IV
В период Вавилонского пленения пророки стремятся осмыслить трагические события иудейской истории VI в. до н. э., представить себе направление дальнейшего развития общества. Особое место среди произведений пророков этого периода занимает книга Иезекииля.
Уведенный в Месопотамию за несколько лет до разгрома вавилонянами Иудейского царства, Ие зеки иль не был непосредственным участником событий, повлекших за собой гибель Иерусалима в 587 г. до н. э. Однако они произвели на него глубокое впечатление и наложили свой отпечаток на всю его пророческую деятельность. Обвинения, которые Иезекииль бросает в лицо своей аудитории, в общем, достаточно стандартны. Это прежде всего отказ от почитания Яхве, переход к почитанию «языческих» богов и т. п. Он уподобляет Израиль блуднице, предающейся разврату с каждым, кто проходит мимо нее (Иез. 16:25). Здесь имеется в виду не только отступничество в общем плане; картина, которую весьма красочно живописует пророк, навеяна и «деятельностью» храмовых блудниц, и оргиастическими обрядами, составлявшими важнейший элемент переднеазиатских земледельческих культов.
Общественный идеал Иезекииля, идеал человеческой личности носил отчетливо выраженный социальный характер. Пророк говорит (Иез. 18:5—9): «А если человек праведен и творит правосудие и справедливость, на горах не ест[26] и глаза свои не поднимает к идолам Дома Израиля, и жены ближнего своего не оскверняет, и к женщине во время кровей не приближается, и никого не притесняет, залог должнику возвращает, грабить не грабит, свой хлеб голодному дает и голого одевает одеждой, в рост не дает и лихву не берет, от кривды отвращает свою руку, правый суд совершает между людьми, по моим законам поступает и мои приговоры блюдет, чтобы сотворить правду, праведен он, поистине, он будет жить,— слово моего господа Яхве».
Однако на первый план у пророка выдвинута другая тема, впрочем, также обычная для библейского пророчествования: тема грядущего возрождения и благополучия; в условиях изгнания она приобрела, конечно, особую актуальность. Иезекииль создает потрясающую картину воскресения мертвого народа (Иез. 37:1—10): «Была на мне рука Яхве, и он вывел меня в духе Яхве, и поставил меня среди долины, а она была полна костями человеческими[27]. И он обвел меня вокруг, вокруг; и вот,— очень много их в долине, и вот,— они очень сухие. И он сказал мне: сын человеческий, оживут ли эти кости? И я сказал: мой господь Яхве, ты знаешь. И он сказал мне: сын человеческий[28], пророчествуй об этих костях и скажи им: сухие кости слушайте слово Яхве! Так говорит мой господь Яхве этим костям: вот, я введу в вас дух, и вы оживете! И я положу на вас жилы, и покрою вас мясом, и окутаю вас кожей, и вложу в вас мой дух[29], и вы оживете и узнаете, что я — Яхве. И я пророчествовал, как было велено мне, и был голос, когда я пророчествовал, и вот: шум, и стали сближаться кости, кость к кости своей. И я видел, и вот: на них жилы, и мясо покрыло, и окутала их кожа сверху, а духа не было в них. И он сказал мне: пророчествуй духу, пророчествуй, сын человеческий, и скажи духу: так говорит мой господь Яхве. От четырех ветров приди, дух, и дохни на этих убитых, и они оживут. И я пророчествовал, как он велел мне, и вошел в них дух, и они ожили, и встали на ноги,— воинство очень большое».
Не ограничиваясь этим, пророк рисует картину возрождения иудейской государственности; он рассказывает, каким будет восстановленный храм, каково будет содержание законов, которые станут регулировать новую жизнь, исполненную служения богу. В этих законах много общего с Пятикнижием: как мы увидим далее, Пятикнижие сложилось в жреческой среде еще до Вавилонского пленения, и жрец Иезекииль, естественно, руководствовался им. Однако букве текста он не следовал, может быть, потому, что он должен был отталкиваться от сохраненного его памятью. Впрочем, расхождения между Пятикнижием и пророчеством Иезекииля несущественны.
В самом конце Вавилонского пленения и в начале после-пленного периода значительную роль играл проповедник, чье имя до нас не дошло, а проповеди были присоединены к книге Исайи (главы 40—55). Обычно его называют Второисаией. Самый факт включения его сочинений в книгу древнего допленного пророка должен был продемонстрировать не только пиетет по отношению к последнему, но и то, насколько большое значение придавалось проповеди самого Второисаии.
Все свое внимание Второисаия сосредоточил на двух темах — на теме возвращения на родину и на теме «раба Яхве», грядущего избавителя. Он пишет, например (Ис. 40:1—3):
Свои надежды на возвращение и на установление грядущей справедливости Второисаия связывает с персидским царем Киром (Ис. 44:28) и предрекает ему быструю и решительную победу над его врагами-вавилонянами (Ис. 45:1—3):
Данное пророчество представляет собой непосредственный отклик на события, реально происходившие в 539 г. до н. э., когда персидский царь Кир завоевал Вавилон и разрушил Нововавилонское царство. Второисаия близок к прокламации Кира о его вступлении на вавилонский престол. Называя Кира помазанником Яхве, пророк вовсе не желал приписать ему особые мистические свойства. Он хотел подчеркнуть «законность» власти Кира, получившего ее от бога, подчеркнуть потому, что, разрушая Нововавилонское царство, возвращая уведенные в плен народы (финикиян, иудеев и др.) на их прежние земли, Кир приобрел себе ореол освободителя.
В выступлениях Второисаии представления допленных пророков о царе-праведнике, который должен устроить в будущем идеальное общество, существенно преобразилось. Безуспешность проповеди индивидуального совершенствования человеческой личности и на этой основе преобразования всего общества направила мысль в несколько ином направлении. Возник образ мученика, своими страданиями избавляющего народ от наказания за его преступления, искупающего прегрешения своих соплеменников и таким образом делающего возможным устройство мира на новых, справедливых началах. Пророк говорит (Ис. 53:1—12):
26
Т. е. не приносит жертв языческим божествам.
27
Курсивом выделен текст, сохраненный в Септуагинте, Vetus Latina и Таргуме.
28
Курсивом выделен текст, сохраненный во многих рукописях Септуагинты, в Пешитте (версия Гексаплы) и в Vetus Latina.
29
Так в Септуагинте.
30
Выражение «глас вопиющего в пустыне», вошедшее в пословицу, возникло в результате неточного перевода этой фразы в Септуагинте: переводчик не учел, что причастие («вопиющего») в данном случае, как и обычно в еврейском языке, использовано как глагольная форма настоящего времени, и неудачно расставил знаки препинания, в результате чего смысл предложения исказился.