«И хотя, — замечает Азурара, — трофеи Дзниса Диаса были довольно скромны в сравнении с тем, что привозили до него, принц был чрезвычайно рад, что он добрался до земли негров и мыса Верде и до Сенегала», и не напрасно, так как эти открытия подтвердили успех трудов Генриха и с этого времени все хлопоты и противодействия устранялись. Моряки шли теперь к золотоносным странам, которые были открыты, или к землям пряностей, ставшим такими близкими; крайнюю апатию или страх быстро сменила столь же чрезмерная самоуверенность. Людям казалось, что они уже могут рвать плоды, хотя они еще не одолели и половины ствола. Задолго до того, как достигли Фернандо По, когда каравеллы еще не доходили до берегов Сьерра-Леоне, все в Португалии, от короля Альфонсо до простого портового матроса, «полагали, что отметка Туниса и даже Александрии давно была пройдена». Первые трудные шаги казались окончательной победой.

Но вот три охотника — Антан Гонсалвес и двое других, уже плававших на службе принца, — возглавили экипажи кораблей, чтобы исследовать и завоевать земли Гвинеи и возвратить Жоана Фернандеса. На мысе Бланко они водрузили большой деревянный крест, и «сильно дивиться сему бы должен всякий иноплеменник, случившийся рядом и не ведающий о наших походах вдоль побережья сего», — с ликованием замечает Азурара, подтверждая нам каждой такой случайной фразой, подчас оброненной совершенно простодушно и с искренней доверчивостью, что, по его представлениям и, стало быть, па взгляд его соотечественников и других европейцев 1450 г., португальцы не имели предшественников у гвинейского побережья.

Немного южнее Аренской луки с каравелл заметили на берегу человека, подающего знаки судам, и, подойдя ближе, они увидели Фернандеса, который многое мог рассказать им. За время своего семимесячного пребывания среди туземцев он совершенно приручил их и теперь мог провести каравеллы к базару, где в обмен на безделушки вождь мавров («кавалер по имени Ахуде Меймам») давал рабов и золото. Потом его отвезли домое, и он поведал свою историю принцу, а племена, населявшие Арген, подверглись опустошительным набегам.

Когда он в первый раз ступил на берег, рассказывал Жоан Фернандес дону Генриху, туземцы подошли к нему, сняли с него одежды и заставили его надеть другие, собственного их изготовления. Затем они повели его в глубь территории, весьма скудно поросшей травою, с песчаной и каменистой почвой, на которой едва ли могут произрастать деревья. Лишь редкие терновники и пальмы скрашивали скучное однообразие этой африканской прерии, по которой блуждало несколько кочующих пастухов в поисках пищи для своих стад. Ни цветов, ни стремительных ручьев, оживляющих пустыню, — так казалось поначалу Фернандесу, пока он не набрел на одно-два исключения, подтверждавшие правило. Туземцы берут воду из колодцев, говорят и пишут на языке, отличающемся от языка других мавров, хотя все эти люди, живущие в глубине страны, мусульмане, подобно берберам, соседям португальцев. Но они составляют особое племя, племя азанегай, великой берберской отрасли, которое четырежды — в XI–XIV вв. — приходило на помощь мусульманам в Испании.

И все же, говорил Фернандес, они совершенные варвары: они не знают ни закона, ни управления; пищей им служат молоко да семена диких горных трав и корни; мясо и хлеб для них — предметы редкой роскоши; то же и рыба для обитателей внутренних районов, но мавры на побережье не едят ничего кроме рыбы, и за месяцы, проведенные там, Фернандес видел людей, которые, так же как их лошади и собаки, ели и пили одно молоко, подобно младенцам. Не удивительно, что они слабее южных негров, с которыми они в постоянной войне, сражаясь при помощи хитрости, но не силы. Одеваются они в кожаные штаны и рубахи, но те, кто побогаче, носят на плечах особую накидку — такие богачи держат хороших скакунов и стада кобыл. Особо Фернандес был допрошен касательно тамошней торговли и религии, и его ответы и в том и в другом случае были не утешительны. Туземцы — фанатичные, темные почитатели «магометанских мерзостей», сказал он, а их торговля рабами и золотом оказалась весьма незначительной. Золото в той стране он видел — лишь на лодыжках женщин, принадлежавших вождям; золотой песок и черный товар, добываемый у негров, они переправляют на верблюдах в Тунис и на побережье Средиземного моря. Соль, большими запасами которой они обладают, доставляется с копей Тагаццы, из глубины материка. Вождь Ахуде Меймам, который был так добр к Фернандесу, жил во внутренних нагорьях; христианина — чужеземца заставили покинуть побережье, и он добрался до дворца, перенося все муки жажды: вода не попадалась им на пути, и в продолжение трех суток им нечего было пить.

Словом, рассказ Фернандеса делал бессмысленными любые дальнейшие попытки сухопутью исследований, поскольку вся доступная изучению область оказалась всего лишь пустыней с несколькими худосочными оазисами. И пока европейские мореплаватели, продвигаясь вдоль побережья к югу, не добрались до Конго, они, разумеется, не могли подыскать естественного и привлекательного пути в сердце Африки. Пустыни севера и запада, малярийные топи и заросли гвинейского берега прерывались узкими участками более здоровой и удобопроходимой территории, но португальцы сами делали все возможное, чтобы закрыть для себя эти пути, регулярно применяя в отношении туземцев свирепую жестокость и бессовестный обман.

За этой экспедицией Антана Гонсалвеса последовала еще одна, на этот раз неудачная, под началом Гонсало Пачеко, лиссабонского дворянина. Пачеко получил разрешение предпринять путешествие, построил и снарядил каравеллу и пригласил еще двоих разделить с ним риск и добычу. И вот, говорит Азурара, подняв флаги ордена Христа, они направились к мысу Бланко. Там, в одной лиге от мыса, они обнаружили деревню и надпись у берега, оставленную Антаном Гонсалвесом, содержавшую совет всем проходящим этим путем не затруднять себя попыткой пробраться в деревню и разорить ее, ибо она совершенно пуста. Поэтому они стали кружить вдоль Аренской банки, делая там и сям набеги, и захватили в плен 120 туземцев, из которых ни один ни для кого не представлял большого интереса, но, поскольку Пачеко и его люди хотели окупить затраты и получить от своего предприятия прибыль, постольку эта охота на людей была главным предметом их забот и основным содержанием их рассказов по возвращении.

Люди, подобные Пачеко и его приятелям, не были исследователями вовсе. Они остановились задолго до самой далекой отметки, достигнутой европейцем (Динисом Диасом), и единственным их открытием был новый мыс в сотне с чем-то миль за Аренской банкой. Продвигаясь дальше на юг вследствие того, что туземцы убегали при их приближении и оставляли побережье совершенно пустынным, «они подошли к выступу, который они нарекли мысом Святой Анны; за ним же рукав моря вдавался на четыре лиги вглубь», и тут они еще поохотились.

Всего же в поисках рабов и золота они прошли двести пятьдесят миль — 80 лиг — в направлении страны негров, где прежде них был Диас и где они увидели землю севернее Великого Западного мыса, зеленую и населенную людьми и обитаемую животными, но, едва они попробовали приблизиться к берегу и высадиться, как буря отбросила их в море. Три дня они боролись с нею, но в конце концов оказались у мыса Бланко, более чем в трех сотнях миль к северу, и оставили всякую надежду пробиться к неведомому югу, с готовностью вернувшись к более легкому занятию — охоте на рабов. В один из этих набегов группу в семь человек, отставшую от остальных шлюпок, одолела и истребила, подобно тому как это случилось с людьми Де Синтра, огромная толпа туземцев, «и да приимет господь в благости своей души их в святую обитель». Мавры похитили шлюпку и разбили, чтобы вытащить гвозди, И иные сообщали Азураре, что тела мертвецов были съедены свирепыми победителями. Во всяком случае, несомненно, добавляет он, что они имеют обыкновение пожирать печень своей жертвы и пить ее кровь, когда мстят за смерть родителей, или братьев, или детей, чтобы сполна отплатить тому, кто так жестоко их оскорбил.