В 60-х я писал много научно-популярного и мало фантастического. Тем не менее в «Журнале фэнтези и научной фантастики» задумали сделать специальный «выпуск Айзека Азимова» и попросили чего-нибудь новенького. Я поддался на лесть и написал последний — четвертый и самый изящный рассказ об Уэнделле Эрте. (Кстати, и самый длинный в книге.)

У меня отлегло от сердца, когда я увидел, что по-прежнему могу писать фантастику. В память о великом открытии я включаю этот рассказ в сборник.

Карл Дженнингс понимал, что умирает. У него оставалось несколько часов и дело, которое надо закончить. Спасения здесь, на Луне, при неработающей связи ждать не приходилось.

Даже на Земле остались затерянные уголки, где нет радио, где человек может умереть, и некому будет помочь, некому посочувствовать, некому даже обнаружить труп. На Луне такие места — не исключение, а правило.

Конечно, земляне знают, что он на Луне. Он участвует в геологической — тьфу, селенологической! — экспедиции. Странно все-таки, до чего он зациклен на Земле — так и лезет в голову это «гео».

Карл Дженнингс устало принуждал себя мыслить, ни на минуту не прекращая работы. На пороге смерти мозг сохранял прежнюю искусственную ясность. Дженнингс тревожно огляделся. Ничего не видно. Здесь, под северной стеной кратера, царила вечная ночь, кромешную тьму нарушали лишь редкие вспышки фонарика. Редкие — потому что Дженнингс берег последний запас энергии, а главное, боялся себя выдать.

Слева, на юге, вдоль близкого лунного горизонта, лежал яркий белый серп. Там, за светлой полосой, был дальний, невидимый борт кратера. Сюда, за ближний уступ, Солнце не заглядывает никогда. Дженнингс мог не опасаться солнечной радиации — хотя бы ее.

Он копал старательно, но неуклюже — мешал громоздкий скафандр. Бок болел нестерпимо.

Пыль и щебень не складывались здесь в «сказочные замки», характерные для тех участков Луны, где сменяются свет и тень, жар и стужа. В царстве вечного холода шлейф медленно разрушаемой породы оставался лежать под склоном грудой тонкого, несортированного материала. Никто не догадается, что тут копали.

Дженнингс недооценил высоту темного бугорка и просыпал пригоршню пыли. Частички упали с типично лунной замедленностью, тем не менее казалось, что страшно быстро, ведь они не повисли, как в воздухе, пыльной дымкой.

На мгновение вспыхнул фонарь. Дженнингс отпихнул с дороги зазубренный камень.

Время поджимало. Он глубже зарылся в пыль.

Еще немного. Скоро можно будет затолкать Устройство в ямку и присыпать. Стросс не найдет.

Стросс!

Второй член экспедиции. Напарник. Соавтор открытия. Второй претендент на славу.

Если бы Стросс просто хотел приписать себе всю заслугу, Дженнингс, возможно бы, стерпел. Открытие куда важнее, чем слава, которую оно может принести. Однако Стросс покусился на большее, и Дженнингс готов был сражаться, чтоб его остановить. Готов был пожертвовать собственной жизнью.

И он умирал.

Они нашли его вместе. Вообще-то именно Стросс обнаружил корабль, точнее — останки корабля; еще точнее — нечто, наводящее на мысль об останках корабля.

— Металл, — объявил Стросс, поднимая что-то корявое и почти бесформенное. Его лицо и глаза едва угадывались за толстым стеклом скафандра, но хриплый голос звучал в наушниках вполне отчетливо.

Дженнингс в два прыжка преодолел разделяющие их полмили. Он сказал:

— Странно. На Луне нет свободного металла.

— Не должно быть. Но мы отлично знаем, что исследовано менее процента лунной поверхности. Кто ведает, что здесь можно найти?

Дженнингс согласно засопел и протянул руку в скафандре.

Верно, на Луне возможны самые неожиданные открытия. Их селенографическая экспедиция — первая негосударственная. До сих пор подобные мероприятия финансировало правительство, участникам приходилось за короткое время решать целую кучу задач. Однако освоение космоса идет вперед, и лучшее тому подтверждение — что Геологическое Общество послало двух людей на Луну с чисто селенологическими целями.

Стросс заметил:

— Впечатление такое, будто поверхность прежде была гладкой.

— Вы правы, — сказал Дженнингс. — Давайте поищем вокруг.

Они нашли еще три куска: два маленьких и один большой, зазубренный, со следами сварки.

— Вернемся на корабль, — предложил Стросс.

Они сели в глиссер, добрались до корабля, задраили люки и сняли скафандры, Дженнингс — с особым наслаждением. Он яростно почесал ребра, а щеки растер так, что на светлой коже проступили красные полосы.

Стросс не унизился до такой слабости и сразу приступил к работе. Лазерный луч выжег в металле ямку, спектрограф показал состав паров. Титанистая сталь с небольшой примесью кобальта и молибдена.

— Так и есть, искусственная, — сказал Стросс. Лицо его выражало обычное мрачное недовольство без тени восторга, хотя у Дженнингса бешено забилось сердце.

Видимо, возбуждение и толкнуло Дженнингса начать: «Нам потребуются стальные нервы…» с легким нажимом на «сталь», чтобы подчеркнуть игру слов.

Стросс обдал Дженнингса холодным презрением, и каламбур остался незавершенным.

Дженнингс вздохнул. Он ничего не мог с собой поделать. Помнится, в университете… Ладно, это в сторону. Стросс может сколько угодно строить кислую мину, а все равно открытие заслуживает куда лучшего каламбура, чем по силам Дженнингсу.

Неужели Стросс не понимает, что произошло?

Дженнингс очень мало знал Стросса, только как селенолога. Другими словами, он читал статьи Стросса, а Стросс, надо полагать, читал его. Они учились на соседних курсах, но знакомы не были и впервые встретились перед самой экспедицией, куда их отобрали из числа других добровольцев.

Через неделю Дженнингса начало раздражать в соседе все: коренастая фигура, соломенные волосы, голубые глаза, даже манера тщательно жевать, сильно двигая челюстями. Сам Дженнингс был стройнее, глаза имел тоже голубые, а волосы — темно-русые. Он почти физически ощущал, как разит от Стросса уверенностью и силой.

Дженнингс сказал:

— Нет никаких упоминаний, чтоб в этой части Луны садился, а тем более падал спускаемый аппарат.

— Обломки корабля, — заметил Стросс, — были бы гладкими. Эти все изъедены, а раз воздуха нет, значит, метеориты бомбардировали их много лет.

Тут до него дошло. Дженнингс торжествующе произнес:

— Это сделано не человеком. На Луне побывали внеземные существа. Кто знает, как давно?

— Кто знает? — сухо повторил Стросс.

— В отчете…

— Погодите, — властно перебил Стросс. — Успеем отчитаться, когда будет о чем. Если это корабль, могут отыскаться еще обломки.

Однако не имело смысла сразу идти на поиски. Они пробыли на поверхности несколько часов, пора было есть и спать. Лучше заняться работой на свежую голову и посвятить ей весь день. Это решилось само собой, почти без обсуждения.

Низко над восточным горизонтом висела почти полная Земля, яркая, в синих разводах. Пока они ели, Дженнингс глядел на нее и, как всегда, чувствовал жгучую тоску по дому.

— Она кажется такой тихой, а ведь на ней копошатся шесть миллиардов…

Стросс вышел из задумчивости и сказал:

— Шесть миллиардов ее губят! Дженнингс нахмурился:

— Вы ведь не Ультра? Стросс сказал:

— Что вы несете?

Дженнингс вспыхнул. Он легко краснел, его тонкая кожа чуть что становилась розовой, и Дженнингса это страшно смущало.

Он вернулся к еде и больше не заговаривал.

Вот уже целое поколение численность землян оставалась постоянной. Человечество не могло позволить себе дальнейшего роста. С этим соглашались все. Мало того, все больше людей говорило, что этого недостаточно. Население должно сократиться. Дженнингс поддерживал эту точку зрения. Человечество проедало земной шар.

Но как сократить население? Случайным образом, убеждая людей снижать рождаемость, когда и как они захотят? В последнее время все больше появлялось таких, кто считал, что сокращать надо выборочно — пусть выживут наиболее достойные, а кому это быть, мы решим сами.