Гаал вышел на открытую террасу, залитую таким ярким светом, что пришлось зажмурить глаза. Незнакомец, который помог ему в лифте, не отставал от него ни на шаг.
— Здесь много кресел, — любезно заметил незнакомец.
— И в самом деле, — ответил Гаал, отдышавшись. Он машинально уже было направился к ним, но затем остановился.
— Если не возражаете, я минутку постою у перил, я бы хотел чуть-чуть посмотреть, — сказал он.
Незнакомец добродушно махнул рукой в знак согласия, и Гаал, перегнувшись через перила, доходившие ему до груди, увлеченно стал рассматривать открывшийся ему пейзаж.
Земли не было видно. Она была полностью застроена людьми. Сооружения одно сложнее другого. Повсюду до горизонта один лишь металл, серого или почти серого цвета. Гаал знал, что металл покрывает сушу. И все это застыло в неподвижности, лишь несколько прогулочных аэромобилей неторопливо скользили по небу; настоящий же транспорт, перевозивший миллиарды людей, скрывался под этим металлическим покрытием, своего рода кожей планеты.
Не было видно и земли: ни земли, ни зелени, ни каких-либо живых существ, кроме людей. Он смутно припоминал, что находящийся на Транторе Императорский Дворец, расположен посреди участка настоящей зелени в сто квадратных миль, засаженного деревьями и цветами всех цветов радуги — оазиса среди металлической пустыни, — но с обзорной башни его видно не было. Дворец мог находиться и в десяти тысячах километров от «Луксора», где именно, Гаал не знал.
Он должен отправиться на экскурсию как можно скорее!
Гаал громко вздохнул и уже окончательно убедился, что в конце концов очутился на Транторе, на планете, являвшейся центром Галактики и штаб-квартирой человеческой расы. Он не знал, что у планеты есть свои слабые места. Он не видел, как приземляются корабли с продовольствием. Он и понятия не имел, как велика зависимость сорока миллиардов людей, проживавших на Транторе, от остальной Галактики. Он знал только о величайшем из деяний человечества, о полном и чуть ли не окончательном покорении мира, совершенном людьми, чрезмерно уверовавшими в свои силы. Совершенно подавленный всем увиденным, он отошел от края площадки. Человек, который помог ему в лифте, жестом пригласил сесть рядом. Гаал принял его приглашение.
— Меня зовут Джеррил. Вы впервые на Транторе? — улыбаясь, спросил тот.
— Да, господин Джеррил.
— Я так и думал. Джеррил — это имя, а не фамилия. Трантор ошеломляет, если у вас поэтический склад ума. Жители Трантора никогда не приходят сюда. Им не нравится здесь. Этот пейзаж действует им на нервы.
— На нервы? Простите, меня зовут Гаал. Но почему же он действует им на нервы? Отсюда потрясающий вид.
— Это субъективная точка зрения, Гаал. Если вы родились в крошечной больничной палате, выросли в коридоре, работаете в комнатушке, а отпуск проводите в битком набитом людьми солярии, а тут окажетесь под открытым небом, — это может вызвать нервное потрясение. Детей заставляют приходить сюда раз в год, после того, как им исполнится пять лет. Сомневаюсь, что это им на пользу. Они плачут, когда их уводят отсюда, у них начинается истерика. Стоило бы приучать прямо с пеленок и водить сюда раз в неделю. Впрочем, это не так уж важно, — продолжал он. — А если бы их вообще не приводили сюда? Они вполне счастливы там, где живут, внизу, ведь они управляют Империей. Как вы думаете, на какой мы сейчас высоте?
— Полмили, — ответил Гаал, опасаясь, что ответ слишком наивен.
Его опасения оправдались, потому что Джеррил издал короткий смешок.
— Нет, мы поднялись над поверхностью только на сто семьдесят метров.
— Разве? Но ведь лифт поднимался около…
— Да, знаю, но большую часть этого времени мы потеряли, чтобы достигнуть поверхности. Ведь Трантор изрыт туннелями глубиной больше мили, он как айсберг. Большая часть скрыта от глаз. По берегам океанов Трантор на несколько миль заходит под морское дно. Мы находимся так глубоко под землей, что пользуемся разницей температур на поверхности и в нижней части обитаемой зоны, чтобы обеспечивать себя необходимой энергией. Вы знали об этом?
— Нет, я думал, у вас атомные станции.
— Были когда-то, но это оказалось дешевле.
— Разумеется.
— И как вам все это нравится? — На какую-то долю секунды Джеррил сбросил маску добродушного участия, и перед Гаалом оказался проницательный собеседник, не чуждый коварства.
Гаал заколебался.
— Великолепно, — наконец ответил он.
— Вы проводите здесь свой отпуск? Путешествуете? На экскурсии?
— Не совсем так, я, конечно, всегда хотел посетить Трантор, но, в общем-то, я приехал, потому что получил здесь работу.
— Даже так?
Гаал почувствовал, что обязан объяснить подробнее.
— В отделе у доктора Селдона, в Транторском Университете.
— У Ворона Селдона!
— Да нет же, у Хэри Селдона, психоисторика. А про Ворона Селдона я слышу впервые.
— Я имел в виду Хэри. Все его так называют. На жаргоне, разумеется. Он упорно предсказывает катастрофу.
— Неужели? — искренне удивился Гаал.
— Не поверю, что вам это неизвестно. — Джеррил уже не улыбался. — Вы же приехали, чтобы у него работать, так ведь?
— Да, это так, я — математик. Но почему же он предсказывает катастрофу? Какую катастрофу?
— А вы как думаете?
— Боюсь, что не имею об этом ни малейшего представления. Я читал доклады, опубликованные доктором Селдоном и его коллегами, все они посвящены теории математики.
— Это те, которые они публикуют.
Гаал почувствовал раздражение.
— Я думаю, мне пора идти к себе в номер, приятно было с вами познакомиться, — сухо сказал он.
В знак прощания Джеррил безразлично помахал ему рукой.
Гаал обнаружил, что в номере его ожидает какой-то человек. От удивления он потерял дар речи и лишь некоторое время спустя смог задать вопрос, который в таких случаях обычно задают все:
— Что вы здесь делаете?
Человек встал. Он был старый, почти совершенно лысый, при ходьбе хромал, но в его голубых глазах светился юношеский задор.
— Я — Хэри Селдон, — ответил он, за мгновение до того, как совершенно сбитый с толку Гаал узнал, наконец, лицо, которое множество раз видел на фотографиях.
Психоистория… Гаал Дорник, применив внематематические принципы, дал определение психоистории как раздела математики, который занимается изучением реакции человеческого сообщества на устойчивые социальные и экономические стимулы.
…Все эти формулировки основываются на том, что изучаемое человеческое сообщество достаточно многочисленно для правильной оценки статистических данных. Необходимую численность такого сообщества можно установить при помощи Первой Теоремы Селдона, которая… Непременным условием является также и то, чтобы человеческое сообщество не подозревало о проведении психоисторического исследования, для того, чтобы его реакция была совершенно естественной… Основой всей подлинной психоистории является развитие Функций Селдона, которые описывают свойства, присущие таким социальным и экономическим силам, как…
— Доброе утро, сэр, — выдавил из себя Гаал. — Я, я…
— Вы думали, что мы увидимся не раньше завтрашнего утра? При обычных обстоятельствах так бы и произошло. Но если мы хотим, чтобы вы работали у нас, то должны действовать оперативно. Становится все труднее нанимать на службу новых сотрудников.
— Я не понимаю, о чем вы, сэр.
— Вы разговаривали с каким-то типом на смотровой площадке, верно?
— Да, его зовут Джеррил. Это все, что мне о нем известно.
— Не все ли равно, как он назвался? Он агент Комитета Общественной Безопасности и следил за вами от самого космодрома.
— Но почему же? У меня просто голова кругом идет…
— Говорил он что-нибудь обо мне?
Гаал смутился.
— Он называл вас Вороном, сэр.
— А он объяснил, почему?