Проснулся я от теплоты на лице и какого-то сияния под закрытыми веками. Значит, поднялось солнце. Я открыл глаза и тихонечко охнул! Ясные солнечные лучи высветили каждый листик, всё стало ярким, резким, гранёным. А над синей водой на стройных ножках-стеблях стояли зелёные чаши из малахита, и в чашах лежали розовые бутоны. Розовые бутоны, каждый в два кулака!

Может быть, я всё ещё сплю?

Солнце коснулось чаш-лопухов и немыслимо нежных бутонов.

Бутоны проснулись и зашевелились. Наружные белые лепестки — каждый в ладонь! — раскрылись, показав солнцу красную сердцевину цветка-лотоса. Словно белые нежные ладони, осторожно и ласково грели на солнце прозябшие за ночь цветы, словно каждый лотос, воздев в небо тонкие руки, протягивал к солнцу свою красоту.

Медленно двигалось в небе солнце, и, словно зачарованные, словно во сне, поворачивались за ним и цветы лотосов. Зелёные чаши огромных листьев, как антенны локаторов, тоже поворачивались за солнцем, ловя его ласкающие лучи. И тяжёлые капли росы внутри них, словно лужицы ртути, тяжело колыхались и матово посверкивали своими закруглёнными краями.

Чуть видный розовый пар курился над лотосовым болотом.

Медленно, словно во сне, махая белоснежными крыльями, пролетела немыслимая белая цапля. Крылья её, пронзённые солнцем, вдруг вспыхнули и запылали.

Потянул ветерок, сморщил воду, озорно растолкал цветы. Всё огромное розовое болото зашевелилось, засуетилось, залопотало — проснулось. Очнулся и я.

Настырный комар гнусил прямо в ухо. Из-под ног, покачиваясь и переливаясь, всплывали болотные пузыри и высовывались из воды, как глаза лягушки. Да это же сон — вокруг и под ногами болото. Но какое болото!

Озеро это красивое и большое. Называется оно — Городно. На нём много островов, полуостровов и заливов. А сколько разных мысов! Окунёвый мыс, Долгий мыс, Перевозный мыс и даже Собачий.

Городно — капризное озеро. То тишь да гладь, и тогда все его острова и полуострова как бы повисают в млеющей дымке, отражаясь в зеркальной воде. То вдруг почернеет, взъярится, оскалится белыми гребешками, раскачает волну — и давай бухать в берега.

Хороши у озера берега: песчаные, каменистые, травяные. На берегах звонкие мачтовые сосны с зелёными парусами вершин.

Но главная прелесть озера в его — таинственной необычности…

Странные события происходят на нём. Однажды вдруг все мысы его стали вытягиваться и подниматься из воды! Дальше — больше. За мысами стали расти острова. Они соединялись между собой, потом соединялись с берегом и превращались в полуострова. Тут и там из воды, словно спины гигантских тюленей, стали всплывать новые острова, до этого никем не виданные.

Неудержимо стали расти пляжи. Самый большой пляж — Белые лески — был шириною в десять шагов. И вдруг стал в 20, потом в 30, 40 шагов! Изумлённые купальщики сперва радовались, а потом испугались: пляж вырос в десять раз и стал шириной в сто шагов!

А заливы стали исчезать. Там, где недавно кипели волны, стало вдруг сухо. Где плескались щуки и окуни, теперь бегали птицы и порхали бабочки.

У деревни осохли мостки и причал. За водой для банек, некогда стоявших у самой воды, теперь приходилось бегать с вёдрами далеко. Вода уходила из озера, как из дырявой лоханки!

Уходила, уходила — да и ушла! От озера в девять километров осталась лужа метров на сто.

Обнажёное дно стало сохнуть и трескаться, словно торцовая мостовая. На другое лето всё дно заросло травой — превратилось в луг. На дне озера стали пасти лошадей, коров. Ещё через лето косари косили на дне траву. Посеяли на дне овёс. Превратилось озеро в поле. Накатали по дну дороги. Натоптали тропинки. По ним запылили телеги со снопами и сеном…

И стали уже забывать, что не так-то уж и давно над этими полями овса и пыльными дорогами качались челны рыбаков…

Но озеро напомнило о себе. Маленькая, но глубокая лужа, что осталась от озера, как-то однажды вздулась, перелилась через край и поползла на берега! «Яма рыгнула», — так называют это местные жители. Впадающие в лужу ручьи вдруг повернули вспять. Стали тонуть луга; странно было видеть ромашки и колокольчики… под водой! И уже не бабочки порхали над ними, а серебристые рыбки. Тонуло жнивьё — жители торопливо увозили с полей снопы. Утонули дороги. Утонули шалаши и копны сена. Горки снова превратились в острова. Полуострова отделялись от берега. Снова появились заливы. Мыски укорачивали носки, а пляжи сужались на глазах. Снова из края в край покатились по озеру синие волны, и над утонувшими дорогами и полями снова закачались челны.

А яма неистовствовала, яма гнала и гнала воду — «рыгала»! Гнала с такой же яростью, как когда-то её всасывала.

Вода подошла к порогам изб. Баньки очутились в воде. В баню приходилось теперь ездить на лодке, нагружая её дровами, тазами и вениками.

За долгую историю озера так бывало не раз. Вода то куда-то уходит, то откуда-то наливается. И вместе с водой, по неведомым подземным ходам и тоннелям, уходит и приходит рыба. И всё это через одну дыру в дне, «яму», как говорят местные жители, или «понор», «прорву», как говорят краеведы.

Ни один человек ещё не видел понора озера Городно. Ни один аквалангист не стоял на краю этой чёрной ямы. Никто не знает, куда ведут и где выходят наружу подземные карстовые ходы. И куда время от времени исчезает на год, на два, на три года огромное озеро вместе со своей рыбой?

Туман лёг на воду. Не видно ни островов, ни берегов. Кричат в тумане гнусавые чайки. Туман. Тишина. И тайна…

Лебеди раздражённо кивали головами: они сердились, что на них смотрел человек, то были лебеди-кликуны, белые, как морская пена, с тонкими строгими шеями и литыми из золота клювами.

Тут и там в небе белые косяки: напряжённо вытянутые шеи, мерные взмахи крыльев.

С неба, с воды, со льдин звучат неумолчные лебединые голоса. В них тонет всё: звон торопливых утиных крыльев, ленивый гогот гусей, заунывные посвисты кроншнепов и радостные взвизги чибисов.

Несколько лебедей сплылись клюв в клюв, потом разом вытянули шеи вверх, раскрыли клювы и затрубили. Хлещут белые крылья, взбивая кипучую пену, всплескивая каскады воды. Огромная кувшинка-лилия на воде из белых тел — лепестков я тонких шей — тычинок! Это знаменитый танец лебедей и лебединая песня.

Так лебеди встречают весну.

Где же этот край непуганых птиц: в далёкой тундре или на берегах Ледовитого океана? Да нет, пока это ещё можно увидеть на… конечной трамвайной остановке города Ленинграда!

Есть там болотце, прильнувшее к берегу Финского залива.

Каждую весну останавливаются на болотце для отдыха стаи уток и лебедей. Так было испокон веков, так есть и сейчас. И как бы хотелось, чтобы это осталось и в будущем. Ведь нет больше на земле городов, где бы дикие лебеди встречались на конечной остановке трамвая. Да и на всей-то земле осталось лебедей не так-то уж много.

Да и не в том только дело. Что сможет заменить зелёное болотце с белыми лебедями? Не павильон же смеха с кривым зеркалом или площадка для бега в мешках, которые тут хотят выстроить?

На берегу — на краю земли! — можно сидеть часами. Волны воды и ветра. То потянет теплом и водорослевой прелью, то пахнёт пронзительной свежестью синей воды. Блёклый, захламлённый берег, унылая быль у ног и рядом — перед глазами! — синяя сказка с белыми льдинами и белыми птицами.

Медленные вереницы сказочных птиц с изогнутыми шеями плывут вдоль лазоревой кромки льда. Медленные косяки тянут вдоль сизого бока белого облака. С воды и с неба далекими колоколами плывут лебединые клики. Клики кликунов-лебедей.