Поиск
Песнь V
В пятой песне узнаешь о гибели Актеона,
Как, превращенный в оленя, растерзан он псами своими.
Вот и скосил, наконец, герой змеиную ниву.
Жатву закончил Кадм из зубов рожденных Гигантов.
Он возлияет Арею начатки от грязи кровавой,
И омывает тело в Дирке, питавшей дракона.
После телицу из Дельфов кладет на алтарь богоданный,
Славную жертву Палладе. Вот, обряд зачиная,
Он ей рогатый лоб окропляет влагой святою,
Сыпет ячменные зерна и меч, у бедра укрепленный
Поясом ассирийским, он обнажает изострый,
10
После клок шерсти срезает с протянутой выи телицы
Кадм кладенцом рукоятным. Рога на хребет ей заводит
Теоклимен тотчас, и открывши упругое горло,
Шейные жилы Фиест двуострым топориком сразу
Перерубает у телки, и крови ток изобильный
Обагряет алтарный камень Афины Онкайи.
От нанесенного мощно между рогами удара
Валится наземь телица. Колют острым железом
Мясо. Отрезав бедра, на части ножом расчленяют,
Грубую шкуру телицы скоблят, на земле растянувши,
20
После сбросив блестящий плащ с одеяньем на землю,
К туше герой приступает и делит тучные бедра,
Их покрывает слоем жира двойным, на ломти
Тонкие нарезая, а внутренности на угли
Складывает, насадив куски на стержень железный,
Жарит их над огнем несильным. А после их кравчий
Мимо сидящих рядами разносит на вертелах медных,
Их расставляя на низких столах, увитых цветами,
Каждому предлагая вертел с мясом шипящим.
Дым благовонный поднялся вверх, завивался в кольца
30
От возжигаемых смол ассирийских. Свершились обряды,
Время для пира настало. Делит Кадм это мясо,
Каждого одаряя равною долей от яствы.
Так пировала дружина за стол округлый воссевши,
Пищею насыщаясь согласно желанию сердца.
Но с убиением змея не кончились испытанья:
После борьбы с драконом, с диким родом Гигантов,
Бился с энктенами Кадм и с племенем аонийским,
Жатву сбирая Арея свирепую, и на теммиков
Ближних обрушился он и на клич к набегам и к битвам
40
Пестрое племя стекалось многих народов окрестных.
Эрис и Энио свели в жестоком сраженье
Оба войска, и в битве, пылавшей неистовством диким,
Гнулися луки, и копья неслись на врага, и звенели
Шлемы, и дроты ломались, и с грохотом будто бы камни,
Щит со щитом сходились, брошены друг против друга.
Кровь лилася погибших. Много в кормилицу землю
Воинов полегло, во прах повергшись главою.
Вот уж войско вражье молит о милости Кадма:
Кончилась битва, и Кадм, невредим в кровавом сраженье,
50
Основание Фивам безвратным кладет в этом месте!
Землю всю разделяя, многие линии чертит
Тут и там, размечает многих дорог перекрестки
Острозубым железом, влекомым бычьей упряжкой.
По четырем направленьям ве́тров он замышляет
Улицы и отмеряет бечевкой длину с шириною.
Град аонийский тирийским искусством он украшает
В каменном деле, ведь он с камнеломен соседних различный
Камень себе выбирал - один с беотийских нагорий,
Этот - у рощ густолистых на холмах ближних тевмесских,
60
Там, где дубравы трепещут ветвями, а тот - в Кифероне
Взят, а четвертый родом со склонов самих Геликона.
Храмы воздвиглись Бессмертным, простые жилища - для смертных,
Правилам строгим согласно. На нерушимых основах
Камни воздвигнуты для семи ворот, что жилища
Оградили людские по образу выси небесной
В семь поясов. Амфиону Кадм возведенье оставил
Стен под звуки кифары, строящей башни... Воздвиглись
Створам небесных врат подобны, семь врат перед градом!
Первые, что на запад направлены были ворота,
70
Названы в честь остроглазой Мены-богини "Онкайи",
Напоминая о мыке телицы, сама ведь Селена
Бычьи имеет рога и бычьей правит повозкой,
Пряча под ликом тройным Тритониды облик Афины.
Отданы в дар вторые блестящему Гермаону,
Он ведь соседствует с Меной; Имя четвертым "Электры" -
Вспомнил Кадм о сиянье огня Фаэтона в паденье
На рассвете, ведь цвет того пламени сходен с электром!
