Каждый день был праздником для Нины. С утра убегала она в горы, плела венки из диких азалий и распевала песни, сладкие, как свирель волшебного пастушка.

Однажды услышал старый Гуд эти песни…

Кто не знает старого Гуда? Живет он в хрустальном дворце на самом Эльбрусе в высочайших вершинах кавказских стремнин.

Дворец его — весь как солнце, весь как алмаз исполинский — так и искрится, так и горит миллиардами искр. Хрустальный замок издали видно, а чуть приблизишься к нему — ослепнешь. Да и нельзя к нему приблизиться смертному: черные духи гор стерегут его. Сам Эльбрус стоит на страже подле и бережет покой старого Гуда.

И живет старый Гуд, дух гор, повелитель бездн, вершитель судеб обвалов и потоков, господин урагана и молний, в своем заоблачном дворце.

Весь он белый-белый, как снежная шапка Эльбруса. С седою по пояс бородою, с пронзительным всевидящим взором из-под сдвинутых грозно бровей.

Стар уже Гуд, много тысяч лет живет он на свете, а взор его молодой и мечет молнии не хуже глаз юнейшего из джигитов Дагестана…

Когда доволен и радостен дедушка Гуд, сияет волшебное солнце, улыбается синее небо, расцветают розы в ущельях и звенят заливчатым звоном потоки в горах. А разгневается старый — горе людям. Заскользят по небу змеи-молнии, запрыгают раскаты грома в горах, отрываются куски скал от круч и с диким уханьем падают в бездну. Вспенятся быстрые горные речонки, разольются бурно, загремят стремнины, заохают бездны на тысячи разных голосов во славу старого Гуда… И мохнатые руки черных демонов гор протягиваются из бездн и ущелий, готовые схватить и растерзать путника, попавшего сюда в этот страшный грозный час.

Вот какова мощь старого Гуда и вот каков сам Старый Гуд, увидевший случайно осетинку Нину.

Был тогда ясный день, светлый и роскошный, когда забравшись на крутой утес, собирала Нина цветы. Собирала и пела своим нежным голосом красивую мелодичную песенку. И надо было старому Гуду в ту пору выглянуть из его хрустального дворца.

Увидел красавицу, и замерло в нем сердце.

Неужто она это? Неужто та самая малютка Нина, что не раз оберегал и лелеял он в горах?

Была она тогда крошкой, и баловал он ее тогда как старый дед. Рассыпал ей лучшие цветы перед глазами, перекидывал ей через бездны летучие мостки, заставлял ветер напевать ей чудесные песни и сказывать сказки, не слыханные еще людьми. Тогда была она милым резвым ребенком, сейчас — красавица, перл творения Великих рук.

И ударилась стрелою, вонзилась любовь в сердце старого Гуда… Захотел он во что бы то ни стало взять себе в жены Нину, унести девушку в свой хрустальный дворец, дать горам и безднам молодую красавицу-царицу.

Прикинулся ветерком старый Гуд, стал шептать на уши юной осетинки:

— Поднимись выше, красавица, увидишь роскошный дворец, войдешь, в него — хозяйкой будешь, счастливейшею и богатейшею из женщин земли.

Обернулся белой азалией, коснулся розовой щечки Нины, дышит ароматом и нежно говорит ей:

— Полюби Гуда, красавица, он могучий дух и царь этих бездн и гор.

Пташкой-горленкой обернулся старый и птичьим голосом щебечет с куста:

— Дам тебе счастие, красавица, дам власть и богатство, оставайся в горах со мною, будь моею женою…

Но рассмеялась только в ответ Нина, козочкой прыгая с уступа на уступ.

— Семко, — крикнула она звонко, — звезда души моей, Семко, скорей ко мне!

И предстал перед Ниной красавец-юноша — пастух, смелый, отважный, с пламенным взором, с восторженной улыбкой на прекрасном лице.

— Здесь я, Нина, радость очей моих, невеста моя любимая! — отозвался он голосом, полным нежности и любви.

Услышал этот голос, увидел юношу и света невзвидел старый Гуд…

Крикнул, ахнул он, застонал злобным стоном…

Отозвались ему бездны и пропасти, скалы и потоки.

Загремел в небе гром, засверкали молнии, разыгралась гроза…

Разгневался Гуд…

О, он этого так не пропустит!..

Прошло несколько недель.

В поднебесном ауле готовятся к свадьбе. Выходит красавица Нина за Семко-пастуха. Богатым узденям отказала, бекам[21] отказала, бедного юношу отличила её любовь.

В ауле готовятся к свадьбе, а старый Гуд, как безумный, мечется в горах. Гремят ежедневно громы, обвалы рушатся в бездны, либо снежные мятели тучею носятся среди стремнин.

Беснуется Гуд и клянется страшной клятвой отнять невесту у Семко.

Наступил канун свадьбы. Целый день кружила мятель в горах. С утра стало мрачно в сакле, как в могиле. А Нине хоть бы что. Прибирает горницы к завтрашнему празднику в ожидании отца с матерью, — те пошли приглашать соседей на свадьбу, — поет как птичка, думает про Семко…

И вдруг, оглянувшись на дверь, вскрикнула радостно на всю саклю.

Стоит он сам, любимый, в дверях, отряхивает снег с бурки, глядит, улыбаясь, на Нину.

— Здравствуй, жемчужина востока!

— Здравствуй, пламя и радость мыслей моих! Садись, гостем будешь.

А сама снимает с него бурку, стряхивает с него снег, сажает на тахту, болтает без умолку.

— Люблю тебя, Семко, люблю, счастие дней моих, люблю, жених мой дорогой….

— Люблю тебя, Нина, алмазное солнце среди мерцающих звездных огней, — отвечает Семко и, взяв за руки невесту, говорит ей еще и еще, как сильна и могуча его любовь к ней.

А старый Гуд все слышит и все видит.

Старый Гуд заходится от злобы, старый Гуд кружит, мечется и вопит:

— Постойте, покажу я вам силу любви вашей, глупые дети!

Сказал и, ухватив руками огромную снежную глыбу, низвергнул ее в стремнину. Кусок глыбы оторвался и завалил дверь и окна сакли, где сидели будущее супруги.

Сразу стало в сакле темно, темно.

Испуганные вскочили молодые люди.

— Мы заживо погребены обвалом! — вскричала девушка, дрожа всем телом.

— Успокойся, любимая. Придут люди и отроют нас, — произнес Семко, согревая в своих руках похолодевшие ручки невесты. — Не бойся ничего. Я с тобой.

Эти слова придали мужество Нине. Легче стало от них у неё на душе. Тихо заворковала она снова о будущем, близком счастье, о завтрашнем празднике — свадьбе, обо всем, обо всем…

А часы не шли, а бежали. Незаметно промчалось время… Никто не приходил на помощь, отрывать заживо погребенных молодых людей.

Голод, злейший враг человечества, уже подступил к Нине и Семко. Нестерпимо захотелось есть…

Уже не говорилось, как прежде. Лениво перекидывались словами. Не тянуло говорить.

Еще пробежали часы… Промчалось время… Миновали сутки, — может быть больше, может быть меньше, — не знали они… Голод язвил сильнее, рвал внутренности, валил от слабости с ног.

Как дикий зверь метался по сакле Семко. На тахте, обессиленная, полумертвая от голода, стонала Нина.

Снова тянулись ужасные часы.

Ярко горели, как у голодного волка, безумным огнем глаза Семко. Страшные мысли проносились в его голове.

— Если нас не отроют тотчас же, — метались эти безумные мысли, — я съем ее… Нину… Я не могу больше ждать…

Так думал несчастный.

На беду девушка подняла руку. В эту минуту соскользнул рукав бешмета до самого плеча. Мелькнуло белое плечо в темноте сакли и обезумевший от голода Семко, как дикий зверь, бросился к Нине и вцепился зубами в её плечо… Девушка испустила вопль ужаса, отвращения и лишилась чувств.

В тот же миг послышались голоса за дверями. Это пришли горцы спасти погребенных обвалом. Несчастных отрыли, привели в чувство, накормили.

Но Нина уже не хотела смотреть на Семко, и на следующий день не праздновал их свадьбу поднебесный аул.

Зато старый Гуд хохотал на весь мир громко у себя в горах, ликуя и беснуясь. Удалось старому Гуду расстроить свадьбу Нины!..

И еще говорят осетины, что удалось Гуду увлечь Нину в свой хрустальный замок на Эльбрусе и сделать ее царицей бездн и гор, своей женою.