— Разобьется, истинный господь, разобьется, — упрямо твердил пьяный казак. — Будем ныне поминки справлять по Петровичу…

— Да иди ты к дьяволу, дурачина! — закричали на него. — Что каркаешь-то зря…

Отец поднялся на купол. С минуту он отдыхал, рассматривая толпу. А затем стал подниматься к позолоченной главе, чтобы всунуть там покосившийся крест в основание и закрепить его проволокой, но снова не удержался и покатился вниз… Снова раздались крики ужаса. Я закрыл глаза…

Кодька весело проговорил:

— Да и молодец же твой отец, Сашурка!.. Ей-богу, молодец! Упал ведь он, покатился по крыше… Ну, думаем, все… Блин из него будет. Ан нет… Хвать за цепь — и удержался…

Я со страхом глянул на церковь. Отец укреплял крест.

Толпа оживленно переговаривалась.

— Ну, быть ему теперь долго в живых, — весело говорил высокий старик с большой седой веерообразной бородой. — Дважды вновь на свет возродился…

— Да вот еще как он будет слазить-то, — проронил кто-то.

— Слезет. Слезать проще…

Лишь один пьяный казак, расхаживая по толпе, бубнил одно и то же:

— Разобьется… Истинный господь, разобьется… Справим поминки…

Но на него никто не обращал внимания.

Спускаться вниз отцу было не менее трудно, но все обошлось благополучно. На земле казаки встретили отца веселыми возгласами. Под крики «ура» стали его качать, а потом повели в кабак и напоили допьяна…

Дня через три отец уехал к Юриным.

Играя однажды во дворе, я наткнулся на груду бревен, наваленных у забора. Я задумался: а что если из них соорудить корабль? Такой же, например, на каком плавал дядя Иринарх по Азовскому морю или дядя Никодим — по Черному…

Бывая у нас, дядя Никодим рассказывал мне чудесные истории о разных морских приключениях и пленил ими мою душу.

Со дня на день мы ждали приезда дяди Никодима. Как хорошо было бы встретить его на капитанском мостике своего собственного корабля!

Решено: я приступаю к постройке.

Но когда я попытался вытащить из груды первое же бревно, чтобы начать свое строительство, то убедился, что сил моих даже для этого не хватает. Пришлось звать на помощь ребят.

Приятели с большой охотой встретили мое предложение. Тотчас же шумной оравой заполнили они наш двор, и работа закипела.

Я попытался руководить постройкой. Дядя Никодим раза два привозил мне игрушечные пароходики, и я имел кое-какое представление о них. Да я даже рисовать их умел… Но Кодька захватил власть в свои руки и распоряжался ребятами по своему усмотрению, не считаясь ни с чьими советами.

Обливаясь потом, ребята таскали тяжелые бревна на середину двора и складывали их одно на другое. Корабль рос. Вот уже и остов готов. Но что это за корабль?.. От обиды, что мой замысел принял такое уродливое исполнение, я заплакал.

Кодька озадаченно посмотрел на меня.

— Тю!.. Да ты что, Сашурка? — растерянно сказал он. — Что ты расслюзился, как баба?.. Ну разве ж это не корабль?.. Настоящий, прям, паром… Ну, как ты хочешь?.. Говори, зараз же переделаем.

Вытирая рукавом рубахи глаза и всхлипывая, я сказал:

— Мачту надо поставить.

— Мачху? — опешил Кодька. — А это что такое?

Вот тут уж я возликовал: оказывается, все-таки мои знания пригодились.

— Ну, мачту, — оживленно стал я объяснять. — Ну, значит, палку вот сюда надо воткнуть и… флаг…

— А-а, — понимающе протянул Кодька. — Это такую слегу, как у правления, на какой флаг болтается?..

— Ну да, — мотнул я головой.

— Ладно, — согласился Кодька. — Сделаем!.. Андрюшка! — крикнул он бледнолицему мальчишке лет восьми-девяти, сыну недавно умершего сапожника Полякова. — А ну неси сюда вот ту слегу, потоньше. Зараз мачху установим…

— Не мачху, а мачту, — поправил я.

— Да это все едино, — отмахнулся Кодька. — Тащи, Андрей!

Андрюша притащил длинную жердь.

— Вот мужик-то сиволапый! — разозлился Кодька, замахиваясь на него кулаком. — Так вот и дам в морду!.. Вот ту слегу неси, а ты принес какую?..

