В ответ Мария сказала:

— Я так устала. Проводите меня в спальню.

— Ваше величество желает отдохнуть перед тем, как перекусить?

— Мне дурно от одной мысли о еде. Я хочу только отдохнуть.

— Тогда пойдемте сюда.

И Мария вошла в замок Лохлевен, зная, что входит в тюрьму. Но она слишком устала, чтобы задумываться об этом. Сейчас она мечтала только об одном: отдохнуть в тишине, вычеркнуть из памяти тех жестоких людей, забыть те слова, которые они ей кричали. Забвение. Сейчас она нуждалась в нем больше всего на свете.

Она замечала лица, проходя через квадратный двор к юго-восточной башне. Они казались почти призрачными в свете факелов, горевших на стенах замка. Одно из них задержало ее внимание на несколько мгновений. Это было лицо юноши с мягко очерченным ртом и с глазами, взгляд которых выдавал его симпатию к ней. Возможно, она слегка улыбнулась ему, хотя и не была уверена в этом. Но что-то в его лице привлекло на миг ее внимание. Еще она приметила мальчика-подростка с озорным выражением; его настороженные глаза устремились на нее, но она не могла прочесть, что кроется за их взглядом.

Эти лица перемешались со смутными впечатлениями от той мрачной и страшной ночи.

Она вошла в комнату, приготовленную для нее, бросилась на постель, не дожидаясь, пока служанки подготовят ее ко сну, и через несколько мгновений отключилась от всего окружающего.

Королева заснула в полном изнеможении.

Когда она проснулась, в комнату пробивался дневной свет, но некоторое время она не могла вспомнить, где находится. Оглядев просторную, но все же мрачную комнату, она почувствовала какой-то запах; он не казался неприятным, и она задумалась, откуда он был ей знаком… Запах был слабым, но притягивающим; и в тот момент, когда она поняла, что он означал, воспоминания нахлынули на нее. Это был влажный запах озерной воды, он вернул ее в тот период детства, который она провела в Инчмахоме. Тогда она вспомнила, что находится в плену, в Лохлевене.

Она приподнялась на локте и, оглядевшись вокруг, увидела, что комната убрана скромно, в шотландском стиле. Она никогда не привыкнет к этому. А ведь в этом замке, именно в этой башне, находились комнаты, которые она сама меблировала. Раньше она останавливалась здесь, приезжая на охоту, а поскольку ее визиты сюда случались довольно часто, то она повесила на стены свои гобелены и для нее поставили кровать. Почему же теперь ее поместили в эту отвратительную комнату? Должно быть, для того, чтобы подчеркнуть, что она уже не почитаемая королева, а узница.

Снаружи доносились размеренные шаги, и, выглянув из окна, она увидела часового возле башни. Значит, они решили хорошенько охранять ее. Она не обманывалась насчет Линд- сея. При мысли о его лице с черной бородой в ней стал закипать гнев, и вновь возникли неприятные воспоминания. Если бы она не взяла себя в руки, ее мозг оживил бы все снова — совершеннейший кошмар ночи в доме Провоста, проход в Холируд Хаус и скачку в темноте к Лохлевену. Ничто не могло быть хуже, и она надеялась, что ей больше никогда не придется пережить ничего подобного.

Затем она подумала о Ботуэлле, и ей безумно захотелось его. Это было дикое сексуальное желание, безумная тяга к мужчине, который первым пробудил в ней чувственность и доказал ей, что она — страстная женщина. Он, конечно, приедет за ней. Но ей следует быть разумной. Ботуэлл никогда не любил ее так, как она любила его. Его привлекала ее корона; многие его любовницы предлагали ему свои прекрасные тела, но корона имелась только у нее. Он и не отрицал этого, когда она подсмеивалась над ним; он был слишком самоуверенным, чтобы лгать. Хотя под конец он стал нежнее.

«Он приедет за мной, — говорила она себе. — Он должен приехать. Тогда он схватит этого гнусного Линд сея за бороду и бросит его в озеро».

Со стула, стоявшего недалеко от кровати, поднялась женщина. До сих пор Мария не замечала ее. Это была Джейн Кеннеди — одна из ее фрейлин.

— Значит, они позволили тебе остаться со мной, — сказала Мария.

