ф и ч е с к о г о о б щ е с т в а П. П. С е м е н о в у (к р е й с е р «А з и я», А л е к с а н д р и я, и ю л ь 1882 г.).«…Я нахожусь в настоящее время на крейсере «Азия», на пути в Кронштадт, и надеюсь при моем возвращении в С.-Петербург… познакомить Императорское Русское географическое общество… с главными результатами моих 12-летних странствований, а также с планом предполагаемого издания моих путешествий. Здесь же я могу сообщить, что предполагаемое издание будет иметь характер с т р о г о н а у ч н ы й и будет распадаться на несколько отделов. Рядом с кратким историческим очерком (изложением обстановки и событий путешествия) будут следовать специально-научные отделы по антропологии, сравнительной анатомии, этнологии, метеорологии и т. п. Мое старание будет дать как можно более научных выводов и исследований в как можно более сжатой (но не сокращенной) форме. Во всяком случае, значительное число литографий, фотолитографий и политипажей необходимы, которые если и сделают издание несколько более дорогим, но придадут ему большее научное значение.