Гелию огненному врата посредине подарок,
Что на восток выходят - ведь бог в середине созвездий!
80
Пятые - дар Арею, а третьи - дар Афродите,
А между ними - стоят врата Фаэтона - Солнца,
Дабы врата Афродиты от врат отделились Арея.
Боле других изукрасил герой ворота Зевеса,
Счетом шестые, седьмые сделаны были для Крона.
Так построил он город и град святой сотворенный
Именем он нарекает Фив, стоявших в Египте,
Град, украшающий твердь по подобью пестрому неба.
Дщери Аонии с пляской гимн зачинали хвалебный
В честь Гармонии невесткой, и перед брачным покоем
90
Выкликали плясуньи имя девы фракийской.
И украшает Пафийка новую опочивальню
Кадму. Нежная матерь песней дочь величает
Вместе с богами на свадьбе. Отец же милой невесты,
Мирный Арей, без оружья, пустился в радостный танец,
К Афродите склоняясь, тянет десницу к богине,
Свадебный клич выдувает в трубу боевую, подобно
Страстной и нежной сиринге! С главы, привычной шелому,
Гребень грозный бросает, чтоб буйные кудри не вились,
Он стянул их повязкой, не обагрившейся кровью,
100
И в честь Эроса пляску ведет! К Гармонии на свадьбу
Вместе с сонмом бессмертных пришел Аполлон Исменийский,
На семиструнной кифаре он нежный гимн исполняет!
Девять Муз зачинают песнь жизненосную вместе,
Матерь Полимния пляску, подъявши пясти, заводит,
Будто беззвучные речи являются в танце богини,
В жестах красноречивых, в движенье глаз столь премудро
Все обустроено! Вот на плесницах пребыстрых над Зевсом
Милая Ника вспарила, в покой жениха она вводит,
Кадма, вспомощника Дия, и здравицу кличет, пред входом
110
Девственными устами брачную песнь зачинает,
Движется шагом скользящим и в плавной пляске стыдливой
Плещет крылами своими в кругу пернатых эротов.
И от светочей многих в ночи совместно горящих
Свет занялся, как будто Эос обманчиво-светлой!
Там всю ночь раздавались клики звонкие подле
Брачных покоев, где любы страсти забавы, до света
Пели все и плясали, к торжеству поспешая.
Жезл оставил привычный Гермес, хоть и вождь сновидений...
Стал Олимпом фиванский край... И видели Кадма
120
Рядом с самим Зевесом сидящим на праздничном пире...
Час наступает и должно вести новобрачную в спальню,
Ибо Дракон показался, ведущий Возок за собою,
Вестник судьбы, ведь с девой-ровесницей в будущем должен
Землю покинуть для неба в образе Змея-Дракона
Юный супруг Гармонии! Один за другим олимпийцы
Свадебные подарки несут влюбленному Кадму:
Зевс ему дарит Удачу; в честь Геры, сородницы славной,
Матери бога Арея, приносит бог темновласый,
Скакунов укротитель, дары из бездн океанских;
130
Дарит Гермес ему жезл, Арей - копье, Стреловержец -
Лук, на чело Гармонии венец с драгоценным каменьем
Бог Гефест возложил, что сиял переливчатым светом,
А виски повязал невесты повязкой златою.
Златотронная Гера престол с самоцветами дарит,
Славя Арея при этом. Премудрая мать Афродита
Ожерелье златое с каменьем сверкающим дарит -
Яркий ограненный камень лучится на шее невесты
Сделал Гефест ожерелье для матери Кипрогенейи,
Дабы отметить рожденье Эроса-стрелоносца!
140
Думал супруг хромоногий, что сына родит Киферейя
Слабого на ноги, так же как на ноги слаб и родитель...
Тщетно так мыслил, но только узрел резвоногого сына,
Блещущего крылами, словно бы отпрыск он Майи -
Выковал бог ожерелье подобное гибкому змею,
С хребтовиной из звезд! Двуустой оно амфисбеной
Было, с двумя головами, и волнообразно змеилось,
Яд источая из каждой главы, венчающей тело,
С двух сторон извивалась плоть двойным трепетаньем,
Словно ползла она, главы одну с другою содвинув,
150
Плоти извивы дрожали, биясь с боков, у ползущей.
Так ожерелье цветное змеилось, струя хребтовину,
Выгнув двойные главы, сплетаясь плотью двойною!
