Поиск
Глава вторая
МОСКОВСКИЕ ШАХТЕРЫ
Отчаянный первый набор комсомольский —
Пока за душою одна лишь отвага.
Спускаясь под землю по лестнице скользкой,
Акишин чуть-чуть не сорвался, бедняга.
Мгновенье одно — непременно бы рухнул!
Он вскрикнул, и голос рассыпался звонко.
Но вдруг он почувствовал жесткую руку,
Его подхватившую, словно котенка.
Никто из товарищей виду не подал,
Что крик его слышал иль робость заметил.
Вступив сапогами в подземную воду,
Мы начали шлепать по лужам, как дети.
Нас Коля Кайтанов повел за собою
Как будто с рожденья знакомой дорогой.
Когда мы уже подходили к забою,
Столкнулся он с девушкой важной и строгой.
Постой, не она ли над нами смеялась
На шахтном дворе в окруженьи подружек?
Отчаянно из под платка выбивались
Кудряшки ее наподобие стружек.
Кто мог бы подумать: она звеньевая
И мы у нее в подчинении будем!
Спокойно, как будто бы не узнавая,
Как будто впервые увиденным людям,
Она нам сказала: «Беритесь ребятки,
Довольно гуляли, пора и за дело.
Сначала используем вас на откатке».
И нас это слово обидой задело:
Ведь мы добровольцы, бойцы пятилетки!
Нам горы ворочать — и этого мало!
А тут полюбуйтесь — толкать вагонетки
Насмешница эта нам всем приказала.
Как будто уже изготовившись к драке,
Уфимцев пошел ей навстречу по-бычьи.
Но Коля Кайтанов в мерцающем мраке
Стоял неподвижно — само безразличье,
Начальнице бросив ехидное слово:
«Мы, детка, на всякое дело готовы!»
В ответ звеньевая, горда своей властью,
Прикрикнула весело: «Хлопцы, дружнее!»
На чье-нибудь горе, на чье-нибудь счастье
На узкой дорожке мы встретились с нею.
Всю смену мы так вагонетки катали
Уфимцев со мною, Кайтанов с Алешей
И легким нам труд показался вначале,
И тяжесть породы — пуховою ношей.
Где шахта расширена, около клети,
Нас встретил один человек низкорослый.
Держался он так, будто в шахте лишь дети,
А он здесь, представьте, единственный взрослый.
Приветливо щуря горячие глазки,
Он буркнул: — «Орлы!» — и проследовал дальше.
Но юность в такой не нуждается ласке,
Легко отличая душевность от фальши.
В ту ночь заместитель начальника шахты
Запомнился новым шахтерам едва ли.
По доскам настеленным, мокрым и шатким,
Мы так до утра вагонетки катали —
Туда и обратно, к стволу и забою.
Кто первым нагрузит? Кто первым вернется?
Не знал я, что небо видать голубое
Со звездами ночью и днем из колодца.
Там возле ствола, как при вечном рассвете,
Наверх подавая звонки то и дело,
Сидела сигнальщица в красном берете,
Принцесса подземного царства сидела.
В тяжелом резиновом комбинезоне,
Она оставалась и тонкой и хрупкой
И гладила, словно собаку, ладонью
Большой телефон с неуклюжею трубкой.
Таинственны эти наивные брови,
Опасны ресниц осторожные взлеты…
Напарник мой Слава стал сразу суровей,
Как будто от новой внезапной заботы.
И мы по причинам особого рода,
Друг другу о них не промолвив ни слова,
Спешили катить вагонетку с породой,
Чтоб с этою девушкой встретиться снова.
И смена у нас не прошла — пролетела.
Но, выйдя опять вчетвером на поверхность,
Мы все ощутили, как бродит по телу
Усталость. Но так и должно быть, наверно.
Однако она, как прибой, нарастала
И шумом глухим наливалась нам в уши,
И так нам тепло, так уютно нам стало
В пропахшем сосновою свежестью душе!
Мы в струи воды погружались, как в дрему,
На миг удивившись потерянной силе,
И, словно ко дну опускаясь морскому,
В потоках вились, колыхались и плыли.
На цыпочках, боком вошли в раздевалку.
Где в шкафчиках нас ожидала одежда,
И вышли на площадь, шагая вразвалку:
Рабочие люди — народа надежда!
Стоял у подъезда гостиницы старой
И вслед нам смотрел сквозь очки роговые
В квадратных штанах иностранец с сигарой,
Москву посетивший, должно быть, впервые.
Платком он протер окуляры от пыли.
«Зачем при невежестве и бедноте их
Весь город строительством разворотили?
Что выйдет из их большевистской затеи?»
А мы улыбались спокойно и гордо.
Неся по Москве свое званье «рабочий»
Не после победы, не после рекорда —
Лишь после одной метростроевской ночи.
Казалось нам, встречный любой и прохожий
Узнает строителей с первого взгляда:
Наверное, мы на героев похожи —
Не просто четыре юнца, а бригада.
Конечно, нам только мерещилось это,
Однако прищуренным глазом за нами
Следил из окна своего кабинета
Тот карлик, что в шахте назвал нас орлами,
Товарищ Оглотков.
Еще и теперь я
Понять не могу — говорю вам по чести, —
Откуда в нем столько взялось недоверья,
Прикрытого тонкою пленкою лести.
Он думал: «Какие счастливые лица!
А может они из враждебного класса?
Хотят в пролетарском котле провариться?
Но нет! Их не скроет рабочая масса».
А мы уходили по улицам узким,
Усталые, сонные, тихо шагали.
Нам встретилась девушка в ситцевой блузке,
И мы ее даже сперва не узнали.
Такая прозрачность в чертах ее тонких —
Огнем опалит или вьюгой закружит?
И женщины строгость и робость девчонки,
И что-то мальчишеское к тому же!
Принцесса подземного царства! И Слава
Зашел осторожным движением справа.
«Куда вы спешите?» — «Иду за подружкой,
Ее вы, наверное, знаете, Лелю?»
«Позвольте, пожалуйста, взять вас под ручку!»
«Какие вы быстрые! Ой, не позволю!»
Сказала она, что зовут ее Машей
И скучно одной ей в компании нашей.
Конечно, гурьбою за Лелей зашли мы,
Жила она рядом — на старой Волхонке.
И долго бродили мы, смехом счастливым
Звеня в нашей милой арбатской сторонке.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: