— Можем ли мы доверять тюремщикам? Они возьмут еду и одежду, как берут наши взятки, но где гарантия, что они передадут их Анне? Единственный верный путь — это отвозить ей еду и одежду самим.

— А ты когда-нибудь задумывалась о том, что они сделают с Нэн, если схватят ее?

— Я только об этом и думаю.

— Ведь ты ее любишь, правда?

— Да, люблю. Она — хороший человек и очень мне дорога.

— И тем не менее, подвергаешь ее жизнь опасности.

— Она сама захотела ездить к Анне.

— Временами я думаю, что Анна Эскью всех нас околдовала. Она мечтает о мученическом венце, и мне кажется, что этой мечтой она заразила и нас. О, Кейт, как бы мне хотелось опять стать маленькой! Помнишь, как мы играли с тобой в замке Кендал? Как мы были счастливы — ты, я и наш братец Уильям.

— Мы и не знали тогда, что нас на каждом углу подстерегает опасность. Но она была и тогда. Она всегда была. Мы играли в свои детские игры в замке Кендал и не знали, что наш отец обязан защищать границу королевства, а шотландцы в любую минуту могли напасть на нашу страну.

— Ах, какие это были счастливые дни! А помнишь ли ты, как мы жили в Грип-Нортоне?

— Я все помню. Это было не так уж давно. Но помню и тот день, когда мама сказала, что у нас больше нет отца.

— Ты это помнишь? Тебе же было всего четыре года!

— Я помню ее суровое мрачное лицо и как она сказала, что мы должны быть достойны его.

— О, Кейт! — воскликнула Анна Херберт, и они обнялись.

— И я буду достойна его, — сказала Кейт. — Я попытаюсь сделать то, чего он хотел бы от меня.

— Наши отец с матерью и мечтать не могли, что ты станешь в один прекрасный день королевой Англии.

— Но королева Англии должна быть храбрее любой другой женщины нашей страны.

— Она должна быть к тому же и мудрее.

— О, Кейт, Анна Эскью мечтает о венце мученицы, но ведь она вооружена своей верой и мужеством. Ты же знаешь, что она всегда отличалась от всех нас.

— Да, она еще девочкой отличалась от нас — всегда была такой отрешенной. О, сестра, что они с ней сделают? Они забрали ее, поскольку хотели через нее погубить меня и... мы знаем почему.

— Да, мы знаем, что они хотели бросить в Тауэр тебя. Они попытаются вынудить ее признаться, что у тебя тоже есть запрещенные книги и что ты нарушила закон короля.

— И тогда?

— А что тогда, я не знаю.

— Не знаешь? — горько рассмеялась Катарина. — Все будет зависеть от его величества. Если он захочет, чтобы меня осудили как еретичку, то меня осудят. — Смех ее стал громче. — Это просто смешно, я ничего не могу с собой поделать. Все зависит от состояния здоровья короля. Если ему плохо — я чувствую себя в безопасности. Но когда ему становится лучше... О, Анна, разве это не смешно? Я вижу, какие взгляды он бросает на моих придворных дам. Герцогиня Ричмондская очень привлекательная женщина. И герцогиня Саффолкская тоже. Но они очень разные, и он никак не может решить — которую из двух предпочесть: вдову своего сына или вдову Чарльза Брэндона. Обе они вдовы, заметила! Наверное, я пробудила в нем интерес к вдовам. Да к тому же никто, кроме них, не осмеливается смотреть на короля как на желанного мужчину. Сестра, моя жизнь висит на волоске — и кто же его держит? Его величество. И что он с нею сделает, зависит от герцогинь Ричмондской и Саффолкской... и от состояния его здоровья!

— Не надо смеяться таким жутким смехом — он меня пугает. Ты должна быть спокойной. Ты должна быть уравновешенной. Твоя судьба зависит от каждого твоего поступка, даже самого незначительного.

— О, сестра, какая судьба ждет бедную Анну Эскью?

— Они не осмелятся подвергать ее пыткам... ведь она — женщина благородного происхождения. Король этого не допустит. Королева посмотрела на сестру и снова расхохоталась, и леди Херберт с большим трудом удалось ее успокоить.

Епископ и канцлер снова гуляли в Большом парке.

— Какие новости, милорд канцлер? — спросил, Гардинер.

— Хорошие новости, милорд епископ. Я схватил тюремщика, как только он расстался с придворной дамой. В пыточной камере он признался, что одежда и еда, которую получала узница, посылалась по приказу королевы.

Гардинер кивнул:

— Это хорошая весть.

— Разве этого недостаточно? Епископ покачал головой:

— У короля опять разболелась нога. А эта женщина — очень, очень хорошая сиделка.

— Вы думаете, что он так ее любит, что не ищет себе другой жены?

— Пока король дышит, он всегда будет готов сменить жену — при условии, что предыдущая делила с ним ложе не меньше месяца.

— Милорд епископ, не далее как неделю назад он сказал мне: «Три года брака, Райотесли, и никаких признаков, что у этой женщины могут быть дети. Я не верю, что вина лежит на мне; поэтому я сделал вывод, что Бог, очевидно, не одобряет моего брака».

— Это хорошо.

— А вы видели взгляды, которые он бросает на миледи Саффолкскую?

— А вот это не очень хорошо. Она, как и королева, погрязла в ереси. Для нас больше подходит миледи Ричмондская. Чем нежнее будут к ней чувства короля, тем лучше. Все зависит от силы его чувств к ней.

— А... если он все-таки предпочтет вдову Брэндона?

— Мы не должны допустить этого. Но сначала надо избавить его от Катарины Парр.

Гардинер был мрачен.

— Мы должны действовать с предельной осторожностью. Не забывайте о докторе Лондоне, умершем от унижений, которым его подвергли.

— Я помню о нем. Но тюремщик сам сознался, что женщина приходила от королевы.

— Слово простолюдина весит немного. Мы должны помнить одно, друг мой, — эта ситуация совсем не простая. Когда в руках Кромвеля оказались доказательства неверности Анны Болейн, король уже жаждал избавиться от нее и жениться па Джейн Сеймур. Теперь же дело обстоит по-другому. Сегодня король желает избавиться от жены, а завтра он вспоминает, что она — его сиделка, и обойтись без нее он не сможет. Если мы расскажем королю о свидетельстве тюремщика в то время, когда ему нужна сиделка, то на наши беззащитные головы обрушится небо. Нет! Будем учиться на ошибках других. Вспомним о браке короля с Екатериной Ховард. Кранмер хорошо знал, как сильно любил ее король. И что он сделал? Он представил королю неоспоримые доказательства ее вины. Мы тоже должны отыскать такие доказательства. Свидетельства тюремщика низкого происхождения совершенно недостаточно.

— Вы хотите сказать, что сама эта женщина — Анна Эскью — должна дать показания против королевы?

— Да, именно это я и хочу сказать. — Но вы ведь ее знаете — она никого не выдаст. «Убейте меня, — скажет она. — Я не боюсь смерти». И, клянусь Богом, одного взгляда на нее достаточно, чтобы понять, что она не боится.

— Она — фанатичка, ей легко говорить это, и быстро умереть — тоже. Но умирать медленной... мучительной... ужасной смертью — это совсем другое дело. На дыбе даже самые храбрые мужчины молили о пощаде.

— Но... ведь она женщина.

Тонкие губы Гардинера сложились в легкую усмешку.

— Она, дорогой канцлер, не женщина, — произнес он, — она — наш враг.

В камере Тауэра Анна Эскью каждый день ожидала казни — в том, что ее приговорят к смерти, она не сомневалась.

Она встала на колени у зарешеченного окна и молилась, потеряв счет времени. На каменных стенах ее камеры были нацарапаны имена людей, сидевших здесь до нее, слова надежды и отчаяния. Она молилась не за себя, а за тех, кто страдал здесь до нее. Она знала, что наделена мужеством, которое позволит ей без страха встретить то, что уготовила ей судьба.

Она начала молиться в полночь, а теперь за окном занималась заря. Сквозь решетки проникал утренний свет — наступал новый день, а она все еще стояла на коленях.

Прошло несколько дней после того, как ее посетила Нэн. У Анны почти не было еды, но она не ощущала потребности в пище. Временами ее ум отвлекался от молитвы, и она вспоминала свое детство в доме отца и дни, когда они с сестрой бродили по саду и были счастливы вместе.