СТРАНИЦЫ ПОЛЕВЫХ ДНЕВНИКОВ
В 1886 году, когда Обручев закончил Горный институт, весь штат геологов России насчитывал… семь человек! Только за четыре года до этого был учрежден Геологический комитет — директор, три старших геолога и три младших.
Горный институт выпускал «горняков» (их направляли на рудники) и «заводчиков», то есть заводских инженеров. Но в 1886 году двое из тридцати шести выпускников избрали своей специальностью геологию — Владимир Афанасьевич Обручев и Карл Иванович Богданович.
«Я не стал искать место горного инженера на каком-нибудь руднике, прииске или заводе, как мои товарищи по выпуску, — пишет в воспоминаниях Обручев. — Я заявил И. В. Мушкетову, что хотел бы попасть в состав какой-нибудь экспедиции, которую будут отправлять куда-нибудь в глубь Азии. То же сделал независимо от меня и К. И. Богданович. К нашему счастью, это желание осуществилось очень скоро».
Как раз в это время начиналась постройка Закаспийской железной дороги, которая должна была соединить Среднюю Азию с европейской частью России. Ее предполагали начать на восточном побережье Каспийского моря, в районе Красноводского залива, и через пустыню Каракум вести на Ашхабад, Мерв (Мары), Чарджуй (Чарджоу), Бухару, Ташкент, Самарканд.
По тем временам строительство этой дороги было столь же сенсационно, как в наше время… ну, скажем, предполагаемое строительство туннеля под проливом Ламанш. Все было точно так же — десятки проектов и тысячи противников.
Один проектировщик считал, например, что для защиты от песков дорогу на всем ее протяжении — тысячи полторы километров — необходимо упрятать в специально выстроенный короб-туннель, как это делают в Альпах для защиты от лавин.
Другой предлагал соединить двумя каналами Амударью и Каспийское море, потом обсадить эти каналы деревьями и только после этого проложить по зеленой аллее железнодорожное полотно.
А большинство просто считало всю эту затею авантюрой.
«Миллионы шпал и рельсов будут погребены под желтыми волнами песчаного моря, которые засыпают даже высокие тополя до самой верхушки», — писало «Новое время».
На заседании Государственного совета, где обсуждался вопрос о постройке Закаспийской железной дороги, дело решила энергия генерала М. Н. Анненкова, который, раскритиковав все прожекты, имел мужество поручиться, что сумеет построить дорогу и что дорога эта будет работать.
Генерал просил И. В. Мушкетова рекомендовать ему двух молодых геологов в качестве «аспирантов при постройке железной дороги». Такая вот необычная должность. В первую очередь генерала интересовали водоносность и подвижность песков, а во вторую — предварительная разведка полезных ископаемых Туркестана.
В начале июля Мушкетов вызвал к себе Обручева и Богдановича, которые, узнав о предложении, с радостью согласились стать «аспирантами при постройке».
— Мы, геологи, — закончил разговор Мушкетов, — должны своими наблюдениями и указаниями помочь генералу Анненкову осуществить это огромное государственное предприятие…
Так началась первая самостоятельная экспедиция молодого геолога, и о ней, как и о последующих экспедициях, лучше всего расскажет сам Владимир Афанасьевич.
Однако прежде необходимо сделать небольшое пояснение.
Полевых дневников — тех удобных книжечек, что теперь столь привычны для геологов и других экспедиционных работников, — тогда просто не существовало. Именно Обручев, начав годы спустя впервые читать курс «Полевая геология», предложит и наиболее удобные размеры полевых дневников, и правила их заполнения. А тогда Владимир Афанасьевич ограничивался короткими заметками в записной книжке и длинными, почти каждодневными… письмами к невесте, в будущем — жене. Эти письма он впоследствии использовал фактически на правах дневника.
Читатель, конечно, обратит внимание — не только геология интересует Владимира Афанасьевича. Можно сказать, что он — особенно в ранних экспедициях — чувствовал себя в первую очередь Путешественником, а уже во вторую — Геологом.
