— Подходи смелее. Раз уж проснулась, то посиди рядом и поговори со мной. — Он пододвинул ей деревянный пенек, служивший скамейкой. — Хочешь есть? Скоро рыба испечется. Или, может, тебе хочется помыться? У нас после ливня набрался полный чан дождевой воды. Сейчас принесу.

Световид пошел к скале, по уступу которой вода во время ливня стекала, как по желобу, и взял стоявший внизу большой чан. Мускулы играли под загорелой кожей молодого рыбака. «Как легко несет он эту тяжесть», — вдруг подумала Аврелия и почему-то вспомнила хрупкого Светония, презиравшего ристания языческих атлетов.

— Вот, можешь помыться и сразу обсушиться возле огня, — предложил Световид, поставив чан рядом с костром. — Давай буду поливать тебе из черпака.

Он взял висевший на ветке дерева ковш с длинной ручкой и зачерпнул воды из чана.

— Не надо, я сама, — сказала Аврелия и протянула руку к ковшу, невольно выпустив при этом конец ткани, в которую была укутана.

Она тотчас поняла свою оплошность и придержала ткань, но было уже поздно: рыбак успел увидеть ее обнаженную грудь, и глаза его загорелись.

— Красивая! — сказал он, шагнув к Аврелии. — Не закрывай свое тело, я хочу на него посмотреть.

Она отступила и споткнулась, но он тут же удержал ее, схватив в объятия.

— Пожалуй, я не дотерплю до того срока, когда ты перестанешь оплакивать мужа, — заявил Световид, прижимая ее к себе. — Я же тебя спас, приютил, буду о тебе заботиться. Значит, я могу стать твоим мужем прямо сейчас.

Аврелия почувствовала, как гулко бьется его сердце, и ей стало страшно, что необузданный молодой дикарь сию минуту может взять ее силой, — и неоткуда будет ждать помощи, потому что ее несчастного отца этот белокурый силач способен прибить одной рукой. Напрягаясь в его объятиях и выставляя вперед локти, Аврелия испуганно выдохнула:

— Мы еще даже не связаны брачным обрядом, а ты уже…

— Так пусть твой отец сегодня же совершит этот обряд! — воскликнул Световид и, сдвинув вниз покрывало, которое Аврелия судорожно сжимала возле шеи, приник горячими губами к ее обнаженному плечу.

— Нет! Ты не должен меня трогать, пока я беременна, иначе прогневишь Бога и он покарает меня и тебя за этот грех!

Слова о Божьей каре насторожили рыбака, и он, ослабив объятия, удивленно спросил:

— За что ваш Бог нас покарает? Ведь никто, даже грозный Перун, не запрещает мужчинам и женщинам любиться.

В этот миг лихорадочно метавшиеся мысли Аврелии пришли в порядок и она нашла ответ, который годился и для Световида, и для нее самой:

— Я дала клятву, что не буду принадлежать ни одному мужчине, пока не рожу своего первенца. Дева Мария, Божья матерь, познала своего мужа Иосифа лишь после того, как родила Божьего сына. И я разделю с тобой ложе лишь после того, как родится мой сын. Так я поклялась перед Богом — и не отступлю.

В ясных глазах молодого славянина отобразилось удивление:

— А откуда ты знаешь, что у тебя родится сын, а не дочь?

— Я знаю, что у меня будет сын, — твердо ответила Аврелия, которая в эту минуту и сама была убеждена в правоте своих слов. — Я даже придумала мальчику мирское имя, а христианское ему дадут при крещении.

— А ты какое имя придумала?

— Вчера в море мы с отцом словно получили второе рождение, и жизнь моего сына, наверное, будет связана с морем, по которому ему предстоит долго плавать в поисках Святой земли… — Аврелия вздохнула и, пользуясь тем, что Световид разжал объятия, отступила на несколько шагов назад. — Я назову его Маритимус — что значит «морской».

— Зачем же ему носиться по дальним морям? Он будет здесь, со мной, рыбачить недалеко от берега.

Световид шагнул к отступающей Аврелии, и в этот момент из хижины вышел Климент. С одного взгляда догадавшись, что происходит между его дочерью и Световидом, епископ кинулся к ним со словами:

— Аврелия, дочка, твоя одежда давно высохла, иди, надевай ее.

Сам Климент был уже одет и в руках держал платье Аврелии. Молодая женщина быстро подошла к отцу и стала чуть позади него, опасливо поглядывая на Световида. Климент с поклоном обратился к рыбаку:

— Спасибо тебе, добрый человек, за помощь, но позволь нам с дочкой ненадолго удалиться по нашим нуждам. Мы должны начинать утро с молитвы.

— Ну что ж… — пожал плечами Световид. — Вон за тем большим камнем есть источник, можете возле него и совершать свои обряды.

Климент и Аврелия проследовали в указанном направлении и скоро увидели родник, вытекающий из скалы и скрытый с одной стороны каменным выступом, а с другой — зарослями можжевельника. Аврелия поспешно оделась, потом кинулась к источнику и жадно напилась чистой холодной воды, зачерпывая ее ладонями. Утолив жажду и умывшись, она села на ствол поваленного сухого дерева и, пока отец был у родника, торопливо прошептала слова молитвы.

— Я увел тебя в сторону, чтобы поговорить о важном, — сказал епископ, присев рядом с дочерью и перекрестившись. — Бог простит нас за краткость молитвы, но сейчас этот разговор нам должен ее заменить.

В предрассветном сумраке глаза Климента горели вдохновением и тревогой. Аврелии казалось, что после пережитых бедствий она уже ничему не может удивляться, но слова отца сразу же ее насторожили: она почувствовала, что сейчас он откроет ей нечто судьбоносное, связанное с высшими истинами.

— Дитя мое, — начал Климент, взяв дочь за руку, — слушай меня внимательно и запоминай. Когда-нибудь тебе придется пересказать все это своим потомкам. — Епископ немного помолчал, переводя дыхание. — Наверное, ты догадывалась, что цель нашего бегства из Рима — не только спасение христианских жизней, но и высокая миссия, которую мы должны исполнить. Я был в числе

посвященных

— Вторую? А разве их две?.. — замерла удивленная Аврелия.

— Их две, но они неотличимы одна от другой. Первая — та, из которой Христос причащал апостолов во время Тайной Вечери и в которую потом собрали его кровь. Иосиф Аримафейский был ее хранителем. Он со своими спутниками пошел в Месопотамию, в царство Озроена, где столицей был славный город Эдесса. Тамошний царь Эвалон после проповеди Иосифа принял христианство и с помощью ангелического всадника победил своих врагов. Этому царю Иосиф и доверил на хранение Чашу. В Эдессе уже была христианская святыня — Святой Убрус, на котором отпечатался Нерукотворный образ Божий. Убрус был прислан царю Авгарю V самим Христом, и с помощью святого плата больной царь исцелился. Иосиф и другие проповедники хотели нести свет христианства как на Восток, так и на Запад, и рассудили, что должно быть две Святые Чаши — для двух христианских частей света. Вторая драгоценная чаша была сделана как копия первой. Ее обернули в Священный Убрус, и она обрела такую же святость, как была у первой. Оставив обе чаши на хранение христианскому царю Эдессы, Иосиф направился через Евфрат на Восток. Своим ученикам он завещал открыть тайну Чаши правителю Рима, когда тот будет готов принять христианство. Шло время, умирали святые проповедники и мученики, но их слова и деяния давали всходы, истинная вера расширялась все дальше на Восток и Запад. И недаром именно Озроена, где находилось несколько святынь, стала первым в мире государством, в котором христианство было провозглашено главной религией. Это случилось более тридцати лет назад, в правление царя Авгаря VIII. А через год следующий царь, Авгарь IX, был приглашен в Рим императором Каракаллой. Авгарь и священники Эдессы решили, что правитель Рима проникся новой верой и пора укрепить его в этом, подарив Святую Чашу, из которой он может принять причастие. Но по приезде в Рим Авгарь был схвачен и предательски убит, а Озроену император провозгласил римской провинцией. К счастью, одному из священников, сопровождавших царя, удалось спасти Чашу, и он передал ее на хранение римской общине, в которую впоследствии вошел и я. Теперь, когда начались гонения, язычники будут пытать праведников и могут узнать о могуществе Святой Чаши и о значении ее для христиан. И потому мы решили увезти святыню подальше от опасностей и сохранить вторую Чашу вблизи тех мест, где хранится первая. Мой учитель, проповедник Татиан, перед которым я преклоняюсь, обладал пророческим даром и предсказывал, что когда-нибудь одна из чаш прославится в Британии, а другая — в Византии, но искать их будут христианские воины по всему миру. И у истоков этой великой тайны находимся мы с тобой — гонимые, безвестные христиане, чьи имена затеряются во тьме веков. Да, именно нам, оставшимся в живых, дарована эта честь!