Скрыт он наполовину пластинчатой чешу ею,
Этот аспид двуглавый. Искусна была хребтовина:
Словно живые вились эти кольца двойные в движенье,
Две же главы трепетали, и можно было подумать:
Шип змеиный исходит из пасти с присвистом легким!
Между главами, там, где конец и начало изделья,
Четырехкрылый вставлен орел из злата, как будто
160
Он парит посредине меж пастей разверстых змеиных,
Он над ним поставлен, златое навершье с застежкой:
В первом крыле золотистый яспис и камень Селены
Белоснежный в другом, что вместе с рогатой богиней
То умеряет сиянье, то ярче становится - если
Мена влажным блистаньем с родившихся рожек заблещет,
От родителя приняв Гелия огнь самородный;
В третьем мерцает жемчуг, от блеска которого волны
Эритрейского моря зеленые мягко сияют;
В центре четвертого рдеет будто бы уголь индийский,
170
Камень агат своим блеском влажным и легким лучится -
Только края ожерелья начнут сходиться друг с другом,
Пасти голов змеевидных зевы свои разверзают,
Дабы сокрыть в своих глотках двойных орла целокупно,
Обхватив его крепко... И свет какой в лике орлином!
Эскарбуклы сияют в очах алым блеском и ярким,
Словно пламя живое колеблется в только возженной
Лампе! Сие ожерелье блеском камней многоцветным
Морю подобно, ведь рядом с темным зеленым смарагдом
Словно пена прозрачный хрусталь пребывает, как будто
180
Белые гребни на черной зыби Понта струятся!
Много на том ожерелье резьбы и все там сверкают
Златом созданья, какие только не вскормлены морем;
В водах плывущий странник средь волн изваян искусно -
Резвый дельфин там пляшет над валом средь стаи подобных,
Машет хвостом, и мнится, весь он в движении быстром;
Там и пестрые птицы порхают, и будто бы слышен
Шум рассекающих воздух крыл их в резвом полете.
Вот какой Киферейя дочери дар подарила,
Ожерелье златое с каменьем, невесте на радость,
190
С поясом, что владычит движеньями страсти любовной!
Гармония потомство многое явит из лона
По истечении времени, роды успешными будут,
Освободится от бремени дева, дочек родивши,
Девять лунных круго́в пройдет, их будет четыре:
Автоноя из лона плодного явится первой,
Девять месяцев матерь носила, прежде чем болью
Разрешиться рожденья. Ино́ благая от той же
Родилася четы, супруга царя Афаманта,
Дважды матерь. Агава третьей дочерью стала,
200
Сочетавшися браком с одним из Гигантов, явила
Сына супругу, рожденному от драконьего зуба;
Дивным Харитам подобна ликом, будящим страсти,
Дочкой четвертой Семела была, предназначена Зевсу -
Только лишь ей одной, хоть и младшей, очарованье
Даровала природа, неподвластное смертным!
Будет и мужеский отпрыск, поздний сопутник потомству
Женскому, в радость себе и Кадму дала Гармония
Утренний светоч отчизне Аонии - Полидора,
Розоволикой Семелы младшего брата, его же
210
Ради власти Пенфей из Фив отправит в изгнанье.
Старец Хронос такие событья свершит лишь в грядущем.
В срок своих дочек Кадм отдаст мужьям постепенно,
Он четырежды двери брачных покоев откроет,
Пары соединяя для брака. Первым же будет
Аристей дароносный, "Агрей" он прозван и "Номий",
Кровь премудрого Феба и благоумной Кирены,
В жены возьмет Аристей Автоною, согласно закону.
Агенори́д не откажет ему, знатоку скотоводства,
Примет Фебова сына, дарителя жизни и блага,
220
С тем, кто милостью ветра, подаренного Зевесом,
Усмирил смертоносный жар опаляющей Майры,
Он породнится с супругом дочки высокого рода.
О, сколь благою свадьба была! Ибо деве в подарок
Дал он бычьи и козьи стада, приведенные с горных
Пастбищ, толпы рабов, клянящих жестокое бремя;
Много сосудов сгрузил он, полных доверху маслом,
Брачное вено, и много меда, что мудрые пчелы
С тяжким трудом собирают по восковым отделеньям!
Первый сей муж, по отрогам гор блуждая, проворный,
230
Гон за ланью открыл, что любит прыгать по скалам,
Вызнал, как гончих направить на дичь, что укрылася в чаще,
Дабы учуял пес незримую оку добычу,
Дабы пускался по следу петлистому, слух напрягая!
Вызнал, как ставить искусно силки, сплетенные крепко,
С жердью воткнутой прямо утром на почве песчаной
Там, где по́утру след оставлен звериный, нетронут;
Он научил человека ловитве и псовой погоне
Неумолимой, охоте, которую не остановишь;
Он научил как одежду, что бегу мешает, подправить,
240
Чтобы ловцу не мешала, не путалася под ногами,
Чтобы хитон, ниспадая, преследованья не замедлил!
Муж сей поведал опыт, как ульи пчелиные ставить
В ряд, чтобы странницы-пчелки труд оставляли обильный,
Пчелки, что от цветка к цветку по лугам пролетают,
Венчиков полных златых, что виснут над гроздью душистой
И хоботком преусердным не́ктар сосет сердцевинки;
Сеткой льняною и плотной он первый опутывал тело
От макушки до самых пяток без щелки единой,
Приспособленьем искусным, огнем удушливым с дымом,
250
Он успокаивал злючку пчелу, помавая по ветру
Факелом, не обращая вниманья на ропот пчелиный,
Медные диски вздымал над самою кровлею улья,
Где над сбором жужжали воинственно гневные пчелы,
Там он трещоткой двойною гремел неустанно и громко,
Защищая себя от жал ужасного роя,
И меж тем потихоньку, разрезав воск многослойный,
Мед собирал сокровенный, блестящий, сочащийся каплей.
Первым он научился готовить масло густое,
Как только плод на жернов каменный догадался
260
Положить... Так он выжал масло из жирной маслины!
Он к тенистым пущам, на склоны холмов травянистых
Научил пастухов приводить пасти свое стадо,
Чтоб от зари до заката кормились быки или овцы.
Часто скот разбредался, покорствуя собственной воле,
Он же, шествуя следом, сбивал их в единое стадо,
Чтобы шли друг за другом по тропке единственной рядом,
А во главе пускал козла, чтоб шаг задавал им!
Знал он и песни пастушьи Пана для пастбищ нагорных;
Он иссушающей Майры смирил удушающий пламень,
270
Он икмейского Дия возжег алтарь благовонный,
Крови бычьей, помимо, он сладостное возлиянье
Положил совершать, пчелы трудолюбной подарок,
Полня смешанным с медом питьем изящные чаши.
Отчий Зевс Аристея внял мольбам и отправил
Вслед благосклонные ветры внуку, коих дыханье
Сириуса усмирило зно́йноогненный пламень.
Даже еще и поныне вестники Аристея,
Ветры Диевы, летней порою прохладу приносят,
Лишь виноградные грозди соком начнут наливаться.
280
Вот кого провожал к аонийским празднествам Эрос,
Сын кеосского Феба. Жертвенную телицу
Заколоть устремились все в венках, распевая,
Гимны и пляску ведя, у врат же опочивальни
Пели "Ио́, гименей!" и хороводы водили!
Сладкозвучные песни из уст юниц зазвучали,
С брачной сирингой смешалась песнь аонийских авлосов.
Так совершался брак Аристея и Автонои,
Породивший на свет Актеона. Потомок Агрея,
Отдал он сердце охоте, как и отец его славный,
290
Он служил Артемиде скитаясь в горах. Не мщенье ль
Зверя лесного настигло злосчастного Актеона?
Ведь он младший потомок львов убийцы, Кирены!
Разве спасся горный медведь от него? Устрашал ли
Львицу с детенышем гибель несущий взор Актеона?
Сколько раз пантера прыжком внезапным бросалась -
Ниспровергнута наземь была, и Пан изумленный,
Пастырь заботливый, часто охотника-юношу видел
Вслед за быстрым оленем бегущего быстро в погоню!
Только ни резвоногость не помогла, и ни стрелы
300
Не защитили, ни меткость дротов, ни хитрость в охоте...
Мойра его погубила, растерзанного борзыми,
Ставшего быстрым оленем после с индами битвы,
Дышащего еще, когда сквозь ясеня крону
Он омовение плоти Лучницы грозной увидел!
Созерцатель, не должный чего созерцать и не должно,
Тело пречистое он неневестной девы увидел
В святотатственной бли́зи. Да только глядящего тайно
На госпожу нагую случайно нагая наяда,
Некая нимфа, вдруг увидала издали оком:
310
Крикнула громко со страху, плакаться стала богине
На нечестивого мужа влюбленного, на святотатство.
Вмиг Артемида схватила повязки и одеянья,
Платьем девичьим груди пречистые сразу прикрыла
И погрузившись стыдливо в волны бегущие речки,
Юная дева мгновенно спряталась в водных глубинах...
Актеон! О, злосчастный! Мгновенно ты человечий
Облик утратил, четыре ноги копыта одели,
Щеки округлые стали костистыми челюстями,
Бедра вдруг искривились, рогов ветвистых взметнулась
320
Над твоими висками пара, чуть удлиненных.
Образ чужой расцветает странными пятнами зверя,
Тело стало косматым, и в быстром как ветер олене
Только лишь ум человечий! Прыжками дикими быстро
Ты понесся по скалам чуждым резвым копытом -
Ловчий, трепещущий ловчих! И прежнего господина
Не признали собаки, ведь он изменился! И в скорби
Лучница, стонам не внемля, в неистовстве полном, пускает
Их по ложному следу, ярых от гнева богини.
Псы же грызутся, оскалив зубы, сулящие лани
330
Смерть, обмануты видом хозяина в стати оленьей -
Псы пятнистую шкуру мнимого зверя терзают.
Казнь и другую богиня замыслила: песьи уж медлят
Пасти, дабы подольше заживо рвать Актеона,
Дабы он чувствовал сердцем более муки и боли,
В горьком страданье! Томимый, как человек, непомерной
Пыткой, жалобно плачет над роком, к собакам взывает:
"О, блаженный Тиресий! Ты видел нагую Афину
Против воли ее - милосердная не погубила!
Ты не умер, оленем не стал! Над твоими висками
340
Нет и рогов ветвистых, сомкнувшихся сводом высоким!
Жив ты, хоть очи твои и погибли для света, но в разум
Свет осиянный глаз вложила богиня Афина!
Лучница гневалась злее Тритогенейи бессмертной!
Ах, когда б мне такое ж страданье ниспослано было,
Если б мои зеницы дева взяла как Афина!
Если б и ум изменила как тело! Но преобразилась
Плоть, звериною ставши - людским мой разум остался!
Разве звери лесные оплакивать могут погибель?
Разум им не присущ - умрут они и не заметят!
350
Я же разум свой горький храню и в облике зверя,
Плачу, на самом же деле как человек умираю!
Ах, как вы стали жестоки, борзые! На львов не бросались
Вы с такою безумной яростью на охоте!
Милые горы! Звучите плачем по Актеону!
Звери, вам я подобен - о том же вас умоляю!
О, Киферон! Автоное скажи, что видел! Слезами
Каменными Аристею о смерти жестокой поведай,
О безумстве свирепом псов... О, рок мой жестокий!
Собственными руками убийц своих я взлелеял!
360
Лучше б смирил меня горный лев, да лучше 6 я барсом
Быстрым с мехом пятнистым был на части растерзан!
Лучше б медведь свирепый кривыми когтями вцепился
Мне в загривок олений, тело терзая клыками -
Но не охотничьи псы, с которыми всем я делился!
Псы не признали речи иноголосой и лика!"
Так он стенал, умирая, и так умолял он свирепых
Псов, глухих к слезам и жалобным мыкам оленя.
Мнилось ему, он разумной речью корил их, но вместо
Речи из уст его стоны невнятные слышались только.
370
Вот над горной грядою молва-самоучка уж плещет,
И кричит Автоное о сыне, затравленном псами,
Но не сказала, что образ оленя косматого придан,
Молвила только, что умер. И нежно любившая сына
Матерь, застигнута горем, раздета и босонога,
Рвет уж кудри густые, хитона ткань разрывает,
В скорби великой ногтями в кровь раздирает ланиты
Нежные, по обнаженной груди, что помнила сына,
Бьет кулаками, ибо ею вспитала-вскормила
Некогда матерь младенца... Неиссякаемо слезы
380
Лик ее орошают и увлажняют одежды.
Вот и псы Актеона, с гор прибежавшие, тоже
Скорбную весть подтвердили, их слезы безмолвные ясно
Юноши показали безвременную кончину.
Видя как свора скулит, удвоила матерь рыданья.
Старец Кадм обрезал с чела свои пряди седые,
Плач подняла Гармония, жалобы горькие женщин
Дом весь заполонили, слившись во плач погребальный.
Автоноя с супругом милым своим, Аристеем,
Кинулась в горы, искать рассеянные останки.
