Харман с отвращением отвернулся. Громким ясным голосом он обратился к полицейскому:

— Нельзя ли, сержант, убрать отсюда зевак? Пробный полет может сопровождаться разрушениями от выхлопа ракеты, а любопытные толпятся слишком близко.

Полицейский ответил жестко и недружелюбно:

— Если вы боитесь, мистер Харман, что толпа растерзает вас, так и скажите. Впрочем, не беспокойтесь, мы сумеем ее сдержать. Что же касается опасности — от этого сооружения… — он сплюнул в сторону «Прометея», поддержанный издевательскими криками из толпы.

Харман больше ничего не сказал и молча двинулся к кораблю. Как только он приблизился к ракете, воцарилась странная тишина, полная ощутимого напряжения. Не было попытки взять корабль штурмом — что мне казалось неизбежным. Напротив, Отис Элдридж приказал людям отодвинуться подальше.

— Пусть на грешника падут грехи его! — закричал он. — Господь сказал: «Мне отмщение, и аз воздам!»

Момент запуска был близок, и Шелтон толкнул меня в бок:

— Пошли отсюда, — прошептал он напряженным голосом, — от выхлопа не поздоровится, — и бросился бежать, отчаянно махая мне рукой.

Мы еще не достигли передних рядов толпы, как сзади раздался оглушительный рев. Меня окатила волна горячего воздуха. Что-то с угрожающим свистом пролетело мимо моего уха, и меня с силой швырнуло на землю. Несколько минут я пролежал оглушенный.

Когда я, шатаясь, как пьяный, снова смог подняться на ноги, моим глазам открылась ужасная картина. Похоже, все топливо «Прометея» взорвалось разом; там, где только что находилась ракета, теперь зияла огромная воронка. Все вокруг было усеяно обломками. Душераздирающие вопли пострадавших, изуродованные тела… впрочем, лучше я воздержусь от описаний.

Слабый стон, раздавшийся рядом, привлек мое внимание. Посмотрев себе под ноги, я охнул в ужасе — там лежал Шелтон, и затылок его превратился в сплошную кровавую мешанину.

— Я сделал это, — в его хриплом голосе звучал триумф, но говорил он так тихо, что я еле разобрал слова. — Я сделал это. Я открыл задвижки в баках с жидким кислородом, и, когда было включено зажигание, все это проклятое Богом сооружение взорвалось. — Шелтон начал задыхаться, попробовал приподняться, но не смог. — Должно быть, в меня попал обломок, но это безразлично. Я умру, зная…

Его голос превратился в прерывистый шепот, на лице застыл экстаз мученика за святое дело. Через несколько секунд он был мертв, и я не нашел в себе сил проклясть его.

Только тут я подумал о Хармане. Начали прибывать машины скорой помощи из Манхэттена и Джерси-Сити, и одна из них помчалась к рощице в полукилометре от места старта. Там в вершинах деревьев застряла искореженная кабина «Прометея». Хромая, я бросился туда со всей доступной мне скоростью, но Хармана вытащили и увезли прежде, чем я добежал.

Я не стал там задерживаться. Стенающая толпа была занята погибшими и ранеными — но это теперь, а когда они опомнятся и воспылают жаждой мести, моя жизнь не будет стоить ни гроша. Я прислушался к совету разумного голоса собственной доблести и незаметно скрылся с места происшествия.

Следующая неделя была для меня весьма тревожной. Я прятался в доме у друзей, понимая, что дорого заплачу, если окажусь обнаруженным и узнанным. Сам Харман находился в госпитале Джерси-Сити; он отделался лишь незначительными порезами и ушибами — благодаря случайности, бросившей кабину «Прометея» на смягчившие удар верхушки деревьев. И именно на него всей тяжестью обрушилось негодование человечества.

Нью-Йорк, да и весь мир в придачу, словно сошел с ума. Все до одной газеты вышли с огромными заголовками — «28 убитых, 73 раненых — такова цена греха», — напечатанными кроваво-красной краской. Передовицы требовали смертного приговора Харману, настаивая на его аресте и предании суду за убийство.

Обезумевшие тысячные толпы из ближайших графств, выкрикивая призывы к суду Линча, хлынули в Джерси-Сити. Во главе их, конечно, оказался Отис Элдридж: обе его ноги были в гипсе, но он без устали обращался к людям из открытого автомобиля. Все это напоминало настоящую армию на марше.

Карсон, мэр Джерси-Сити, поднял по тревоге всех полицейских и отчаянно требовал из Трентона подкреплений. В Нью-Йорке власти перекрыли все мосты и туннели, ведущие из города, — но только после того, как многие тысячи успели прорваться в сторону Джерси-Сити.

На следующий день после катастрофы, 16 июля, на побережье разгорелись настоящие сражения. Полицейские работали дубинками направо и налево, но громадное численное превосходство противника заставляло их отступать и отступать. Конная полиция тоже не церемонилась, но и ее смели с дороги. Только когда был применен слезоточивый газ, толпу удалось остановить — но даже и тогда она не отступила.

На следующий день было объявлено чрезвычайное положение, и в Джерси-Сити вошли федеральные отряды. Это положило конец призывам к суду Линча. Элдридж был вызван к мэру и после разговора с ним приказал своим приверженцам разойтись.

По сообщениям газет, мэр Карсон сказал Элдриджу: «Джон Харман понесет наказание за свои преступления, но все должно происходить в соответствии с законом. Правосудие свершится, и правительство штата примет все необходимые меры».

К концу недели жизнь более или менее вошла в нормальную колею и Харман перестал быть объектом всеобщего внимания. Прошло еще дней десять, и его имя почти исчезло с газетных страниц, за исключением случайных упоминаний в связи с только что единогласно принятым обеими палатами Конгресса законом, запрещающим работы в области ракетостроения.

На протяжении этого времени Харман все еще оставался в госпитале. Судебному преследованию он не подвергся, но было похоже на то, что власти намерены до бесконечности держать его под домашним арестом «в целях защиты от покушений». Поэтому я решил, что мне пора действовать.

Госпиталь Темпл находится на отдаленной и малолюдной окраине Джерси-Сити, и темной безлунной ночью мне не составило труда проникнуть на его территорию. С ловкостью, удивившей меня самого, я влез в подвальное окно, оглушил сонного дежурного врача и проскользнул к палате 15Е, которая в книге регистрации значилась за Харманом.

— Кто там? — удивленный голос Хармана прозвучал в моих ушах музыкой.

— Ш-ш! Тихо! Это я, Клифф Маккенни.

— Вы! Что вы тут делаете?

— Пытаюсь вытащить вас отсюда. Если ничего не предпринять, вы останетесь здесь на всю жизнь. Пошли, нужно выбираться побыстрее.

Пока он с моей помощью одевался, я шепотом сообщил ему свой план. Через минуту мы уже крались по коридору, благополучно выбрались из госпиталя и сели в мой автомобиль. Только тут Харман достаточно преодолел растерянность, чтобы начать задавать вопросы.

Первое, о чем он спросил, было:

— Что тогда случилось? Я ничего не помню с того момента, как включил зажигание — очнулся я уже в госпитале.

— Разве вам не рассказали?

— Ни единого слова, — он выругался. — Я задавал вопросы, пока не охрип, и все без толку.

Я рассказал ему обо всем, что происходило с момента взрыва Харман широко раскрыл глаза в ужасе и изумлении, услышав о числе убитых и раненых, и вскипел от ярости, узнав о предательстве Шелтона. Мой рассказ о беспорядках и попытках линчевать его сопровождался глухими проклятиями сквозь стиснутые зубы.

— Как и следовало ожидать, газеты вопили об «убийстве», — продолжал я, — но им так и не удалось пришить вам это. Тогда они попытались протащить версию «преступной халатности», да только оказалось слишком много свидетелей, своими ушами слышавших, как вы требовали удалить толпу и как полицейский сержант отказал вам в этом. Это, конечно, полностью снимает с вас вину. Тот полицейский сам погиб при взрыве, и козла отпущения им найти не удалось.

И все равно Элдридж продолжает требовать вашей головы, и вы нигде не будете в безопасности. Лучше скрыться, пока есть такая возможность.

Харман согласно кивнул.

— Элдридж не погиб при взрыве, верно?