— Да, ваше величество. И Мари Курсель тоже с нами. Мы приложим все силы, чтобы служить вам. Ваш француз-аптекарь тоже здесь. Так что если вам что-либо нужно…

— Мне необходимо только одно, Джейн: моя свобода. А это именно то, что они хотят отобрать у меня.

— Так будет не всегда. Не принести ли мне вам что-нибудь поесть, ваше величество?

— Я не голодна, а от одной мысли о еде меня тошнит. Который час?

— Уже далеко за полдень.

— Значит, я долго спала.

— Вы были совершенно измучены, ваше величество. Я уверена, что вы еще не пришли в себя.

Мария закрыла лицо руками.

— О, Джейн, как я выгляжу? Я вся в грязи. На мне грязь Карберри Хилла… и дома Провоста…

— Я схожу за водой.

— Помоги мне сначала встать.

Джейн помогла ей, но, встав, Мария почувствовала головокружение.

— Вам надо отдохнуть, ваше величество. Я умоляю вас, полежите спокойно, пока я принесу воды.

Мария покорно легла в постель; но когда Джейн вернулась, то застала свою госпожу в состоянии апатии.

— Ваше величество, когда вы умоетесь и поедите, вам, возможно, разрешат пройтись по замку. Не вижу причины, чтобы вам запретили это. Такое положение дел не продлится вечно. Ваши верные подданные скоро приедут освободить вас от ваших врагов.

Мария тихо произнесла:

— Мои верные подданные? Те, которые дезертировали из моей армии? Те, которые выкрикивали, что меня надо сжечь как убийцу… как изменницу?

— Но позвольте мне умыть вам лицо. Затем я причешу ваши волосы и принесу зеркало, чтобы вы увидели результат. Это единственное, что требуется сделать, чтобы вы вновь стали самой красивой женщиной в Шотландии.

Но Мария никак не могла справиться со своей меланхолией.

Вошла Мари Курсель и, увидев королеву проснувшейся, обрадовалась.

— Ваше величество скоро поправится. Вы устроите маленькую Францию в этом мрачном старом Лохлевене.

Но Мария отвернулась и начала тихо всхлипывать.

— Это пройдет, — прошептала Джейн, обращаясь к Мари Курсель. — Она еще не оправилась после шока.

— Если бы только лорд Ботуэлл был здесь, все было бы хорошо. Он бы развеселил ее.

Мария обернулась и посмотрела на них. Она сказала голосом, совершенно лишенным надежды:

— Ботуэлл сбежал. Мне кажется, я больше никогда не увижу его лица. И что с моим сыном? Как мой маленький Джемми сможет обойтись без меня?

— Все будет хорошо, ваше величество. Неужели вы думаете, что лорд Ботуэлл оставит вас на растерзание вашим врагам! Я слышала, как говорили, что он сбежал на север и укрылся у Хантли. Они приедут и освободят вас.

Она покачала головой. Как бы ей хотелось поверить в это! А почему бы и нет? Почему она так уверена в том, что никогда не сможет больше увидеть Ботуэлла?

«А если нет, — спросила она себя, — то ради чего мне жить? Он — моя жизнь. Иногда я ненавидела его: он бывал груб со мной — всегда жестокий, стремящийся властвовать надо мной, продолжающий вести себя так, как начал тогда, в доме Бучанана, когда крадучись вошел ко мне и подчинил меня. Тогда я пыталась сопротивляться, но уже поняла — так же как и он, — что с того момента оказалась в его власти.

И теперь я скорблю не о том, что потеряла Шотландию. Я скорблю оттого, что потеряла двоих, кого люблю больше всего на свете, — моего возлюбленного Ботуэлла и моего младенца Джеймса».

Она легла и прислушалась. О чем-то возбужденно шептались фрейлины. Раздавались шаги часового под окном. Это было похоже на зловещее предзнаменование. Они явно решили, что она не должна никогда ускользнуть из Лохлевена. И в тот момент ее отчаяние было столь глубоко, что она поверила, что действительно никогда не сможет бежать отсюда.

Она погрузилась в меланхолию и не хотела ничего предпринимать, чтобы избавиться от нее.

День сменялся ночью, и она потеряла им счет. Ее аптекарь-француз приносил ей лекарства, но она не прикасалась к ним.