Детство. Оно есть у каждого человека. И у каждого вампира тоже, ведь и мы когда-то родились людьми. Я все реже вспоминаю о тех годах, а о чем-то мне и вовсе хотелось бы забыть. Похоже, что со сменой веков прошла целая эпоха. Мир менялся буквально на глазах, волей или неволей, менялась и я. То, что прежде казалось незыблемым и правильным, теперь нередко вызывает горькую усмешку или ностальгическую улыбку. Но я по-прежнему молода, здорова и впереди у меня вечность. Почему бы сейчас не вспомнить и не рассказать о том, что со мной произошло за эти десятилетия?

Я появилась на свет вскоре после окончания Гражданской войны, двадцатого октября 1867 года в имении своего отца недалеко от городка Гринвуд в округе Лефлор, штат Миссисипи, на восточном берегу великой реки с одноименным названием, в ста тридцати милях к югу от Мемфиса, там же прошло и мое детство. До сих пор в тех красивых местах кое-где сохранилась полудикая природа, непроходимые гиблые болота, густые леса, богатые дичью; многочисленные реки, озера и тихие заводи соседствуют с обширными сельскохозяйственными угодьями, засеянными кукурузой и хлопчатником, а также другими освоенными территориями.

Мой отец Николо Санторо и его старший брат были итальянскими переселенцами, совместно владевшими до Гражданской войны крупнейшими в округе хлопковыми плантациями, а также предприятием по изготовлению ваты и ткацкой фабрикой. В те времена до отмены рабства это приносило весьма приличный доход, что позволяло им входить в число самых обеспеченных и уважаемых граждан города. Дядя был женат и растил троих сыновей — Джиэнпэоло, Троя и Марко. Николо, будучи значительно моложе брата, семьей обзаводиться не торопился, по-братски относился к племянникам, являясь для них лучшим советчиком и другом.

Семейная идиллия продолжалась до начала войны, когда мой отец и уже взрослый Трой вступили в ряды армии конфедератов. Боевые действия затянулись и, как это нередко случается, пути родственников на время разошлись.

А еще через три года достигший совершеннолетия Марко также присоединился к войскам Южан. Самый старший, Джиэнпэоло, как местный приходский священник, посвятивший себя служению Богу, оставался в городе. Гринвуд оказался едва не в эпицентре боевых действий, и часть города подверглась серьезным разрушениям. Однако усадьба Санторо, как и многие дома, расположенные вдоль реки, почти не пострадали.

Дядя являлся весьма рачительным хозяином и отличным предпринимателем. На базе своей фабрики ваты он создал производство по изготовлению нитроцеллюлозы, служащей основой для изготовления взрывчатых веществ, весьма востребованных воюющими сторонами. Таким образом, в отличие от большинства соседей, сумел не только сохранить капитал, но и приумножить его, несмотря на сложности военного времени.

Тем не менее, счастья это ему не принесло, так как оба его младших сына числились пропавшими без вести. А последний военный год и вовсе оказался роковым для семьи Санторо. Дядя заболел нередкой в нашей местности желтой лихорадкой и вскоре от нее же скончался.

Но и на этом черная полоса не закончилась. Наступавшие войска генерала Гранта не обошли и дом покойного дяди. Несколько солдат Федерации, воспользовавшись моментом безнаказанности, усилившегося мародерства и беззакония, изнасиловали и убили его вдову мадам Санторо, посмевшую отказаться впустить их в дом в попытке воспрепятствовать его разграблению.

В результате всех этих несчастий падре Джиэнпэоло, и прежде имевший тяжелый характер, стал еще более мрачным и нелюдимым. Когда Николо вернулся по окончании войны и вскоре женился, племянник настоял на разделе собственности, чтобы все свои доходы беспрепятственно направлять на нужды прихода.

Экономика южных штатов после поражения пришла в упадок, тому же способствовала отмена рабства, лишившая хозяев бесплатной рабочей силы. Поэтому мой отец, получив свою долю в виде отдаленной плантации, фабрики и банковских счетов, смог выгодно приобрести поместье у разорившегося соседа неподалеку от дома Джиэнпэоло, в надежде на поддержание прежних родственных отношений.

Даря финансовое благополучие, судьба, словно в насмешку, продолжала лишать Санторо самых близких людей. Не успел мой отец насладиться радостями семейной жизни с молодой женой Аннабеллой, как, едва отметив первую годовщину свадьбы, он скоропостижно овдовел.

Мама умерла от родовой горячки вскоре после моего появления на свет, поэтому я знала о ней только из рассказов отца, тяжело пережившего эту потерю и так и не женившегося более. Он вспоминал об Аннабелле как о прекрасной женщине, ангеле, подобному которому больше нет на земле. Да и домашние слуги, побаивающиеся моего строгого отца, говорили о покойнице с искренним сожалением.

В результате войны и последовавшей череды горестных событий, у Николо из всех членов некогда большой богатой семьи остались лишь маленькая дочь и племянник, фактически удалившийся от всех мирских дел.

Новорожденную девочку при крещении нарекли Мэри-Нэлл Орлэнда, хотя, обычно меня звали просто Мэри. Отец, как мог, окружил меня теплом и заботой, часто ласкал, баловал и носил на руках, но нет ничего удивительного в том, что он понятия не имел, как нужно воспитывать дочерей, поэтому перепоручил это моей няне-кормилице негритянке Нэнси. Черная, как уголь, полноватая и добродушная молодая женщина отдавала мне все свое сердце, любила, как своего ребенка, и во многом заменила мне мать, найдя во мне отдушину взамен своего утерянного младенца.

В раннем детстве я дружила с чернокожими детьми прислуги и работников с плантации, и первые годы жизни, пожалуй, вспоминаются мне самыми счастливыми, беззаботными и веселыми. Я играла в незамысловатые игры, бегала по двору, любила захаживать в конюшню, где отец держал красивых породистых лошадей и моего собственного пони, смирного и покладистого, с густой рыжей гривой, в которую я любила вплетать яркие ленты. В сопровождении отца я иногда каталась на нем по окрестным лугам или засаженным хлопком полям, где сотни чернокожих наемных работников — освобожденных после войны рабов — прилежно гнули спины.

Весь мир тогда казался мне прекрасным и волшебным, все в нем словно создано было для меня. Когда я немного подросла, то стала понимать, насколько обожаема своим отцом. Я, пожалуй, ни в чем не знала отказа, папа выполнял все мои просьбы, приобретал самые нарядные платья и самые красивые куклы и игрушки. Будущее казалось мне совершенно безоблачным.

Однако, когда мне было около семи лет, приехавшие в гости соседи, супруги Аластер, обратили внимание моего отца на то, что девочке из хорошей семьи неприемлемо общаться с детьми бывших рабов, а также, что я не получаю никакого образования и воспитания. В то время на Юге царили сильные расовые предрассудки, поэтому отец поспешил исправить эту оплошность, и мое абсолютно свободное и беззаботное детство внезапно закончилось.

У меня появилась гувернантка, англичанка мисс Элизабет — особа молодая, но очень чопорная и строгая, к обязанностям своим подходившая с неукоснительной ответственностью.

Почти все мое время с тех пор занимали нудные и скучные уроки, мне приходилось выслушивать бесконечные замечания и нравоучения, любые проявления упрямства, непослушание и резвость резко пресекались, непременно следовали жалобы отцу, которого они всегда огорчали. Меня это, в свою очередь, тоже очень расстраивало, поэтому я считала ее ябедой и сильно недолюбливала, похоже, взаимно.

Веселые шумные игры на воздухе теперь вспоминались с тоской и грустью, тогда как прогулки в сопровождении гувернантки оказались просто невыносимыми: мне приходилось на протяжении полутора часов чинно идти рядом с ней, сохраняя ровную осанку и выслушивая какую-нибудь скучнейшую высоконравственную историю.