Министр обороны поклонился и удалился, успокоенный тем, что президент поручил ему решить лишь незначительные задачи.

Молара подозрительно посмотрел на секретаря.

— Есть еще какие-то дела? Никто из революционеров, находящихся в городе, не начал действовать, не так ли?

— Они никак себя не проявляют, сэр. Их нельзя ни в чем обвинить.

— Возможно, эти события и для них тоже стали неожиданностью. Их планы еще не подготовлены. Как только начнутся явные акты насилия или подстрекательства к восстанию, я арестую их. Но я должен иметь доказательства не только ради моего собственного удовлетворения, но и ради блага всей страны.

— Настал критический момент, — сказал секретарь. — Если бы можно было дискредитировать лидеров готовящегося восстания, если бы они выглядели нелепыми или неискренними, это оказало бы огромное влияние на общественное мнение.

— Я подумал, — ответил Молара, — что мы могли бы надеяться что-то узнать об их планах.

— Вы сообщили мне, что ее превосходительство согласилась выяснить у Савролы информацию по этому вопросу.

— Мне ненавистна сама идея любого контакта между ними; это может быть опасно.

— Это было бы наиболее опасно для него.

— Каким образом?

— Я уже объяснял вам это, генерал.

— Вы подразумеваете то, что я запретил вам предлагать, сэр?

— Конечно.

— И настал критический момент?

— Сейчас или никогда.

Последовало молчание, после чего они снова занялись утренними делами. В течение полутора часов они оба были поглощены работой. И лишь после этого Молара сказал:

— Я ненавижу все это. Это — грязное дело.

— Что необходимо, то необходимо, — сентенциозно изрек секретарь.

Президент собирался что-то ответить, но в этот момент на пороге кабинета появился посыльный. Он принес зашифрованную телеграмму. Мигуэль принял ее, пробежал глазами и передал своему начальнику, угрюмо сказав:

— Может быть, это заставит вас решиться.

Президент взял телеграмму; и пока он читал послание, его лицо становилось все более суровым и жестоким. Это было донесение от комиссара полиции Турги, короткое и ужасное. Солдаты перешли на сторону захватчиков и прежде всего расстреляли своих офицеров.

— Очень хорошо, мы включим это в счет, — наконец проговорил Молара. — Мигуэль, я требую, чтобы сегодня вечером вы сопровождали меня по важному делу. Я также возьму с собой своего личного адъютанта.

— Да, — сказал секретарь, — нам необходимы свидетели.

— Я буду вооружен.

— Это вполне желательно, но исключительно в целях самообороны, — решительно подтвердил секретарь. — Ведь он обладает слишком большим влиянием, и ему нетрудно начать восстание. Он может поднять народ в один момент.

— Я знаю это, — твердо ответил президент. И затем с отчаянной горечью добавил: — Но мне это тоже не составит никакого труда.

— Никакого, — подтвердил Мигуэль, продолжая писать.

Молара встал и начал поиски Люсиль, едва сдерживая антипатию и отвращение. Сейчас он был полон решимости. От этого зависела его борьба за власть, и, кроме того, его охватило желание отомстить. Ему страстно хотелось увидеть, как гордый Саврола валяется у него в ногах и умоляет о помиловании. Он говорил себе, что все настоящие политики были трусами. Он надеялся, что страх смерти парализует его противника.

Люсиль все еще была в гостиной, когда вошел ее муж. Она встретила его встревоженным взглядом.

— Что случилось, Антонио?

— Дорогая, большие силы революционеров приступили к активным действиям. Гарнизон в Турге перешел на сторону врага, а все офицеры убиты… Кажется, теперь уже виден конец.

— Это ужасно, — только и смогла выговорить она.

— Люсиль, — сказал он с необычной нежностью, — у нас остается только один шанс. Если бы ты могла выяснить, что намерены делать лидеры революции в этом городе, если бы ты могла заставить Савролу раскрыть свои карты, мы бы отстояли наши позиции и одержали бы победу над нашими врагами. Ты можешь, ты сделаешь это?

У Люсиль тревожно забилось сердце. Как он сказал, это был единственный шанс. Она могла бы сорвать заговор и в то же время поставить условия в связи с Савролой. Она могла бы по-прежнему управлять в Лаурании. И, хотя Люсиль подавляла эту мысль, она могла бы спасти человека, которого она любила. Ее позиция была ясна: следовало получить информацию и передать ее мужу в обмен на спасение жизни и свободу Савролы.

— Я постараюсь, — ответила она.

— Я знал, что ты не подведешь меня, дорогая, — сказал Молара. — Но у нас мало времени. Ты должна пойти и увидеться с ним сегодня вечером у него дома. Наверняка он все расскажет тебе. Ты умеешь завоевывать расположение мужчин и добьешься успеха.

Люсиль задумалась. Она сказала себе: «Я спасу государство и буду служить своему мужу». И еще сказала себе: «Ты увидишь его снова». А подытожив это, вслух произнесла:

— Я пойду туда сегодня вечером.

— Моя дорогая, я всегда доверял тебе, — сказал президент. — Я никогда не забуду о твоей преданности.

После этого он торопливо вышел из комнаты, содрогаясь от раскаяния и стыда. Он действительно унизился, чтобы победить.

Численность военных сил республики Лаурании соответствовала выполняемому ими долгу по защите ее территории от нападения извне и по поддержанию закона и порядка внутри страны. Но благодаря мудрости прошлых времен она была ограничена до того предела, который не позволял осуществиться великим планам покорения страны иностранцами и агрессии против соседних государств. Вся строевая армия включала четыре кавалерийских полка, двадцать батальонов пехоты и восемь батарей полевой артиллерии. Помимо них существовала республиканская гвардия, состоявшая из полка улан и трех сильных батальонов испытанных пехотинцев, дисциплина и боевой дух которых прославляли мощь и честь государства.

В величественной столице, богатство, численность населения и активность которой превосходили эти показатели в провинциальных городах, вместе взятых, были сосредоточены гарнизон гвардейцев и половина всей армии. Остальные войска были разбросаны по небольшим военным базам страны и направлены для защиты границ.

Все усилия президента по поддержанию доброй воли солдат оказались напрасными. Революционное движение быстро укрепилось в рядах армии. Дело дошло до того, что теперь солдаты стали проявлять откровенное недовольство, а офицеры понимали, что их приказы будут исполняться лишь в случае их одобрения.

Однако среди гвардейцев наблюдалась иная картина. Все они или почти все принимали участие в недавней войне и победно маршировали под руководством президента. Они относились с почтением к своему бывшему командиру и доверяли ему. И он, в свою очередь, относился к ним с уважением и доверием. В действительности милость, которую он им оказывал, вероятно, была одной из причин отчуждения остальных военных.

Именно значительные силы этой гвардии Молара, находясь в крайне тяжелой ситуации, собирался отправить на борьбу против захватчиков. Он хорошо понимал опасность такого шага. Ведь он лишался поддержки тех войск, на которые он мог положиться, если бы восстал весь город. Но продвигающиеся силы противника должны быть остановлены любой ценой, и только гвардейцы могли и желали выполнить эту задачу. Он мог остаться почти совсем один с народом, который ненавидел его, в городе, которым он так твердо управлял. Его единственными защитниками были бунтовавшие солдаты. Такая перспектива отнюдь не была радужной, однако она давала какие-то шансы на успех. Она вселяла хотя бы надуманную уверенность в том, что нерешительные воспрянут духом, а враги почувствуют страх. Ситуация требовала самых крайних мер, и в этом заключался первостепенный долг исполнительной власти. Он не сомневался в способности отправленных им войск разогнать или даже уничтожить сброд, перешедший через границу. Эта опасность была, по крайней мере, предотвращена благодаря его решительным действиям. Через два дня должен был вернуться флот, и благодаря его силе правительство могло бы сохраниться, вызывая страх и уважение. Предстояло пережить кризис, и он надеялся спокойно преодолеть его частично благодаря непоколебимой силе своей личности, а также в результате осмеяния и презрения, которые он был намерен обрушить на ужасного соперника.