— Вот так та́к!..

Действительно, господина Бишу, который, судя по выражению его лица, никак не мог решить, смеяться ему или плакать, держал на вытянутой руке самый интересный, всем хорошо знакомый персонаж маскарада — солдат «Свободной коммуны».

Накрашенный киноварью, с бородой и усами, в синей блузе, в серых штанах, заправленных в красные кожаные сапоги, этот человек был, очевидно, молод. Он носил кожаный фартук, меч и белую портупею, на которой блистала медная бляха с надписью большими буквами: «Закон». Но у этого воплощения закона под треуголкой, украшенной роскошными кокардами, было веселое лицо со смеющимися глазами. Необычный солдат весело призывал толпу полюбоваться его находкой.

— Этот гражданин, кажется, заблудился, — объявил он, усаживая Бишу на верхушку пресса. — Сейчас мы его продадим с аукциона. Как вино! Что вы по этому поводу скажете?.. Начнем, сударыни, начнем, господа! Посмотрите, какой он красивый… И завитой, как пудель. Сто франков! Выходит недорого за фунт! Кто хочет купить этого маленького мальчика за сто франков? Последняя цена!.. Вы, мадам?

Когда женщина, стоявшая ближе всех, вышла вперед и в шутку протянула к нему руки, Бишу решил, что его и в самом деле продали, и принялся испускать такие вопли, что Даниэль Мартэн поспешила его освободить. Затем она увлекла детей подальше от толпы, и все трое укрылись во дворе старой церкви.

— Теперь посмотри хорошенько вокруг, Фаншетта… Ну, попробуй же вспомнить, что тебя особенно поразило на улице твоей тетки!

— Деревья, мадемуазель… Я только это и помню… Не на самой улице, нет — аллея красивых деревьев за изгородью. Налево от входа, в начале аллеи стоял маленький флигель — очень маленький и очень низкий, — в котором жила тетка. Направо было много домишек, тоже низеньких, перед каждым — цветы и изгороди. В глубине аллеи — дом побольше и повыше, и вокруг него заросли деревьев… Уверяю вас, мадемуазель, мне ничего не приснилось, все было так, как я вам говорю.

То, что девочка описывала, напоминало парк. Однако Даниэль Мартэн с давних пор знала Монмартр, его сады, принадлежащие частным лицам или примыкающие к гостиницам, и она не могла представить себе ничего похожего на нарисованную Фаншеттой картину.

— Сад спускался очень низко, до самой улицы, — добавила Фаншетта. — Может быть, попробуем поискать вон в той стороне?

— Пойдем поглядим на улице де-Соль[7] — предложила молодая женщина.

Улица де-Соль — одна из самых типичных для Монмартра улиц. Она огибает знаменитый «виноградник Габриэллы», ухоженный и разделанный, как японский сад; когда-то ее прославило кафе «Кролик Жиля» — место сборищ подозрительных монмартровских парней. Сейчас это кафе — убежище последних поэтов и единственной на всей улице ивы. Никакого следа тетки Лали и ее зеленого логова здесь не было.

— Нет ли еще какой-нибудь улицы, которая спускалась бы по склону так же круто, как эта, мадемуазель?

— Бедная моя Фаншетта, здесь не одна, здесь десятки таких улиц… Ну-ка, поломай себе голову еще немного! Когда ты шла обратно к метро, тебе не запомнилась какая-нибудь статуя? Лавчонка? Вывеска? Что-нибудь такое, что могло бы нас навести на след?

— Нет… Ничего… Ах да, мельница!.. Это рядом с мельницей, мадемуазель, деревянной мельницей, очень черной и совсем некрасивой.

— Что ж, отправимся туда, где мельница. Будет очень странно, если и там никто не укажет нам, где твой клочок леса, Фаншетта… Такое место не так-то легко не заметить в самом центре Парижа, — сказала Даниэль Мартэн немного насмешливо; она все меньше и меньше доверяла памяти своей подопечной.

Разочарованное трио грустно двинулось вверх по улице де-Соль. Повернувшись спиной к площади дю-Тертр, откуда все еще доносились звуки веселой музыки, под которую шла распродажа вина, путешественники свернули на улицу Норвен и пошли по направлению к авеню Жюно́. Не успели они сделать нескольких шагов, как лицо Фаншетты осветилось радостью. Перед ними возвышались ворота, до такой степени изъеденные ржавчиной, что, казалось, они держатся только по привычке.

— Здесь, мадемуазель! — закричала девочка. — На этот раз я уверена! Посмотрите, вот деревья, и липовая аллея… и маленькие садики, и большое здание… Посмотрите, мадемуазель!..

Фаншетта была в восторге. Она ничего не перепутала — справедливость требовала это признать. Прислонившись к решетке, Даниэль Мартэн узнавала все, что девочка ей описала: крошечную сторожку у входа, в глубине аллеи — дом повыше; направо — неровный ряд низких флигелей и, главное, невероятные заросли кустов и зелени: настоящий лес в ста метрах от парижской авеню Жюно! Но что не менее поразило адвоката, так это жалкий вид и полная обветшалость зданий, которые она разглядывала. Все здесь было под стать воротам: окна без стекол, дырявые крыши, обвалившиеся печные трубы. Даже самый флигель у входа, с его источенной червями дверью, наполовину сорванными ставнями и пробитыми стенами, казался совсем заброшенным.

— Конечно, твоя тетка не живет здесь. Погляди, какая паутина на остатках оконных стекол.

Фаншетта побледнела и крепче обычного сжала руку своего Бишу. Этого она не могла предвидеть… Однако, чем дольше она рассматривала флигель, тем яснее становилось, что он пуст. В этом не было никаких сомнений.

— Вход был здесь, мадемуазель, — чуть не плача, пробормотала бедняжка прерывистым голосом и указала на калитку налево от больших ворот.

Узкая дверь была так же, как ворота, покрыта ржавчиной. После короткого сопротивления она раскрылась, заскрипев в знак протеста.

И они пошли втроем по заросшей бурьяном аллее, над которой липы, тронутые прощальным золотом, соорудили арку, великолепную, но недолговечную.

— Здесь, наверно, было очень красиво… лет пятьдесят назад, — не удержалась Даниэль Мартэн и предложила детям идти вперед.

По левой стороне аллеи, между деревьями, посетители обнаружили нечто вроде очень длинного барака, застекленного с четырех сторон, с двухстворчатой дверью посредине.

— Это кусок поезда! — определил Бишу с видом знатока.

— Похоже на очень старый вагон фуникулера, — добавила Даниэль. — Хотела бы я знать, как ему удалось сюда взобраться…

Но в эту минуту наконец обнаружилось присутствие человеческого существа, и Даниэль Мартэн, прервав свои размышления, обратилась к маленькой девочке в лохмотьях, притаившейся за углом вагона и с любопытством глядевшей на вновь прибывших.

— Ты здесь живешь?

— Да, м-дам.

— В вагоне? — спросила Фаншетта.

— Нет. Вон там… — сказала девочка, указывая пальцем сомнительной чистоты на здание в глубине аллеи.

— Знаешь ли ты старую даму, которую зовут мадам Элали? Лали? Она когда-то сторожила этот сад, — продолжала Даниэль Мартэн.

— Это вы про мамашу Троньо́н спрашиваете?

— Она жила во флигеле у входа, — уточнила Фаншетта.

— Значит, это и есть мамаша Троньон. Теперь она дворничиха в том большом доме, потому что в ее прежнем доме слишком много дырок в потолке… — серьезно объяснила девочка.

— Ах, вот как!.. Спасибо за сведения.

Фаншетта снова сияла. Тетка Лали (простите, мадам Троньон!), которую она уже считала мертвой, представлялась ей теперь озаренная ярким светом надежды. Еще немного — и она почувствовала бы к ней нежность… Но в эту минуту пронзительный женский голос, раздавшийся из окна первого этажа, охладил ее пыл.

— Посторонним вход воспрещен! — с угрозой в голосе кричала старуха.

— А повидать мадам Троньон тоже запрещено? — спокойно спросила Даниэль Мартэн, продолжая идти к дому, в то время как Фаншетта и Бишу, окаменев, не смели больше ступить ни шагу и стояли как вкопанные посредине аллеи.

— Чего вы от меня хотите? — все еще через окно резко спросила старуха.

— Я привела к вам ваших племянников — Мари Франс и Бернара Дэнвиль, — продолжала, нимало не смутясь, молодая женщина. — Ну-ка, Фаншетта, подойди сюда!