Когда самому хорошо, хочешь, чтобы было и всем хорошо. Так устроена душа. И в былое время козские люди не пропускали нищего и странника, чтобы не приютить и не накормить его. А когда уходили вниз, в сады, на работу, оставляли кого-нибудь, чтобы было кому принять прохожего.

И вот как-то раз ушли все на работу; остались старухи и мальчуганы, да три девушки, которые спешили шить приданое, чтобы было готово к месяцу свадеб.

Было жарко, и девушки, захватив работу, ушли в лес искать прохлады. Притих Эльтиген. Покинули духи свои скалы, и, превратившись в нищих, подошли к девушкам.

Увидели девушки слепого, хромого и горбатого, поклонились им.

— Если голодны, накормим вас.

Под широким дубом, который стоит и теперь, развязали узелки с таранью, чесноком и лепешками и стали угощать бедняков.

— Кушайте.

Ели нищие, благодарили, а когда кончили, — в узелках не стало меньше.

— Кушайте хорошенько, — говорили девушки, и отдали нищим желтые сариармуты, которые оставили было для себя,

Улыбнулись странники.

— Велик Аллах в своих творениях. Да исполнит сердце вашё радостью.

И спросили странники девушек, нет ли у них каких-либо тайных желаний. Задуманное в хорошую минуту может исполниться.

— Подумайте.

Посмеялись между собою девушки, и одна сказала:

— Хотелось бы скорее дошить свое приданое.

— Вернешься домой и увидишь, что сбылось твое желание, — улыбнулся горбатый.

— А я бы, — захохотала другая, — хотела, чтобы бабушка на меня не ворчала.

— И это устроится, — кивнул головой хромой.

— Ну, а ты? — спросил слепой третью.

— Ты что бы хотела?

Задумалась третья.

— Все равно не сделаешь.

— Все-таки. Скажи.

И сказала девушка:

— Хотела бы, чтобы в горе открылся источник, чтобы бежала в деревню холодная ключевая вода; чтобы путник, испив воды, забывал усталость, а наши деревенские, когда настанет жара, освежаясь в источнике, славили милость Аллаха.

— Ну, а для себя чего хотела бы? — спросил слепой.

— А мне, мне ничего не надо. Все есть.

Открыл от удивления глаза слепой, и отразились в них глаза голубого неба.

— Скажи имя твое.

— Феррах-ханым, — отвечала девушка.

— Случится так, как пожелала, и имя твое долго будет помнить народ.

Повернулся слепой к Деликли-кая, высоко поднял свой посох и ударил им по утесу.

С громом треснула Деликли-кая, дождем посыпались каменные глыбы, темным облаком окуталась гора. А когда разошлось облако, увидели в ней сквозную щель и услышали, как вблизи зашумел падающий со скалы горный поток.

Добежали первые капли ручья до ног Феррах-ханым и омыли их.

А нищие исчезли, и поняли девушки, кто были они.

Сбылось слово нищего. Народ долго помнил Феррах-ханым, и когда она умерла, могилу ее огородили каменной стеной.

Лет шестьдесят назад Муслядин еще видел развалины этой стены и читал арабскую надпись на камне.

— Не прилепляйся к миру, он не вечен, один Аллах всегда жив и вечен.

***

Уже давно замолчал старый Муслядин, а никому из слушателей не хотелось уходить из мира сказки жизни. Поднялся, кряхтя, Муслядин, чтобы идти домой.

— Пора.

Поднялся и имам.

— Шумит Деликли-кая. Может быть, дождь будет.

— Нужен дождь, воды нет, — заметил кефеджи.

— Нужен, нужен, — поддержали его, поднимаясь, татары.

— Опять Феррах-ханым нужна, — улыбнулся молодой учитель.

Но на него строго посмотрели старики.

— Когда Феррах-ханым была — было много воды; теперь мало стало, хуже люди стали, хуже девушки стали.

Когда дурными станут — совсем высохнет Кызлар-хамамы.

