Петр I приказал 28 сентября выдать донцам жалованье, по пять рублей на человека, и заплатить им пять тысяч рублей за взятых для драгун и под обоз казачьих лошадей{188}.
18 сентября армия вышла обратно к Сулаку, а затем разделилась: пехота была перевезена по морю в Астрахань, а конница пошла сушей. 20 сентября Петр I заложил на левом берегу Сулака, в двадцати километрах от устья, небольшой ретраншемент, где должна была зимовать часть армии. На этом месте предполагалось построить мощную шестибастионную крепость Святого Креста — главную российскую «фортецию» на Северном Кавказе{189}.
Здесь «у нового транжемента» на борту своей яхты он встретил вернувшегося из Грузии Туркистанова и 28-го числа отправил его обратно к Вахтангу VI вместе с сыном П.А. Толстого, бомбардирским подпоручиком Иваном Толстым. Посланник должен был объяснить причины отступления русской армии и предложить грузинскому царю склонить шахского наследника Тахмаспа к заключению союзного договора с Россией и уступке прикаспийских провинций. В случае успеха этой миссии царь мог рассчитывать на то, что «дана ему будет власть над всеми тамошними христианы» и это будет закреплено в договоре с Ираном.
При этом Петр понимал, что грузинскому государю и его стране грозят серьезные осложнения, если шах решит заключить соглашение с Турцией, уступив ей Закавказье за помощь в борьбе с «бунтовщиками»: «И что ж из того может быть (от чего Боже сохрани), чтоб из-под ига варварского в тяжчайшую варварскую работу переведенным быть. Ибо натурально есть, который варвар сильнейше, тот тяжчайше христиан озлобляет и угнетает». Поэтому Петр рекомендовал, чтобы Вахтанг, наружно сохраняя верность шаху, «всякие поиски чинил над бунтовщиками лезгинцами и протчими горскими махометанскими народы и оным вредил и искоренял, пока его императорского величества войска во оные страны прибудут». Толстой должен был «накрепко обнадежить ево, принца, чтоб они в том на милость его императорского величества были весьма благонадежны, и что его величество никогда их не оставит», и сообщить о намерении Петра I взять Шемаху в кампанию 1723 года{190}. На следующий день император отбыл на яхте в Астрахань. Царское плавание прошло успешно, но другие возвращавшиеся из похода суда попали в тяжелое положение: 12 октября губернатор Волынский доложил о восьми кораблях, которых из-за течи пришлось посадить на мель{191}.
Отсюда 16 октября Петр сообщил Сенату о причинах окончания похода: «По принятии Дербеня намерились мы итить далее и отошли к реке Милюкенти в 15 верстах от города, где провиант выгружать и печь стали, понеже там лесу довольное для дров; тогда учинился великой штурм, которым тринадцать судов ластовых, которые деланы в Твери, в том же числе и две тялки, разбило, которое несчастие принудило нас дожидатца капитана Вилбоа, которой шел в семнадцати таких же судах; потом к великому недоволству получили ведомость, что и ему тож случилось; к тому ж так лошади мерли, что в одну ночь умерло тысяча седмьсот лошадей, також провианту не имели более как на месяц; того ради принуждены поворотитца, посадя в Дербени доброй гварнизон. И идучи назад, нашли место на реке Сулаку зело изрядное, крепкое и пажитное, где зделали крепость и имяновали Святого Креста, которое место лутче того места, где первой транжамент, а Терка сто раз удобнее. Тут же прибыли к нам калмыки, которых мы, и с ними тысячю казаков, купя им у калмык лошадей, послали на усмея, котораго намерены были сами посетить, но, за скудостью и худобою оставших лошадей, того учинить не могли, которые, слава Богу, там нарочито погостили, чем прилагаем при сем реляцию. Потом, отправя конницу сухим путем, сами морем с пехотою прибыли сюды, слава Богу, все в добром здоровьи»{192}.
В результате кампании 1722 года русские войска заняли Аграханский полуостров и приморский Дагестан до Дербента, крепость которого контролировала единственную сухопутную дорогу вдоль побережья. Однако хорошо подготовленная военная операция показала, что установить российское господство на прикаспийских территориях будет непросто даже при отсутствии равноценного противника для 40-тысячной закаленной в боях армии.
На Кавказе русские войска не имели надежных коммуникаций, не располагали (за исключением Дербента) опорными пунктами и не чувствовали себя в безопасности на дорогах и переправах; уступавший им по боевым качествам противник имел возможность легко уходить в горы и оттуда наносить удары. Флот же не обладал безопасными гаванями и оказался не в состоянии обеспечить снабжение армии. Фрукты, ягоды и овощи не могли заменить нормального армейского провианта, а заготовить его на месте и обеспечить содержание значительной по размерам полевой армии оказалось невозможно.
Трудно было определить и «неприятеля»: российская администрация впервые непосредственно столкнулась с дробностью местных этнических и политических структур, с каждой из которых надо было налаживать отношения, учитывая их взаимное соперничество. В этих условиях всякий более или менее самостоятельный «владелец» мог из принесшего присягу подданного обратиться в «изменника» — и при этом не чувствовать себя таковым перед лицом иноверной власти и по давней традиции фактического неподчинения шаху. Не случайно персидский «эхтима-девлет» в 1717 году отверг требование Волынского о возвращении купцам товаров с разбитых морем у берегов Дагестана кораблей — они считались законной добычей горцев.
Самым же страшным «неприятелем» для российских войск оказались непривычные природные условия и «вредительный» климат. Отступление победоносной армии совершалось отнюдь не «в добром здоровье», как сообщал император. Ничтожные боевые потери не шли в сравнение с уроном от болезней. На 14 октября в команде А.И. Румянцева скончались 125 человек; на 16 октября, в команде В.Я. Левашова — 250. Согласно рапортам от 16 октября бригадир И.Ф. Барятинский потерял 194 человека, Г.Д. Юсупов — 176, Ю.Ю. Трубецкой 22 октября доложил о смерти 199 человек. 25 октября 1722 года М.А. Матюшкин рапортовал, что по прибытии в Астрахань в его команде имеется 7023 здоровых и 2050 больных; в походе умерли 1294 человека и 127 бежали. У И.И. Дмитриева-Мамонова на 3121 здорового приходилось 188 больных, 303 умерших и 74 дезертира. К примеру, из вышедших в поход 1719 солдат и офицеров Преображенского полка умерли 138 и еще двое пропали без вести; таким образом, безвозвратные потери составили в полку 8% при отсутствии боевых действий. Всего же, согласно этим данным, пехотные части только умершими потеряли 2541 человека. Эти же рапорты извещали о наличии в общей сложности 3936 больных, многих из которых оставляли по дороге — в Дербенте, Терках, построенном у места высадки «транжаменте»{193}.
Положение конницы было не менее тяжелым. Царь приказал отдать драгунам в августе и сентябре две тысячи казачьих лошадей{194}, но эта мера не помогла. Отправленный посуху в обратный путь с драгунами и казаками Г.С. Кропотов 8 октября доносил, что провианта на дорогу до Астрахани получил очень мало, лошади падают, а потому он вынужден по дороге оставить больных и часть амуниции в Курдюкове — казачьем городке на Тереке. 16 октября он сообщал Макарову, что еды осталось на сутки, а 19-го со стоянки на реке Куме — что «лошеди стали», а люди от голода «безвременно помрут», если провиант немедленно не будет доставлен{195}. В декабре же вернувшиеся из похода кавалерийские полки насчитывали 6075 здоровых и 850 больных драгун и всего 956 лошадей; еще 588 драгун остались в гарнизонах кавказских крепостей{196}. Наименьшие потери как будто понесли донские казаки: по недатированной ведомости они составили 47 человек убитыми и 32 умершими в пути{197}.