— Я ждал этого момента с тех пор, как... с тех пор... — Сеймур поднял свои прекрасные глаза к лицу Катарины. Это был специальный прием — изобразить волнение, от которого не можешь найти слов. Этот прием всегда безотказно действовал на женщин, которых галантный кавалер, обычно никогда за словом в карман не лазивший, хотел улестить.

— Так с каких же пор? — быстро спросила Катарина.

— С тех пор, как видел вас в последний раз. — Он улыбнулся и, не выпуская ее руки, смело потянул ее за собой к скамье у окна. — Нравится ли нам жить в Лондоне, моя прекрасная леди, после скучного прозябания в Йоркшире?

— У меня в Йоркшире было столько забот, что жизнь не казалась мне скучной. — Но неужели вам, когда вы так благородно ухаживали за своим мужем, не хотелось вернуться ко двору?

— Нет, я была счастлива. Кроме...

— Кроме?

— Я вспомнила о том времени, когда жила во власти страха. Дня не проходило, чтобы не обмирала от ужаса, заслышав стук в дверь или увидев всадника, въезжающего в наш двор. Я смотрела в окно и думала: «Уж не гонец ли это от короля?»

— А ваш муж, он тоже дрожал вместе с вами?

— Нет. Он, похоже, ничего не боялся. Он был очень храбрым человеком.

— Он был смертельно болен, и все его силы уходили на борьбу со смертью, вот потому-то, как мне кажется, он и не боялся гнева короля.

— А потом... — сказала она, — король простил его.

— Королевское прощение! — рассмеялся Сеймур. — Улыбки короля похожи на апрельское солнышко, Кейт.

— Я слыхала, он грустит и тоскует сейчас.

— Король? Да. Он ищет себе жену.

— Спаси Бог ту несчастную женщину, на которую падет его выбор.

Сеймур в притворном ужасе поднял брови.

— Это измена, Кейт! — произнес он.

— Я знаю, что надо быть осторожной. Я сказала это необдуманно.

— Необдуманно? Мне тоже свойствен этот порок. Но вы говорите правду. Какая женщина захочет разделить с королем трон после того, как головка бедной малышки Ховард слетела с плеч!

— Бедное дитя! Такая молодая. Такая красивая... и такая ужасная смерть!

— Будьте осторожны! — Сеймур приблизил к ней свое лицо, понизив голос до шепота. — Говорят, господин Райотесли повсюду имеет своих шпионов. Вот что я вам скажу: при дворе люди шепчутся, спрашивая друг друга, на кого падет выбор короля. Королевское тело одряхлело. Когда-то он был рыкающим львом, теперь же он болен. Желания остались прежними, прежней осталась и стать, но теперь это — больной лев, который сидит в своем логове и зализывает израненные лапы. А ведь когда-то он водил других на охоту! Нынешнее положение сильно испортило его характер.

— Теперь вы говорите необдуманно.

— Я всегда поступал необдуманно, а теперь совсем потерял осторожность. И вы знаете почему? Потому что рядом со мной сидите вы. Вы прекрасны, как солнце на море, Кейт. Умоляю вас, держитесь подальше от алчущего взгляда короля.

Катарина рассмеялась:

— Вы меня разыгрываете. Я ведь уже два раза была замужем.

— Нет! Вы никогда по-настоящему не были замужем. Вы дважды были нянькой. Милорд Латимер по возрасту годился вам в деды.

— Он был добр ко мне!

— Добр к своей няньке! О, Кейт, вы не знаете, как вы красивы. И я снова прошу вас — старайтесь не попадаться королю на глаза.

— Но ведь мне уже тридцать лет.

— А выглядите на двадцать. Но не будем говорить о короле и его женитьбе. Давайте лучше поговорим о чьей-нибудь другой женитьбе.

Катарина пристально посмотрела на него. Она не осмеливалась поверить в то, во что ей так хотелось верить. Томас был так красив, так обаятелен, а она... она достигла уже своего тридцатилетия и дважды была вдовой, как только что напомнила ему. Нет, он найдет себе красивую, свежую молодую девушку.

— О чьей... чьей женитьбе вы говорите? — спросила она.

Томас обнял Катарину одной рукой и страстно поцеловал в губы.

— О моей собственной! — вскричал он.

— Вашей? — Катарина сделала попытку высвободиться, но очень слабую, поскольку именно этого ей и хотелось — сидеть рядом с Томасом, чувствовать на своих плечах его руки, слушать слова, которые она жаждала слышать больше всего на свете. — И с каких это пор... вы задумались о женитьбе?

— С той самой минуты, как увидел вас, — последовал ответ. — Именно тогда я и начал думать о браке.

— Вы забываете, что я совсем недавно стала вдовой.

— Нет, милая моя Кейт, вы не вдова, ибо никогда не были настоящей женой! Сиделкой — вот кем вы были, Кейт.

— Но... могу ли я думать о замужестве, когда тело моего мужа еще не остыло в гробу?

— Ба! Да ему просто повезло, что он умер своей смертью. Король никогда не прощает тех, кто выступал против него. А больному старику лучше умереть в своей постели, чем гнить в цепях, как, Констебль. Он был глупцом, ваш муж.

Но Катарина не могла позволить, чтобы о человеке, который был ее мужем, говорили такие слова, даже тому, кого она любила.

— Он делал то, что считал нужным, — с теплотой в голосе произнесла она. — Он всем сердцем верил в правоту римского дела и потому поддерживал его.

— Тот, кто поддерживает дело папы римского против короля — просто дурак, ибо он живет в пределах досягаемости королевского гнева и вне досягаемости папской помощи.

— Не все такие честолюбивые, как сэр Томас Сеймур.

— Кто честолюбив?! Я?!

Катарина отодвинулась от него и с холодком в голосе произнесла:

— До меня дошел слушок, что вы невероятно честолюбивы и намерены вступить в брак по расчету.

— Это верно, — ответил Томас. — Я действительно хочу жениться по расчету. Я рассчитываю, что брак принесет мне счастье. Я рассчитываю, что женюсь на женщине, которую люблю.

— Кто же это может быть? Принцесса Елизавета?

— Принцесса Елизавета?! — Сеймур мастерски изобразил на своем лице изумление. — Чтобы я... женился на принцессе! Это вам приснилось, Кейт.

— Значит, вы так долго оставались холостяком не потому, что ждали, пока та, на которой вы хотите жениться, достигнет брачного возраста?

— Я так долго оставался холостяком, потому что женщина, на которой я хочу жениться, только теперь обрела свободу и может выйти за меня замуж.

— Как бы мне хотелось, чтобы это было правдой! — вздохнула Катарина.

Томас рассмеялся и прижал ее к себе.

— Кейт, Кейт! — с упреком промолвил он. — Вы, должно быть, сошли с ума. Ревновать к ребенку!

Катарина удовлетворенно улыбнулась.

— Говорят, что, следуя по пути честолюбия, учишься терпению, — напомнила она Томасу.

— Терпение! Я никогда не обладал этой добродетелью. Поэтому я не буду больше ждать и еще раз поцелую эти губки. Как приятно было сидеть в этой комнате с окнами на двор, рядом с человеком, который обещал подарить ей такое счастье, которого она никогда не знала.

Они заговорили о своем совместном будущем.

— Нам надо немного подождать, — настаивала Катарина. — Мне нельзя пока выходить замуж — срок траура еще не истек.

Сеймур притворился, что огорчен ее словами, но в душе был доволен, что свадьба откладывается. Он не мог выбросить из головы образ рыжеволосой принцессы. У нее была такая белая кожа, и она всегда, как ему казалось, так кокетливо смотрела на него. Девочке еще не исполнилось и десяти, а поди ж ты — уже умеет кокетничать, и не смогла остаться равнодушной к неотразимому обаянию мужчины, по возрасту годящемуся ей в отцы.

Томас был совсем не прочь подождать, ибо в их жизни, полной сюрпризов, все менялось с такой быстротой, что трудно предугадать, что произойдет завтра.

— Предупреждаю вас, — сказал Сеймур, — что долго ждать не намерен.

— Я тоже не хочу ждать долго, поскольку теперь, когда мне стали ясны ваши намерения, каждый день промедления будет для меня пыткой.

И они снова стали мечтать о своей совместной жизни. Они будут стараться как можно чаще удирать в деревню, и она покажет ему, сколько радости песет с собой простая жизнь.

Когда, наконец, Томас ушел, Катарина подошла к окну и долго смотрела ему вслед. Ей казалось, что она не вынесет свалившегося на нее счастья. Возможно, потому, что так долго его ждала. Хотя тридцать лет — это еще не старость. По крайней мере, так считал Томас.