Гора Опук расположена на южной оконечности Керченского полуострова у самого моря. Ее Высота равна 180 м, это наивысшая точка в данной местности. Склоны горы Опук представляют сочетание ступенчатых уступов и крутых обрывов, расщелин и каменных россыпей. В V в. до н. э. у подошвы горы находилось греческое поселение — Киммерик, входившее в состав Боспорского царства. Здесь сохранились остатки строений, фундаменты домов и стены. На вершине горы также есть остатки сооружений.

В той местности, где сейчас высится гора Опук, было в древности большое богатое селение. Жили в нём кроткие, скромные и трудолюбивые люди, которые считали за тяжкое преступление угнетать кого-либо, не знали, что такое насилие.

Однажды недалеко от селения потонул во время бури какой-то корабль. Из всех находившихся на корабле спаслись только две женщины. Их подобрали добросердечные поселяне и приютили у себя.

Жители селения немедленно принялись за работу и в несколько дней выстроили женщинам дом, поставили в нём все, что полагается, подарили каждой по овце, стали заботиться о чужестранках, как о родных дочерях. Старшую звали именем, которое произносилось, как звук О, младшую — Пука. А так как они были неразлучны и всюду появлялись вместе, то их называли не иначе, как О-Пука.

Женщинам всё в селении казалось странным и удивительным. Попали они сюда из страны, где жители были жадны и завистливы, где каждый старался захватить себе побольше всяких ценностей — земли, скота, построек, где одолевали друг друга силой. Женщины знали только такую жизнь.

Прожив несколько месяцев тихо и скромно, они стали тяготиться таким необычайным для них порядком и начали мечтать о господстве над теми, кто их приютил. Это желание с каждым днём все сильнее и сильнее овладевало ими. И женщины мало-помалу начали приводить его в исполнение.

Действовали они осторожно и коварно. Они начали с того, что стали вмешиваться в семейную жизнь поселян, затем попробовали влиять на ведение общественных дел. В конце концов, они возбудили у некоторых жителей общины дотоле неведомые чувства — алчность, честолюбие. Приблизив к себе таких людей, женщины образовали из них свою свиту. Эта свита держала в страхе население. Все это напоминало чужеземным женщинам порядки их далекой страны.

Все стали замечать, как меркла, тускнела день ото дня красота чужестранок. И они заметили это. Тогда женщины принялись наряжаться в немыслимо пёстрые платья, которые называли мантиями, натирать себя благовонными мазями, румяниться, на головы надели особенные уборы, гордо именуя их коронами. Царицы, говорили они, должны быть нарядными.

Простосердечные поселяне молча сносили тяготы новой власти. Но О и Пуке казалось мало достигнутого, Они приказали изготовить и выставить на площади свои каменные изображения и требовали поклонения им, как богам. Слуги цариц согнали поселян, и те построили вблизи изваяний высокие кресла — троны. По утрам царицы усаживались на троны, а согнанный на площадь народ опускался перед ними на колени. Вид поверженных людей наполнял радостью сердца чужеземок. А в дни новолуния у каменных истуканов закалывали жертву — какое-либо животное.

Кротким жителям ничего не оставалось делать, как уходить из родных мест и искать прибежища у соседних народов. Пустел посёлок, становилась бесплодной земля, разрушались жилища.

Шел с востока в сторону посёлка странствующий мудрец. Всю жизнь посвятил он изучению жизни, помогал людям разумным словом. Горела в его сердце большая любовь к человеческому роду, и думал он только о том, чтобы сделать людей счастливыми.

Чем ближе подходил мудрый старец к посёлку скромных и кротких тружеников, тем больше узнавал об их ужасной судьбе. Ускорил шаг старый человек, догадывался, что нужно там его слово.

И вот он в посёлке. Со всех сторон идут к нему люди с жалобами.

— Когда от вас снова потребуют жертвоприношения? — спросил старец.

— Когда подойдет новолуние, — ответили ему.

— Я в тот день явлюсь к вам, и вы будете избавлены навсегда от злых существ.

День новолуния совпадал с годовщиной захвата власти чужеземками. Согнали всех взрослых и детей на площадь. Явились перед ними в нелепых пёстрых нарядах царицы. И вдруг, не ведая, что творится в душах собравшихся, О и Пука перед жертвоприношением сказали: