Недолго хворал отец Самсоний и почувствовал, что пришла смерть. Отсоборовали умирающего, простилась с ним братия, остался у постели один иеромонах и стал читать отходную.

Вдруг видит — поднялся на локтях Самсоний, откинулся к стене, а на стене висела вязка сухих грибов, и засветились они, точно венец вокруг лика святого. Вздохнул глубоко Самсоний и испустил дух.

Рассказали монахи друг другу об этом и стали коситься на Геласия, а Геласий трое суток, не отходя от гроба, клал земные поклоны, молился и шептал:

— Ушёл грех, осталась святость.

Как понять — не знали монахи, и была между ними тревога и жуть.

Ещё больше пошло толков, когда, придя на девятый день к могиле отца Самсония, — а похоронили его, по указанию схимника, в дубняке, за церковью, — увидели, что у могильного креста выросли грибы.

Повырывал их Агафангел иеродиакон, игумен окропил место святой водой, соборне отслужили сугубую панихиду.

А на сороковой день повторилось то же, и не знали, что думать, — по греху ли, по святости совершается.

Пошли у монахов сны об отце Самсонии; стали поговаривать, будто каждую ночь вырастают на могиле его грибы, а к последней звезде ангел Божий собирает их, и светится все кругом.

Стали замечать, что если больному отварить гриб, сорванный вблизи могилы, то тому становится лучше.

Так говорили все в один голос, и только Геласий схимник хранил гробовое молчание и никогда не вспоминал об отце Самсонии.

И вот, как раз в полугодие кончины Самсония, случилась с Геласием беда. Упал, сходя с лестницы, сломал ногу и впал в беспамятство. Собрались в келье старца монахи — не узнал никого Геласий, а когда игумен хотел его приобщить, оттолкнул чашу с дарами.

Скорбел игумен и молил Бога вразумить старца. Коснулась молитва души Геласия, поднялись веки его, принял святые дары, светло улыбнулся людям и чуть слышно прошептал:

— Помните грибы отца Самсония. То были святые грибы.

Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Н. Маркс. Выпуск первый. М., 1913.

Что это за рой кружится над церковкой, старой туклукской церковкой греческих времен? Не души ли погибших в святую ночь Рождества! Ещё не знали в Крыму Темир-Аксака, но слух о хромом дьяволе добежал до Тавра, и поднялся в долине безотчётный страх перед надвигавшейся грозой.

Плакали женщины, беспокойно жались к матерям дети и задумывались старики, ибо знали, что когда набегает волна, — не удержаться песчинке.

Скорбел душой и отец Пётр, благочестивый старец, не носивший зла в сердце и не знавший устали в молитве. Только лицо его не выдавало тревоги. Успокаивал до времени священнослужитель малодушных и учил мириться с волей Божьей, как бы ни было тяжко подчас испытание. Так шли дни, близилось Рождество — праздник, который с особенной торжественностью проводили греки в Туклуке.

По домам готовились библейки, выпекалась василопита — хлеб св. Василия с монетой, которая должна достаться счастливейшему в Новом году.

Лучше, чем когда-либо, поднялся хлеб Зефиры, двадцатилетней дочери Петра, и мечтала Зефира, чтобы вложенная ею в хлеб золотая монета досталась юноше, которого ждала она из Сугдеи с затаённой радостью. Только не пришёл он, как обещал. Стало смеркаться, зазвучало церковное било вечерним призывом, а юноши всё не было. Склонив в печали голову, стояла в церкви девушка, слушая знакомые с детства молитвенные возгласы отца. И казалось ей, что никогда ещё не служил отец так, как в эту ночь. Точно из недр души, из тех далёких пределов, где человеческое существо готово соприкоснуться с божественным откровением, исходило его благостное слово.

Веяло от него теплом мира, и под песенный напев, в тумане сумерек, при мерцании иконостасных лампад, чудился кто-то в терновом венце, учивший не бояться страданий.

Каждый молился, как умел, но тот, кто молился, понимал, что это так.

Смолк священник, прислушался. С улицы доносился странный шум. Смутились прихожане. Многие бросились вон из церкви, но не могли разобрать, что делалось на площади. Они только слышали дикие крики, конский топот, бряцание оружия, проклятие раненых.

Побледнел, как смерть, отец Петр. Сбылось то, что поведал ему когда-то пророческий сон.

— Стойте, — крикнул он обезумевшей от ужаса толпе. — И слушайте! Бог послал тяжкое испытание. Пришли нечестивые. Только вспомним первых христиан и примем смерть, если она пришла, как подобает христианам. В алтаре, под крестом, есть подземелье. Я впущу туда детей и женщин. Всем не поместиться, пусть спасутся хоть они.

И отец Петр, сдвинув престол, поднял плиту и стал впускать детей и женщин по очереди.

— А ты? — сказал он дочери, когда она одна осталась из девушек. — А ты?

— Я при тебе, отец.

Благословил её взором отец Петр и, подняв высоко крест, пошёл к церковному выходу.

На площади происходила последняя схватка городской стражи с напавшими чагатаями Темура.

С зажжённой свечой в одной руке и крестом в другой, с развевающейся белой бородой, в парчовой ризе, стоял отец Петр на пороге своей церкви, ожидая принять первый удар.

И когда почувствовал его приближение, — благословил всех.

— Нет больше любви, да кто душу свою положит за други своя.

И упал святой человек, обливаясь кровью, прикрыв собой поверженную на пороге дочь. Слилась их кровь и осталась навеки на ступенях церковки.

И теперь, если вы посетите эту деревню, маленькую церковку, вы, если Господь осенит вас, увидите следы святой крови, пролитой праведным человеком когда-то, много веков назад, в ночь Рождества Христова.

Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Н. Маркс. Выпуск первый. М., 1913.

В двух верстах от д. Козы, в сторону Судака, находится небольшая деревня Токлук. На бугре, при въезде в деревню, стоит древняя церковка св. Ильи, очень чтимая местным населением. На каменной плите порога показывают след крови, пролитой некогда в ночь Рождества. В. X. Кондараки в ч. 1-й Универсального описания Крыма (ст. 251), говоря об этой церковке, приводит легенду об убиении в её алтаре мусульманами священника при занятии Феодосии русскими войсками. Но моя прабабка, местная уроженка, Панцехрия Ставра-Цирули, рассказывала, что священник был убит во времена Темура Аксака. Нашествие Темура, владетеля чагатаев, на Персию и Русь относится, как известно, к 1390 годам. Василопита — хлеб в честь св. Василия, начинённый пережаренною на масле мукою с медом. В василопиту кладут одну или две серебряных монеты. На новый год хозяин дома разрезывает василопиту на куски по числу членов семьи и домочадцев. Верят, что, кому достанется монета, тот будет счастлив в новом году. Если же монета попадет под нож, то жизнь кого-либо из членов семьи будет в том году пресечена.

Казантип — мыс на берегу Азовского моря (107 м над уровнем моря). Его остов образован антиклинальным поднятием, обрамленным мшанковым рифом. Морские животные — мшанки, образуя колонии, селились на подводных склонах этого древнего острова. С Керченским полуостровом Казантип соединен двойной песчано-ракушечной переймой. Недалеко найдены остатки древних укреплений.

Вот послушайте, что произошло в керченской степи много лет тому назад. Уже тогда Крым славился своей пшеницей. За хорошей и дешевой крымской пшеницей приезжали из Великой Руси и из далеких заморских стран.

Однажды на крымском полуострове появился купец по прозвищу Золотой Слон. Не напрасно, видать, люди купца так прозвали. Сам он был роста громадного, руки и ноги толстые, как у слона, а нос длинный, словно хобот. Сундуки его были набиты золотом, накопленным за долгие годы стяжательств.

Походил Золотой Слон по степи, посмотрел, как люди живут, послушал, что говорят, и начал на мысе Казантип какое-то здание строить. Тысяча бедняков работала на каменоломнях, другая тысяча подвозила камни к месту стройки, а еще одна тысяча укладывала эти камни в стены.