АЛЛИЛУЙЯ

«Несет такую аллилуйю, что уши вянут», говорят по привычке и по завету от прежних людей и удивляются неприличию выражения. Между тем в Тамбовской и Пензенской губерниях сохранилось слово «алала, алалуя», что означает всякую чепуху, бессмыслицу и даже сонные грезы, ночной бред спящего. В ходу также глагол алалыкать — невнятно говорить, картавить, т. е. объясняться либо с пригнуской, либо с пережовкой — мямлить; «алалуить» же означает, в прямом смысле, — болтать вздор.[45] Ясно, что здесь в говоре спутаны совершенно различные понятия, — явление, нередко замечаемое в живой речи, основанное на соблазне созвучий. Но как объяснить бранныя слова халдей и халда — однозначащие и в равной мере обращаемые бранные прозвища (в первом случае к мужчинам, во втором — к женщинам) вообще к людям бесстыжим и грубым, горланам намеру и наглецам в компании? Приписывать ли случайности, основанной на одном лишь необъяснимом созвучии, или отправляться за поисками в исторические справки? Известно, что греки и римляне, сознавшись с жителями междуречья Тигра и Ефрата (Месопотамии), именно занятого издревле Ассирийским и Халдейским царством, не взлюбили их и слово «халдей» обратили в бранное и укоризненное. Это слово у цивилизаторов древнего мира обозначало понятие шарлатана — звездочета и кудесника. Халдеи — изобретатели астрономии, как искусства по звездам предсказывать будущее, в то же время держались веры в демонизм, и последний вызвал сильное развитие в Халдее колдовства или магии.

ХАЛДЕЙ

В России слово «халдей» сделалось всенародно известным, и ненавистным и обратилось в крепко-ругательное, вероятно, от того обычая, личным свидетелем которого был иностранец Олеарий (Адам, голштинец, известный ученый), имевший случай два раза посетить Московию. Он записал между прочим такой странный обычай: За восемь дней до Рождества Христова и до Крещенья по улицам бегали люди и подпаливали прохожим бороды тем особенным огнем, который получается от вспыльчивого корешка травы плавуна (Lycopodium). Особенно нападали они на крестьян, приезжавших в Москву в торговые дни. Впрочем кто хотел мог за копейку откупиться от подобного ущерба и великой обиды. «Их зовут халдеями (пишет Олеарий), потому что они изображают тех служителей царя Навуходоносора, которые разжигали печь вавилонскую для трех еврейских отроков. В Крещеные их окунали в прорубь и таким образом очищали их от халдейства (и осквернения себя масками и костюмами)». В пояснение известия Олеария следует заметить, что это очевидно были добровольцы, а не те певчие, которые в это же самое время принимали участие в церковном чине, называвшемся «Печным действом», происходившим на утрени в неделе св. Отец (за неделю или две до Рождества) в Москве в Успенском соборе, в Новгороде — у Софии.

«Халды-балды и х алды-б алды» как пустословие и одновременно праздношатательство, с наибольшею охотою относит наш народ и по сейчас к тому бродячему племени, которое старается прославить себя и тем и другим (ворожбой и брехней) и которое явилось к нам из той же южной Азии и живет под именем цыган. Еще при патриархах халдеями назывались потерянные и бесшабашные люди, которые потешали толпу и в святочное время надевали хари, не считая позором для себя бесовские действия. Их, как сказано уже, по окончании святок, всякий год крестили в Иордане, как вновь вступающих в число православных. Отсюда и неисчезнувший до сих пор обычай наряжавшимся на святках окунаться в крещенских прорубях, а в старину самое право наряжаться попалось не иначе, как с патриаршего благословения.

НИ БЕЛЬМЕСА

Ленивый школьник ни «бельмеса» не смыслит очень часто, т. е. в прямом переводе на русский язык — «ни аза в глаза», и еще прямее и точнее — «ничем ничего», т. е. даже самой первой азбучной буквы: «аз, да увяз, да не выдрахся» — как привычно острили старинные семинаристы. Хотя к слову «бельмес» и прилажена настоящая поговорка «не смыслит не бельмеса, а суется бесом», тем не менее, слово не наше, а заимствовано от татар, где этим именем честят всякого неуча-дурня и болвана, ничего не смыслящего. В Турции это слово также целиком годится в ответ не говорящему по-турецки, когда из слов его ни одно не понятно. Там «бельмес» прямо значит — «не понимаю». В план настоящей работы, по множеству уважительных причин, не могло войти объяснение тех вращающихся в языке слов, которые взяты с иностранного целиком или, по требованию русского языка и народного вкуса, перестроены так, что потеряли свой прирожденный облик. Вот хотя бы, например, слово шарманка. Кто бы мог думать, что название этого музыкального инструмента зависит не от тех ширмочек, из-за которых обычно выскакивает с палкой и сердито покрикивает пресловутый хохотун и драчун Петрушка, а от немецкой песенки. О нею явились заморские нищие впервые, и незатейливый романсик так пришелся по вкусу нашим бабушкам и дедушкам, что потребовался русский перевод, до сих пор пользующийся всероссийскою известностью. Немецкая песенка известна под заглавием «Scharmante Catherine» (почему во всей Польше и на юге России самый инструмент называется еще проще — «Катеринкой»). На русском языке эта песня томно и нежно докладывала о том, что «Во всей деревне Катенька красавицей слыла, и в самом деле девушка как розанчик цвела; прекрасны русы волосы по плечикам вились и все удалы молодцы за Катенькой гнались», и т. д. В этой области исследований интересны не только сами передатчики и распространители, но и самый способ передачи и переделки чужих слов. Подобная задача иного характера, и ее, несомненно, исполнят другие, могущие и знающие. Попробую, впрочем, сделать несколько указаний из этой области «чужеземных переводных крылатых слов».

КРАСНОГО ПЕТУХА ПУСТИТЬ,

в смысле совершить поджог, объясняется заимствованием. У немцев этому выражению буквально соответствует «den rothen Hahn aufstecken» и малороссийское «черненого ливня пустить». У нас «подпускают» или прямо-таки «сажают» красного петуха на кровлю из мести за донос или преследование преступных деяний уличенные, или пойманные, или наказанные злодеи. Обещанием поступить так держат в страхе и вынуждают молчание целых селений, например, шайки конокрадов и других мелких воров. Поджигают селения беглые с каторги и мест поселения в Сибири, когда переполнится чаша терпения мирных жителей от частых набегов, краж и грабежей этих придорожных бродяг. За пойманных передних мстят поджогами задние, еще гуляющие на свободе. Первым делом проявляет свое существование на земле и в близком соседстве обвиненный в Сибирь арестант, проскользнувший мимо глаз тюремных дозорщиков на лесную волю и прогулку, и т. п. Петух издревле у славян и скандинавских народов служил символом бога огня, в умилостивление которого и приносился он в жертву. Остатки этого обычая приношения, обезличенные и растерянные, говорят, существуют еще у некоторых славянских племен и у финнов. У древних германцев петух также был посвящен громовержцу Тору.

КАК КАМЕНЬ В ВОДУ

(по-польски и по-украински также точно, слово-в-слово) бросает дело неудачный и вышедший из терпения, после тщетной борьбы с препятствиями, и ежедневно погружается в глубокий и живительный сон сильно истомившийся рабочий человек. Он опускается на ночное ложе, как ключ или топор на дно. Иной человек, от всяких неудач в жизни и от своих прегрешений и личных недостатков, «пропадает, как камень на дно упадает». Нужно ли этому образному выражению искать начала (как уже сделали некоторые) в языческих временах и вести его от символического обряда бросать камень в воду при заключении мира с врагами? Так, по крайней мере, объясняли ученые наши. Да и вообще следует ли делать напряженные усилия для объяснения таких слов, которые ясны сами по себе?[46]

ГАЛИМАТЬЯ

Жил себе в Париже врач, обладавший необыкновенным даром смешить своих больных в такой степени, что вынужденный смех служил освежающим и зачастую целительным лекарством. Приедет он, насмешит и уедет, не оставив ни клочка рецептов. Между тем больной уже почувствовал облегчение, обрадовался, похвастался перед знакомыми, всех удивил и соблазнил. Доктор — по имени Галли Матьё — вошел в моду и получил обширную известность и практику. Его стали приглашать нарасхват, и, конечно, затруднили ему личные посещения: надо было придумать новый способ. Он стал, вместо себя, рассылать своим пациентам печатные листки, в заголовке которых стояло его имя, а под ним разнообразные остроты и каламбуры. Отсюда производят обычай называть безсвязный и бессмысленный вздор, словесную чепуху именем и фамилией оригинального и счастливого целителя душ и телес. Впрочем, у народа для пустословов, вздорных болтунов, умелых городить такую чепуху, от которой вянут уши алалой (по звукоподражанию, как уже сказано раньше, от алалыкать или картавить, нечисто произносить буквы и слова), имеется и на это слово, подобно многим другим потускневшим от долговременности, иное толкование. Оно зависит от анекдота о французском адвокате, отличавшемся рассеянностью и скороговоркой. Защищая по обычаю того времени на латинском явыке какого-то Матьяса, у которого украли петуха, он называл самого клиента петухом, говоря вместо Gallus Matthiae — galli Matthias. Предлагается желающим на выбор любое толкование.