390
Мать дитя увидала - и не узнала, ведь облик
С пестрою шкурой оленя не юноши милого образ!
Много раз миновала она останки оленя,
Что на земле простерлись, не узнав, ведь искала
Сына погибшего тело, лик его жаждала видеть.
Нет, не виню Автоною злосчастную! Ведь измененным
Видела труп она сына, пред нею образ олений
Лишь находился, не взоры родимого были пред нею!
Пальцы рога́ осязали, не голову милого сына,
Зрела оленьи копыта, ступне́й родных не узнала,
400
Видела сухожилья, не Актеона плесницы!
Нет, не виню Автоною злосчастную! Смертным взором
Сына ушедшего матерь искала, о лике зверином
Не помышляла и горла не зрела с первой брадою,
Что первоцветом пресветлым юноши кожу покрыла!
Шагом неверным блуждая по горным взлобьям лесистым,
Топчет она глухие нехоженые чащобы,
В платье рваном, босая. После скорбных блужданий
По ущельям, домой приходит. Скорбит, что напрасно
Сына искала, не может заснуть она подле супруга.
410
Вот они оба смыкают очи и тайно приходит
Сон под крылом соловьиным, насколько певцы дозволяют.
Юноши дух явился отцу, сраженному горем,
Обликом он - со шкурой пестрой олень, из глаз же
Слезы струятся и молвит он голосом человечьим:
"Отче, спишь и не знаешь моей ты горькой судьбины!
Так пробудись и изведай: мой облик звериный, он ложен!
О, пробудись и притронься ко лбу оленьему сына
Милого, о поцелуй же лона плод Автонои!
Сына видишь, тобою взращенного! Видишь и слышишь
420
Облик и речь Актеона, да, одного Актеона!
Хочешь ладони и пальцы потрогать милого сына,
В ноги оленьи всмотрись - увидишь сыновние руки,
Голову видеть желаешь - вглядися в облик олений,
Жаждешь узреть ты тело - в рога ветвистые вникни,
Ступни же Актеона - задние ноги марала,
Шкурой изюбра косматой и жесткой стала одежда!
Отче, узнай же сына, не спас Аполлон его жизни,
Сына оплакивай, отче, не спас его бог Киферона,
Ты превращенное тело дитяти предай погребенью,
430
Ты не оставь без последних почестей зверя родного,
Да не введет в заблужденье тебя мой облик обманный!
Ах, отец, от охоты почто ты меня не отвадил?
Мне бы за одинокой Лучницей не хотелось,
За богиней Олимпа, подсматривать... Я бы любовью
К деве смертной пылал... Но краткую страсть я оставил
К смертных жёнам другим и только к бессмертной богине
Воспылал я любовью и в гневе великом богиня,
Отче, меня достояньем сделала псов, и отроги
Горные видели это! Если же скалам не веришь,
440
Дев наяд вопроси, и гамадриады всё знают,
Мне подобных оленей расспрашивай, горных
Пастухов (я их звал!). Окажи мне последнюю почесть,
Отче! И несмотря на кручину отчую, тварей
Не убивай, истерзавших сына в облике зверя,
Ибо собаки не знали, кого они убивают!
Разве щадят борзые оленя на травле? Охотник
Станет ли гневаться, если зверь затравлен? И сколько
Времени бедная свора носилась по горным отрогам,
Следа жертвы взыскуя! Из глаз их обильным потоком
450
Слезы печали струились, псы лапами истоптали
Все силки и наметы, как будто в приливе горячей
Верной любви к господину (и люди так в горе страдают),
Как же они скулили над ложем моим из праха...
Не убивай, умоляю, тварей разумных! Олений
Облик один лишь косматый видели эти собаки -
Вот мольбам и не вняли, вот потому и сомкнули
Пасти на горле моем, что мык лишь олений слыхали!
Ибо они вопрошали о роке моем даже камни:
"Где ж Актеон наш сегодня сокрылся? Скажите нам, скалы!
460
Где на ланей устроил облаву? Скажите нам, нимфы!"
Свора так вопрошала, гора же так отвечала:
"Разве будет собрата олень преследовать горный?
Я не слыхала о звере таком! Актеон превратился,
Облик свой изменив, и стал оленем разумным!
Стал охотник дичиной! Сородник героя Агрея
Мужеубийцей-богиней, Лучницей ярой затравлен!"
Так скулящим собакам гора в ответ возопила.