Тексты, которые предлагаются читателю, написаны Владимиром Афанасьевичем уже после окончания экспедиций — по полевым записным книжкам, по письмам-дневникам. Но они строго документальны и сохраняют дневниковую свежесть восприятия.
Уместно заметить, что феноменальная память Владимира Афанасьевича — можно сказать, «память восприятия» — неизменно поражала всех, кто работал с ним.
Ученик его, геолог Б. А. Федорович, рассказывает:
«Ему было 25 лет, когда он изучал Западный Узбой. Когда Владимиру Афанасьевичу исполнилось 90 лет, я принес ему альбом фотографий по различным районам Туркмении. Показывая одну панораму, я спросил — не узнает ли он это место.
— Да как же не узнать? Ведь это Куртышский водопад на Узбое, — и начал прослеживать все обрывы и скалы.
— А где же куст? Вот здесь, как раз здесь, рос большой куст саксаула, и на нем сидела какая-то крупная птица.
За 65 лет, за многие годы путешествий память сохранила даже такие детали!»
Очень хорошо сказал об этой удивительной способности Обручева его биограф В. А. Друянов:
«Все, что хоть раз попадало на сетчатку его глаз, навечно застывало в памяти. Небольшие серые глаза непрерывно на протяжении девяти десятков лет печатали дагерротипы окружающего мира, и в любую минуту, когда ему было нужно, Обручев вставлял отпечаток в проекционный аппарат своего мозга».
ПЕСКИ ТУРКЕСТАНА
Назначение в «аспиранты» совершилось очень скоро. Через несколько дней Мушкетов представил меня и Богдановича Анненкову. Нам выдали деньги на закупку снаряжения и прогоны. Мушкетов указал нам, какие инструменты нужно приобрести, и дал каждому инструкцию по ведению исследований. В половине июля мы выехали по железной дороге в Царицын,[1] где сели на пароход, отправлявшийся вниз по Волге до Астрахани (…). В Астрахани мы сели на пароход, который ходил по нижнему течению Волги до пристани, называвшейся «Девять фут», в ее устье, куда могли приставать пароходы, совершавшие рейсы по Каспийскому морю (…).
Бакинские промыслы в то время переживали эпоху быстрого развития. По всем окрестностям Баку бурили скважины в поисках новых нефтяных площадей, покупали и продавали участки нефтеносной земли, и многие наживались на этой спекуляции (…).
Черный городок в Балаханах имел очень своеобразный вид: повсюду поднимались ажурные высокие пирамиды буровых вышек, черные от нефти. В них выкачивали из скважин густую зелено-бурую нефть. В промежутках были разбросаны такие же черные избушки, в которых жили рабочие, везде чернели озерки и лужи, наполненные нефтью, и между ними извивались тропинки от вышки к вышке, от избушки к избушке, также черные, пропитанные нефтью. Нигде ни дерева, ни даже кустика или пучка зеленой травы; все было черно, пропитано нефтью, и даже воздух имел специфический нефтяной запах. Приходило в голову, что если где-нибудь здесь загорится нефть, пожар должен быстро охватить весь городок, и людям невозможно будет спастись.
Осмотрев несколько скважин, в которых из трубы насоса вытекала тяжелой струей густая нефть в резервуар в виде нефтяного пруда, и понаблюдав приемы бурения на одной скважине, где работали смуглые черные персы в черной одежде, мы отправились в Сураханы на окраине промысловой площади, на плоских холмах возле морского берега. На одном из них возвышался храм огнепоклонников — небольшое квадратное здание с центральным куполом и четырьмя башенками по углам, в которые из земли попадали горючие газы и прежде горели днем и ночью в виде больших факелов. В котловине среди холмов стоял дом; в нем жил управляющий этим промыслом, брат нашего товарища по Горному институту. К нему мы и направились.
1
В сопроводительном тексте все географические названия даны в современной транскрипции. В цитатах — в транскрипции В. А. Обручева, которая не всегда единообразна.