Испуганно моргая, мальчуган послушно отнес жердь на место, а принес взамен другую.

— Вот! — одобрительно произнес Кодька. — Это подходящая.

Он укрепил мачту на носу корабля и неуверенно спросил у меня:

— Так или нет?

— Так, — поспешно ответил я, довольный тем, что хоть на этот раз мое указание было принято своенравным мальчишкой. — Только вот… флаг надо…

— Флаг? — переспросил Кодька. — Ну что ж, повесим и флаг.

Он задумался, смотря на мачту.

— Только какой флаг-то повесить?..

— Синий!.. — посыпались со всех сторон предложения, — Зеленый!.. Белый!..

Я вспомнил, как отец рассказывал о том, что революционеры ходят по улицам с красными знаменами.

— Ребята, — сказал я им, — давайте повесим на мачту красный флаг. Вот красота-то будет!

— А у вас, Сашурка, есть красная тряпка? — спросил у меня Кодька.

— Нету, — грустно сказал я.

— А у кого есть, а? — властно оглядел ребят Кодька.

Мальчишки молчали.

— Конешное дело, — глубокомысленно вслух размышлял Кодька, — можно бы лампасину от отцовских штанов отпороть, да какой же это флаг?.. Узкая она…

— У мамки нашей есть платок, — несмело заявил Коля Самойлов, застенчивый мальчик лет девяти, сын бедного, забитого нуждой казака.

— Брешешь, должно, — недоверчиво покосился на него Кодька.

— Вот, истинный бог, не брешу! — для убедительности крестясь, поклялся Коля. — Шелковый платок… Красный… В сундуке лежит… Мать по праздникам одевает.

— А можешь его утащить? — прямо поставил вопрос Кодька.

— С-могу, — нерешительно сказал Коля. Ему давно хотелось чем-нибудь отличиться перед Кодькой, снискать его расположение. Глаза его заискрились.

— Как только мамка пойдет на огород, — заговорил Коля, — так я сразу же в сундук… Он у нас не запирается… Цап — и под рубаху…

— Правильно! — одобрил Кодька. — Зараз могешь принести, а?.. Ежели б зараз притащил, мы б его и повесили… Иди, Колька, может, мать уже ушла из хаты…

Подтянув спускающиеся с живота старенькие штанишки с линялыми лампасами, Коля помчался.

Пока он бегал за платком, мы придали своему кораблю надлежащий вид: установили трубу из толстого чурбака, устроили капитанский мостик, расставили по бортам чурбаны потоньше, они должны были изображать пушки.

Я подсказал Кодьке, что мачты на кораблях не бывают без веревок. Кодька и на этот раз послушался меня. Появились веревки, и мы ими, как паутиной, опутали мачту.

Прибежал запыхавшийся Коля, радостный, возбужденный.

— Во! — вытащил он из-под рубахи алый платок.

Никодим развернул его, стал рассматривать. Ах, какой расчудесный был этот платок! Весь он блестел, ярко переливался на солнце серебряными узорами. Вероятно, этот платок был самой ценной вещью бедной женщины. Немало, видимо, радости он доставлял ей, когда она его надевала.

— Махры ни к чему, — закончив осмотр платка, сказал Кодька. — Флаги с махрами не бывают… Срезать надо… Неси ножницы, Сашка!

— Не надо срезать! — воспротивился Коля. — Мать изругает…

— Фьють! — пренебрежительно свистнул Кодька. — Боялись мы ее… Раз принес, то теперь все. Неси ножницы!

Из глаз Коли хлынули слезы.

— Не дам срезать!.. Я поиграть принес…

— Тю! — вытаращил на него свои наглые серые глаза Кодька. — Сказился, что ль?.. Дурак!.. Не реви, а то в морду дам… Неси, Сашка, ножницы.

Я стоял в нерешительности. Мне было жаль Колю, а в то же время я был согласен с Кодькой: ведь действительно же флагов с махрами не бывает.

— Давай, Кодя, так, с махрами, пока попробуем, — пошел я на хитрость. — А срезать мы всегда успеем.

Кодька подумал.

— Ну, нехай пока так повисит, — согласился он.

Мы прицепили платок к мачте, Он заплескался на ветру, ярко отсвечивая на солнце. Это было прекрасное зрелище. Корабль наш сразу же принял величественный вид.

— Ура-а! — закричали мы. — Ура-а-а!..