Артемида же псу, убийце невольному, часто
Речь бросала: "Не рыскай, злосчастный, в поисках следа!
Актеона ты ищешь? В брюхо, пес, загляни-ка!
470 [471]
Актеона ты ищешь, сожранного тобою?
На луговине кости хозяина можешь увидеть!"
Отче, явился тебе я поведать об участи горькой!
Древо с густою листвою стояло, полумаслина,
Полудичок. Ах я, бедный! Оставив побег, столь мне милый,
Я взобрался на ветвь оливы соседней, чтоб видеть
Наготу Артемиды, которую видеть не должно!
Ах я, безумный, двойное свершил я тогда преступленье!
На побег я Паллады взобрался, чтоб Лучницы прелесть
Подглядеть нечестиво - вот за что Актеона
480 [481]
Артемида с Афиной подвергли казни ужасной!
Ибо в это мгновенье она, томяся от зноя,
Дело охоты оставив, обычное дело богини,
Омовенье свершала во влаге прохладной и чистой.
Очи мои помутились от блеска белого тела,
Что испускало сиянье льдов в струистые волны.
Так, говорят, на зыбя́х Океана к истокам своим же
Льнущего, Мена сияет, матерь, в волна́х на закате!
Спутницы, Мены, наяды, поют! Локсо́, возопивши
490
Вместе с Упис, в во́дах недвижных остановила
Бег неспешный по глади сородницы Гекаэрги
Тут и туман разлился повсюду и застил мне очи;
Я с ветвей соскользнул и в прах, бессильный, повергся
Вижу - я в шкуре пятнистой, не в облике человечьем,
Мех косматый и плотный укрыл мое тело повсюду,
Псы же мои вцепились в меня и рвут меня яро!
Но умолчу о дальнейшем... Что горе множить рассказом?
Горькие слезы, боюсь, ты будешь лить в сновиденье...
Миновал ты часто древо, где Актеона
500
Распростерлись останки, часто пятнистую шкуру
Вместе с костями ты видел разбросанными во прахе,
Жалкие кости, останки растерзанного Актеона,
Брошенные как попало! Дам я тебе и другую
Смерти примету, вернее: там, у злосчастного древа,
Там колчан мой увидишь, увидишь и лук мой, и стрелы,
Если только во гневе своем Артемида-богиня
Стрел пернатых и быстрых, а также колчана и лука
В дерево не превратила, растущее на опушке!
О, как счастлив был От - не стал он оленем травимым!
510
О, ловец Орион - тебя псы не терзали! О, если б
Актеона ужалил скорпион ядовитый!
Ах я, жалкий, напрасно молва морочила душу!
Ведь говорили, что Феб, брат Лучницы, вместе с Киреной
Почивал, Аристею дав рожденье при этом!
Думал и я Артемиду-сородницу сделать супругой!
Ведь говорили, что Эос блестящая Ориона
Увела, что Селена похитила Эндимиона,
Что и богиня Део́ обнимала Иасиона,
Смертного мужа... Я мыслил - и Лучница тоже такая!
520
Отче, предай погребенью мнимого тело оленя!
Да не оставишь ты трупа собакам на поруганье!
И, когда ты укроешь мои останки в могиле,
Милость мне окажи такую: лук мой и стрелы
Положи на гробницу, сие приношение мертвым!
Только лишь лук и стрелы, ибо Лучница любит,
Лук напрягая, стрелою меткой своей забавляться!
Пусть же высечет в камне резчик искусный марала
Облик, образ мой мнимый, от выи и до копыта,
Только лицо человека оставив при изображенье,
530
Дабы все поняли сразу, кто прятался в ложном обличье!
Не высекай ты надгробной надписи, и да заплачет
Странник, мимо идущий, над ликом и смертью моею!"
Молвив речи такие, мнимый олень исчезает.
Словно на крыльях каких Аристей спешит к Автоное,
Потрясенный своим пророческим сновиденьем.
С ложа ее поднимает, трепещущую супругу,
Молвит о лике оленьем и теле милого сына,
Передает ей речи, поведанные разумным
Зверем. Сколь горьки рыданья! Тотчас жена Аристея
540
В путь пустилась повторный. Как тяжко идти ей сквозь чащи
Непроходимые леса, что вольно раскинулись всюду!
И по извивам тропок обрывистых пробираясь,
Поросль находит кровавую, также - лежащие вместе
Лук и колчан у изножья ствола одинокого рядом,
Также видит останки, разбросаны неподалеку...
Кости сына в великом горе мать собирает,
Нежной ладонию гладит хрупкий рога отросток,
Обнимает главу шерстистую сына-оленя...
С горестным воплем, рыдая, сына мать погребает,
550
И вырезает на камне, что Аристей ей поведал,
Об Актеоне узнавший из горестного сновиденья.
В то же скорбное время для Аристеева дома
Прекрасногрудой Агавой рожден был для Эхиона
Землеродного отпрыск, ставший врагом всем Бессмертным.
И в дни скорби назвали сына супруги Пенфеем.
После союза с Нефелой, первой своею супругой,
Афамант стал мужем Ино́, прекрасной юницы,
Та родила и Леарха злосчастного, и Меликерта.
Ей суждена была участь жилицы морской, ибо стала
560
Юная матерь кормилицей Бромия вместе с сыном -
Грудью одною вспитала Пале́мона и Диониса!
Был предназначен Семеле блистательнейший соложник,
Нового Диониса миру дать он замыслил,
Древнего Диониса, явле́нного в облике бычьем...
Ибо высокогремящий Зевес сожалел о Загрее!
Со злосчастной судьбой родила его Персефонейя
Зевсу с обличьем змеиным, мужем имея владыку
Черноплащного... Зевс же тогда был плотью извилист,
Змея облик прияв, свивавшего кольцами тело,
570
В сладостной страсти в покои тайные вполз к Персефоне
Для любви. Ведь все боги, что вечно живут на Олимпе,
Были тогда лишь одною очарованы девой,
Состязаясь друг с другом в поднесенье подарков
К свадьбе. Тогда-то Гермес, с Пейто́ еще не деливший
Ложа, невесте поднес свой жезл как подарок на свадьбу.
Сладкозвучную лиру дал Феб как свадебный выкуп.
Бог же Арей, добавив копье и панцырь впридачу,
Щит даровал новобрачным. Хромец лемносский, от горна
Оторвавшись, подарок только что сделанный вносит:
580
Ожерелье с каменьем (блистают там самоцветы!).
Там-то он и отрекся от прежней жены, Афродиты,
После того как на страсти к Арею поймал он супругу.
Всем явил он блаженным богам оскверненное ложе
С помощью Фаэтона, и паутиною медной
Афродиту нагую с нагим Ареем опутал.
Зевс же Отец сильнее всех прочих пленен Персефоной:
Лишь за девичьей красою следил ненасытным он взором,
Взгляд его направляли и сопровождали эроты
Прямо к самой Персефоне... В груди его бурное сердце
590
Билось, и не было силы с бессонною сладить заботой!
Вспыхнула страсть внезапно, светочем ярким, раздутым
С малой искры Пафийки, прекрасногрудой богиней
Проданы в рабство Зевесу взоры, слепые от страсти.
Тут-то юная дева взяла блестящую бронзу
Зеркала, чье отраженье судит смотрящего, облик
Вверила вестнику, правду безмолвно рекущему, дабы
Мнимый образ во мраке зеркала явно увидеть -
И своему отраженью смеялась. Так Персефона
Облик свой отраженный пред зеркалом созерцала,
600
Призрачное подобье призрачной Персефонейи!
Вскоре, пред наступленьем жажду несущего зноя,
От появленья Хор, творящих жар полуденный,
Дева бежит, оставив ткацкий станок и основу;
Пот вытирая, обильно лицо ее увлажнивший,
Все повязки грудные развязывает стыдливо.
После она, погрузившись в бодрящие воды бассейна,
Предается на волю струй водоема прохладных,
Волны несут ее прочь от дев, сужденных Палладе!
Но не ушла от Дия всевидящих глаз. И нагое
610
В волнах зыбучих узрел он тело Персефонейи...
Не был охвачен он страстью такою и к Кипрогенейе -
А ведь тогда, желаньем томимый, семя на землю
Извергал он невольно, горячую пену эротов,
Древле от коей на Кипре, обильном стадами и плодном,
Двуприродное племя кентавров рогатых явилось...
И владыка вселенной и мира, возница верховный,
Выю склонил перед страстью, могучий! И ни перуны,
Ни громовые раскаты не в помощь пред Афродитой!
Дом он оставил Геры, отверг он ложе Дионы,
620
Бросил Део́, Фемиды бежал, Лето́ не заметил,
Только одной лишь страсти желал он Персефонейи!
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: