Поиск
Песнь X
В песне десятой - безумье Афаманта и бегство
Девы Ино к зыбям со спасшимся Меликертом.
Так же как матерь-убийца детей своих погубила
В помраченье рассудка, отец их безумьем наказан
Был, ведь на Темисто, погубившую род их, женился!
Афаманта ударил бич неистовый Пана:
В стадо безумец ворвался и будто рабов нерадивых
Коз густошерстых безвинных хлестал кнутом в исступленье.
Вот он одну хватает, приняв ее за супругу,
Козочку вместе с двойней, припавшей к сосцам, изобильным
Млеком, мохнаты копытца вяжет крепко, веревку
10
Петлей двойной затянувши; после пояс срывает
С чресел, бичует тело мнимой Ино, обмана
Даже не подозревая! В слухе царя Афаманта
Свищет один лишь только бич Паниада Кронийца.
Часто неистовый, буйный, он с трона срывается дико,
Только лишь в слух устрашенный шипенье змей проникает!
Лук он тотчас напрягает, и с тетивы напряженной
В небо стрела пустое летит, никого не уметив.
То вдруг он видит змеиный лик тартарийской богини,
В страхе трепещет от лика многообразного тени,
20
Снежная пена из уст извергается, признак безумья,
И замутненные очи в глазницах вращаются страшных,
И при блуждающих взорах белки наливаются кровью
Глаз неподвижных, трепещут хрупкие темени кости;
Третья часть погибает души: способности мыслить
Ясно и твердо уж нет, поколеблено разуменье,
Скачут зеницы как будто неистовые вакханки,
Жалом гонимы безумья, волосы спутаны в космы,
Вьются, нестрижены, вольно у царя за плечами,
30 [29]
Что-то бормочут губы и с уст срывается в воздух
Отзвук бессмысленной речи, бессвязных слов восклицанья;
Смертных желание пищи вкусить похищает дыханье
Дев-Эвменид, распухает язык от речи тиадской,
Только кружась замечает, главу повернув, иноликий
Образ Мегайры призрачной, девы, не должной являться -
Царь Афамант впадает в приступ безумия ярый.
И гонимый богини пястию, сеющей ужас,
Хочет вырвать из длани ее он бич змееносный...
Выхватив меч короткий в чело Эринии метит,
40 [39]
Аспидоликие кудри алчет отсечь Тисифоны;
С речью пустою стремится к стене соседней, как будто
Призрачный образ увидел явленной мнимо богини
Артемиды и призрак обманчивый углядевши,
Он загорается страстью травить и преследовать образ...
Вот на году на четвертом Ино, испытавшая много
Горестей слезных, вернулась. Плачет вдвойне молодица:
Муж охвачен безумьем, в дому Темисто и двое
У нее сыновей; Ино же, соложницы верной,
Не признает супруг, слишком долго странствия длились.
50 [49]
Царь обуянный желаньем охотиться на оленей,
Устремляется в горы, быстрый, как ярая буря...
Видит отпрыска он, за животное отрока приняв,
Вскидывает свой лук, устремляется на Леарха,
Зрит лишь образ дичи ветвисторогатой в родимом,
Уподобленном зверю... Мальчик спасается бегством,
Робкий, и страх убыстряет голени юноши вдвое.
Только безумною дланью спустив пернатую с лука,
Пригвождает на месте сына убийца-родитель;
Голову не узнавши, мечом коротким срезает,
60 [59]
Мысля, что это олень. Над неузнанным ликом кровавым
Радостно он смеется, пылко его воздымает,
Словно охоты трофей, несется в припадке безумья,
Тела земле не предавши милого сына Леарха,
К дому, матерь он ищет косящим бешеным взором
Слуги попрятались в страхе. В уме поврежденный проходит
Свой дворец семистенный быстрым решительным шагом
В поисках сына, коего сам и убил... И в покоях
Младшенького Меликерта только внесенного видит.
Ставит на разведенный огонь лохань для купанья,
70 [69]
Сына туда помещает. Охвачена пламенем жарким,
В сей лохани клубится, кипит и пенится влага.
Жалобно плачет малютка, но ни один и не смеет
Из рабов подойти... Тут бурно врывается матерь,
Полусожженную детку выхватывает из лохани
И несется прыжками Ино без пути и дороги.
Лишь оказавшись на Левке, белом брегу, вспоминает
Имя Белой Богини, Левкотеи... В безумье
Афамант из покоев бросается, ветру подобный,
Тщетно Ино стараясь догнать на склонах гористых.
80 [79]
Все же ее ужасный преследователь настигает...
Боле не в силах мчаться несчастная, гнутся колена:
Остановилась у моря, плескавшегося перед нею,
Запричитала, плача над участью милого сына,
Обвиняя Кронида с глашатаем, отпрыском Майи:
"Бог сребромолнийный, что за награда кормилице Вакха!
Чуть не сгоревшего брата молочного узри, Лиэя!
Коль такова твоя воля - дожги жестоким перуном
Мать и младенца ея, Вскормленного тою же грудью,
Что и божественный отпрыск, наш Дионис богородный!
90 [89]
Сын мой! Богиня Ананке могуча, куда тебе деться?
Горы какие сокроют? Мы ведь у самого моря!
Где ж Киферон, что спрячет тебя во мраке пещеры?
Смертный какой пожалеет? В родителе жалости нету!
Примут лишь меч или море тебя, и уж если судьбина
Смерть сулит, то пусть будет море, не мечная бронза!
Ведала я - несчастье следом висело да вилось,
Знала я, на меня Нефела Эриний наслала,
Дабы я сгинула в волнах, как Гелла отроковица!
Было известно мне: в землю колхов несомый по небу,
100 [99]
Восседал на хребтине похитчика овна как всадник
Фрикс, чтобы жить в изгнанье! Когда б влекомый бараном
Златорунным по небу, мой сын путешествовать мог бы,
Отыскать (о, изгнанник!) край для жизни спокойной!
Ах, когда бы как древле Феб к Ино милосердный
Сжалился Посейдон над нами, Главка приявший!
Страшно, видевши гибель Леарха без погребенья,
Видеть малютку, над телом не причитать, не поплакать
Умерщвленным кровавой медью во длани отцовой.
Да не увидишь, спасаясь от гневного Афаманта,
110 [109]
Сыноубийцы, отца, убивающего и матерь!
Море, прими меня после земли! Нерей, не отвергни
И Меликерта, сердечно ты принял на лоно Персея!
Не оттолкни же Ино (ведь Данаю в ковчеге ты принял!)
Казни достойна, страдаю - ведь нашу же поросль младую
Сделал бесплодной по праву и уничтожил Кронион!
Ведь и сама я когда-то сделала землю бесплодной!
Мачехой злобной была, незаконное мысля потомство
Извести Афаманта, и гнев заслужила я Геры,
Мачехи Диониса, недавнего только питомца".
120 [119]
Молвила, и стопою неверной шагнула в пучину,
Быстро стала с сыночком тонуть... Левкотею-богиню
В гостеприимные длани принял Лазурнокудрявый,
Дабы жила среди влажных божеств. Она помогает
Мореходцам плывущим. Ино нереидой морскою
Стала и правит отныне зыбей безмолвных покоем.
Объясняет Кронид родительнице Лизя,
Что ради Бромия сделал богиней Ино. И с великим
Смехом та обращает сестре морской свое слово:
"Морем, Ино, ты владеешь! Семела же царствует в небе!
130 [129]
Мне подчинись! Ведь Кронида числю я предком и он же
Мой бессмертный соложник, выносил вместо подруги
Плод моего порожденья - а ты от мужа земного,
Афаманта, терпела детей убиение кровных!
Доля младенца Ино - в пучине! Мой сын вознесется
К небу, в вышние домы Зевеса. Нет, не сравниться
Гостю пучин, Меликерту, с горним вовек Дионисом!"
Вышняя так Семела смеялась над жизнью морскою,
Выпавшею Ино, сестре родимой, на долю.
А Дионис по скалам бродил лидийских отрогов,
140 [139]
Потрясая кимвалом Рейи Кибелеиды,
Ибо он юношей стал. И вот, спасаясь от зноя
Солнечного бича, что Гелий вздымает в зените,
Стал он купаться в струях ясно и стройно журчащих
Меонийского тока, и, угождая Лиэю,
Златоносную влагу Пактол тотчас упокоил,
Льющуюся по светлым пескам, средь коих в пучине
Злато лежит, а вокруг златоспинные рыбки мелькают.
Тут же и сатиры скачут и в воздухе кувыркнувшись,
Устремляются в реку бурно вниз головою!
150 [149]
Вот уж один резвится, пястями подгребая,
Наперекор теченью след пролагая во влаге,
А под водою копытца взбивают бурную воду;
Тут же ныряет другой к жилищам глубоководным,
Дабы бездонную дичь поймать с расцветкою яркой,
Тянет незрячую руку за рыбкою резвоплывущей.
Вынырнув, он предлагает добычу рыбную Вакху,
Что блистает от злата в речном лежащего иле.
Вот лодыжки и стопы содвинув единым движеньем,
Старый силен согбенный, с сатиром состязаясь,
160 [159]
Скачет, и вот уж мгновенно перевернувшись в полете,
В воду ныряет, достигнув дна - и в иле уж космы!
И упираясь ногами в окружье чаши блестящей,
Он вынимает из влаги клад потоков песчаных.
Третий в волнах покоясь, спину кажет из влаги,
Плечи оставил сухими - в воду зашел он по пояс,
Бедра лишь омочивши. А этот вот плоские уши
Плотно прижав, только голень косматую окунувши,
Влагу хлещет хвостом, что присущ ему от природы.
Бог же, чело возвысив, вдохнув глубоко и сильно,
170 [169]
Дланями подгребая, златую гладь рассекает,
И на брегах тотчас распускаются пышные розы,
Лилии расцветают, Хоры вьют плетеницы -
Вакх же плывет по водам, и темноволнистые пряди
Вьются по влаге, вбирая алый отблеск потока.
Вот однажды охотясь у сени отвесной деревьев,
Юношей Вакх пленился с ликом румяным и нежным.
Ибо в отрогах фригийских юноша Ампелос вырос
И возмужал, сей отпрыск цветущий страстных эротов.
Нежный пушок подбородка, юности цвет золотистый
180 [179]
Не препоясал ланиты округлые, снега белее
Горного, пряди густые свободно падали сзади,
Вились вольно по белым плечам без всякой повязки
И под дыханием ветра они едва колыхались,
Трепеща и вздымаясь, шею его обнажая
(Ибо волною волос она была скрыта от взоров).
Шея как будто сияла, белая, тени развеяв -
Так Селена сквозь тучи влажное сеет сиянье.
С уст, словно розы цветущих, медовые речи лилися,
Словно весна, его тело цвело. От стоп его белых
190 [189]
Розы алели на травах зеленых приречного луга.
Взоры когда он бросает глаз огромноокруглых -
Мнится, в полном сиянье блеск разгорелся Селены!
Отрок взят Дионисом в сопутники для забавы,
И божество, уподобив смертному голос и речи,
Лик божественный спрятав, искусно его вопрошает:
"Кто же отец твой родимый? Зачат ты не чревом небесным?
Уж не Харита ли матерь? Не Аполлон ли родитель?
Молви, милый, и рода не скрывай! Не бескрылый
Эрос ли вновь появился без лука и без колчана?
200 [199]
Кто из бессмертных на ложе тебя породил Афродиты?
Нет, и я не сказал бы, что мать твоя Кипрогенейя,
Я не назвал бы отцом Арея или Гефеста.
Если тебя называют Гермесом, с неба слетевшим,
Где же легкие крылья, плесницы пернатые бога?
А нестрижены кудри, вьющиеся за спиною?
Разве что сам появился, без лука и без кифары
Феб, чьи волосы вольной волною за плечи струятся!
Хоть и Кронид мой родитель, а ты от семени смертных,
Сатиров быкорогих кровь в твоем сердце играет!
210 [209]
Вместе побудь со мною, о богоравный, ведь крови
Олимпийской Лиэя твоя красота не постыдна!
Что ж говорю я со смертным, чьи лета столь краткосрочны?
Чую твою породу, хоть ты и пытаешься скрыться!
Гелию породила, соложница бога, Селена
Юношу, что Нарциссу равен прекрасному, дивный
И небесный твой облик - лик Селены рогатой!"
Так он измолвил, и отрок чудною речью пленился,
Гордый тем, что прекрасней он многих ровесников юных,
Затмевая их блеском красы. Когда же в чащобах
220 [219]
Отрок наигрывал песню - ею Вакх наслаждался.
Юноша уходил - угасала бога улыбка.
Если ж за пиром, где можно пылко резвиться, Сатир
Бил в тимпан, порождая отзвук далекий и гулкий,
А в зто время отрок охотился на оленя,
Не появляясь на пире - то бог останавливал пляску.
Если ж у вод Пактола, на брег цветущий и пышный,
Юноша не являлся, желая к вечернему пиру
Собственноручно владыке подать сладчайшую воду,
Отрока подле не видя, Вакх тоскою томился.
230 [229]
Если из флейты щемящей, либистидской работы,
Эхо он выдувает, слабый звук и неверный,
Вакху тут виделся Марсий, родил которого дивный
Хиагнис, Марсий мигдонский, что на беду свою с Фебом
Состязался, на флейте двойной играя Афины.
Если же только единый отрок сидел с ним в застолье,
Слушал он отрока речи, что сладостны слуху бывали;
Только умолкнет мальчик - бог печалится тут же...
Если вдруг обуянный желанием пляскою взвиться,
Ампелос вдруг принимался резвиться в пляске веселой
240 [239]
С дланью сатира длань резвящегося соплетая,
Ставя поочередно стопу за стопой в хороводе,
Вакх, за ним наблюдая, тяжко от ревности страждет.
Хочет ли отрок резвиться с силенами иль на охоту
С юным погодком каким пойти за быстрою дичью,
Бог Дионис, ревнуя, удерживает любимца,
Дабы раненный жалом таким же, служка эротов
Не заронил желанья в душе переменчивой легкой,
Как бы новою страстью томимый, не бросил Лиэя -
К юноше юноша быстро влечется, юностью милый!
250 [249]
Даже когда и тирсом медведицы ярость смиряет,
Или же тяжким жезлом свергает свирепую львицу,
Смотрит на запад со страхом, блуждает по небу взором:
Вдруг там Зефир повеет снова, ветр смертоносный,
(Некогда легким дыханьем этого ветра повёрнут
Был метательный диск, что наземь поверг Гиакинфа!)
Он и Кронида страшился, птицы эротов с крылами
Страсти неумолимой - вдруг взмоет над склонами Тмола,
С неба взыскуя любимца своими похитить когтями,
Словно Тросова сына, что кубок ему наполняет.
260 [259]
Он боится и страсти неистовой моря владыки
(Тот принудил Танталида взойти на златую повозку),
Как бы тот колесницы пернатой не бросил по небу,
Ампелоса похитить, безумный в любви Эносихтон!
Сладостное сновиденье он зрит на сновидческом ложе:
Мальчик речи лепечет, полные лести любовной,
Видя призрачный облик мнимого лика любимца!
Если же мнимый образ изъяном каким отличался,
Сладостным мнилось и это влюбленному Дионису,
Милой плоти милее! А если любовным томимый
270 [269]
Пылом, слабел он в внезапном полном изнеможенье,
Сладостней сладкого меда казался возлюбленный Вакху,
Даже и жирный волос кудрей неухоженных больше
По сердцу часто бывал больному от страсти любовной.
День они проводили вместе, и бог недоволен
Был, если ночь приходила, ведь очарованным слухом
Более не внимал речам и милым и нежным,
Спавшего в Рейи пещере, матери мощного сына.
Ампелоса узревший, влюблен и сатир в сей облик
Дивный и прячась, лепечет украдкой любовные речи:
280 [279]
"Ключница сердца людского, Пейто, божество, что милее
Всех, пусть этот вот мальчик станет ко мне благосклонен!
Если как Вакх я буду с ним - то не надо мне дома
Поднебесного в высях эфирных и быть не хочу я
Богом и Фаэтонтом сияющим смертным... Не надо
Нектара мне с амвросией, ничто меня не заботит!
Пусть и Кронид ненавидит, коль Ампелос нежит и любит!"
Так говорил он, пронзенный под сердце стрелою эротов,
Тайно и тяжко страдая и мучаясь ревностью жгучей,
Пылкую страсть с восхищеньем чувствуя рядом, но даже
290 [289]
Эвий, умеченный жалом медовым и вожделея,
Улыбаясь, Крониду любвеобильному молвил:
"Ты ко влюбленному будь благосклонен, Зевесе Фригийский!
Я от матери Рейи, дитя неразумное, слышал:
Дал ты Зарницу Загрею, предшественнику-Дионису,
Гукающему младенцу - всесожигающий пламень,
Громы небесных перунов, горних дождей водопады,
Стал он, этот ребенок, вторым ливненосным Зевесом!
Вовсе я не желаю присваивать пламень эфирный,
Туч не надо и грома, а если ты милостив, отче,
300 [299]
Огненному Гефесту дай от искры перуна,
Пусть Арееву грудь окутает облачный панцирь,
Хочешь - Гермаону даруй с небес излетающий ливень;
Пусть Аполлон поиграет зарницей родителя вволю!
Но лишь единого друга довольно мне, Дионису.
Честь мне - малой зарницей играл я, Семела видала!
Пламень, спаливший матерь, мне ненавистен, и вырос
Я в Меонии... Что меж небом и Дионисом
Общего? Сатиров норов добрый милей мне Олимпа.
Молви, отец, не скрывай, поклянись мне новой любовью:
310 [309]
Юноша, коего ты со склонов Иды Тевкридской,
Ставши орлом, на небо вознес в объятиях нежных,
Так ли прекрасен, что стоил (пастух этот!) места на пире
Горнем... Поди, ведь хлевом несло от этого парня!
Отче пространнокрылый! Смилуйся Зевс, не о кравчем,
Сыне Троса реку я, что чашу твою наполняет!
Пообольстительней пламя в челе и лике сияет
Ампелоса моего, Ганимеда блеск затмевая...
Тмола отпрыск милее отпрыска Иды... Ведь много
Есть и других в этом мире! Возьми их, владей ими всеми -
320 [319]
Этого же красавца оставь, отец мой, Лиэю!"
Молвил он слово такое истерзанный страсти стрекалом!
Даже когда и в чащобах густых лесов магнесидских,
Стадо царя Ад мета гнал Аполлон-быкопасец,
Так не безумствовал страсти пронзенный жалом нежнейш
Как безумствовал Вакх, забавляясь с юным любимцем.
Оба по чащам бродили, друг с другом беспечно играя:
То они тирс бросают, ловя налету его ловко
Средь густолиственной сени или на солнечном бреге;
То охотятся в скалах на львят в их логове горном;
330 [329]
То, одни оставшись на бреге потока пустынном,
На песке предаются крепкозернистом и чистом
Состязанью в борьбе шутливому для развлеченья.
Не был наградой треножник, победы их не отмечали
Чашей чеканной, с лугов кобылиц им не приводили,
Ставка у них - звонкогласый авлос двуствольный эротов
Это для них лишь страсти игра. Меж ними могучий
Эрос, новый Гермес, пернатый судья состязаний,
Страсти венец он явил, сплетая нарцисс с гиакинфом.
Оба в борьбу вступили, потщась награды эротов.
340 [339]
Вот друг друга руками за поясницу схватили,
Каждый другого дланью стискивает поясницу,
Попеременно пытаясь ребра стиснуть друг другу.
Поочередно друг друга они от земли отрывают,
Переплетаясь руками... Небесное наслажденье
Вакх испытал в этой сладкой борьбе, ибо он похищаем
Тут, и он же похитчик - влюбленному радость двойная!
Бромия пясти захват проводит Ампелос быстро,
Пальцами крепко сжимает, усиливая давленье,
С силой удвоенной дальше крепкие пальцы разводит,
350 [349]
Диониса десницу одолевая помалу!
Тут, сведя свои длани у юноши на пояснице,
Сжал его тело Вакх от любви ослабевшей рукою,
Ампелоса приподняв, а тот у Бромия сразу
Подколенок подсек, и со смехом сладостный Эвий
От подсечки внезапной ровесника, милого друга,
Валится, перевернувшись на прах песчаный спиною.
Только навзничь простерся Вакх почти добровольно,
Юноша тут же на торсе нагом его оказался;
Тот же, руки раскинув, выгнувшись и напрягшись,
360 [359]
Милую тяжесть подъемлет. О землю стопы опирая,
Дабы не сдвинуться боле, он все сильней выгибался,
Не извернулся спиною пока... Не являя всей силы,
Перевернулся и быстро движеньем могучей десницы
Наземь играючи сбросил с торса тяжесть эротов!
На бок упав, на песок тот локтем успел опереться,
Юноша ловкий, искусный, и спину противника жарко
Обхватил, сжав ребра, и попытался подсечку
С внутренней стороны провести стопы и лодыжки,
Одновременно захватом двойным замкнув поясницу,
370 [369]
Ребра стиснул, ударил своей стопой под колена
И навалился: по брегу песчаному покатились
Оба, и пот заструился, усталости вестник, обильный!
Вот наконец побежденный (хоть был он непобедимым),
Подражая Зевесу-родителю в состязанье,
Дионис уступает. И сам Зевес Величайший
На берегах Алфея вступивший в борьбу, ниспровержен
Был, уступив добровольно, склонил пред Гераклом колена!
Так борьба у влюбленных окончилась. Юноша принял
За победу авлос двуствольный в нежные длани.
380 [379]
Тело усталое после в потоке от пота и грязи
Юноша омывает, песок счищая липучий,
И засияло снова влагой омытое тело.
После того как отдал победу ему в состязанье
Силы, Вакх своих игр и забав отнюдь не оставил.
И предложил состязаться в беге, быстром как ветер!
Дабы и пыл пробудился у соискателей быстрых,
Он учредил как награду. Рейи благой Кибелиды,
Медный кимвал и шкурку пеструю олененка.
А наградой второю стала сопутница Пана,
390 [389]
Сладкоречивая флейта, и барабан гулкозвучный,
Медью окованный. Третьей наградой была Диониса -
Россыпи брега златые, намытые бурным потоком!
Вот отмеряет Бромий для бега пригодный участок,
И две меты кладет меж концом и началом дорожки,
В десять локтей высотою пару жердей, чтоб бегущим
Виден был знак для начала бега, вбивает, а дальше
Тирс в песке укрепляет, мету конечную бега.
Сатиров пригласили также соревноваться.
Плясолюбивый Бромий кличет звонко начало:
400 [399]
Первым Леней быстроногий место свое занимает,
И резвостопый Киссос и милый Ампелос рядом.
Так, быстроте доверяя ног на ровной дорожке,
Встали друг с другом рядом и вот, от земли оторвавшись,
Будто на воздух взвился - летит не касаясь ногами
Почвы Киссос, порывом резвым вперед унесенный.
Сразу за ним - след в след! - обжигая дыханием спину,
Мчится бегун Леней, подобный бурному ветру.
Так он близок к тому, кто немного опережает,
Что наступает стопою в песчаный след неглубокий.
410 [409]
И оставался меж ними всего такой промежуток,
Что остается меж тканью на ткацком станке и ткачихой,
Коли над ней наклонится та и грудью коснется!
Ампелос мчался третьим и был среди них последним.
Оком ревнивым смотрел Дионис на бегущих, терзался:
Вдруг те двое быстрее окажутся у пределов,
Ампелоса опередят, позорно оставят последним!
Кинулся бог на помощь любимцу, дал ему силы,
Так что пустился любимый быстрее бурного вихря!
Вот из бегущих первый, что алчно жаждал награды,
420 [419]
Вдруг споткнулся о холмик песчаный, колена ослабли
Киссоса, и он в скользкий кубарем ил покатился!
Сатир Леней пошатнулся, замешкался, быстроногий,
И замедлил движенье. Так оба атлета остались
Далеко позади и Ампелос вырвал победу!
Ярый вопль испускают силены, внезапной победе
Радуясь юноши в беге. Ведь мальчик пышноволосый
Первую получает награду, Леней же - вторую,
В сердце досадуя, ибо заметил он хитрость Лиэя,
От ревнивой любви изошедшую... Глядя стыдливо
И огорченно, принял третью Киссос награду...
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: