Поиск
Глава тридцать третья
«ХОЗЯЙСТВО КАЙТАНОВА»
Поправившись после второго раненья,
В песках и снегах, по разбитому следу,
Заволжьем, минуя пустые селенья,
Опять в Сталинград осажденный я еду.
Уже иноземцы в кольце, словно волки,
Вся в красных флажках наша карта штабная,
Но нашим гвардейцам, притиснутым к Волге,
По-прежнему трудно, и я это знаю.
Вот берег. И дальше нельзя на машинах:
Искромсанный лед, затонувшее судно,
И в дымке над кручею — город в руинах.
От края до края мертво и безлюдно.
Иду к переправе. Опять перестрелка.
Дубеет лицо от морозного ветра.
У берега столб и фанерная стрелка:
«Хозяйство Кайтанова — семьдесят метров».
Быть может, ошибка? Не верится даже,
Что встречу я здесь своего Николая.
Спускаюсь в какой-то невзрачный блиндажик,
Где в бочке поленья стреляют, пылая.
А друг мой лежит на березовых нарах,
Мучительный сон придавил его грузно.
Он, в шапке солдатской и в валенках старых,
Не сразу товарищем юности узнан.
Читатель подумает: нет ли обмана?
Поверить ли этому доброму чуду?
Как будто нарочно, как пишут в романах,
Встречаются эти ребята повсюду.
Я тоже смущен совпаденьем немного.
Но в нем ни фантазии нету, ни вздора.
Ходите не с краю, а главной дорогой —
И встретите всех, кто вам близок и дорог!
«Проснись, бригадир!» Он припухшие веки
Приподнял и мне улыбнулся устало,
Как будто мы только что виделись в штреке,
А лет этих огненных как не бывало.
«Здоров, сочинитель! И ты в Сталинграде?
Отлично! Садись. Раздевайся. Обедал?
Досталось, однако, всей нашей бригаде.
Но здесь нам должна улыбнуться победа».
«Ты чем тут командуешь?» — «Строил туннели.
А с августа послан держать переправу.
Представь, что недавно — на прошлой неделе —
Я видел вторично Уфимцева Славу.
Он ехал взглянуть на фашистского аса.
На сбитого летчика первого класса.
Птенцов обучать довелось ему в школе.
В глубоком тылу тяжело ему было,
Он рвался на фронт, как орел из неволи,
Но тут к нам война и сама подступила.
Узнать бы еще, где Алеша Акишин!
Должно быть, легка она — жизнь краснофлотца!
Я спрашивал Лелю: он пишет — не пишет?
Молчит, а сама, видно, ждет не дождется!»
«Ты что это, вправду? Ревнуешь, быть может?»
«Ничуть не ревную. К Алеше тем паче.
Тут случай особый, он труден и сложен,
Но Леля, как вспомнит Акишина, плачет.
Вот Лелины письма, читай, если хочешь,
У нас от товарищей нету секретов».
Рукой он разгладил измятый листочек,
В кармане его гимнастерки согретый:
«Коля! Мы как-то неправильно жили.
Мало смеялись и скупо дружили.
Это в разлуке особенно видно.
Не за тебя, за себя мне обидно.
Вот и сейчас написать я хотела,
Чтобы письмо голубком полетело,
А получается как-то коряво…
В полном порядке наш маленький Слава:
Есть из-за Камы две телеграммы.
Что у меня? Лишь тоска да работа.
Жмем под землей до десятого пота.
Но ничего, потруднее бывало —
Стройка не сразу росла-оживала.
Сам понимаешь, что сил маловато:
Женщины только в метро да девчата.
Вдовы, солдатки и брошенки вместе,
Жены и дочки пропавших без вести,
А из мужчин только дядя Сережа.
Все на фронтах, на войне, кто моложе.
Рядом со мною
В мокром забое
Девочки в тапочках —
Цыпки на лапочках.
Но к январю сорок третьего года
Путь дотянули до автозавода.
Поезд пустили! Не верили сами
В то, что такое построено нами.
Милый! Ну как там у вас, в Сталинграде?
Чаще пиши мне любви нашей ради!
Точка. Спешу. Начинается смена.
Крепко целую. Елена».
Сложил Николай этот листик заветный,
Потершийся сильно на линиях сгиба,
И, в печку подбросив хрустящие ветви,
Задумчиво вымолвил: «Леле спасибо
За веру в победу, которой так щедро
Она одарила меня в эту пору».
Мы вышли в поток сталинградского ветра,
Чертовски мешающего разговору.
Опять переправа под беглым обстрелом,
А надо идти мне участком опасным,
По черному льду, по настилам горелым,
Туда, где спасают мечту о прекрасном.
Прощаемся так, будто встретимся снова
Сегодня иль завтра, — беспечные люди,
Когда мы поймем, как разлука сурова
И, может случиться, что встречи не будет.
«Пока!..»
«До свидания!..»
Взмах рукавицы,
И я ухожу по плотам и понтонам
Туда, где разрушенный город дымится,
Где нам потрудней, чем врагам окруженным.
И в штабе дивизии, что над рекою
Врыт в кручу, — над ним, по бугру, оборона, —
К стене прислонясь, ощущаю щекою
Шершавое прикосновенье бетона.
И мне оно — как материнская ласка,
Как юности, дружбы и силы примета.
Куда ни пойду — всюду столб и указка:
«Хозяйство Кайтанова» рядышком где-то.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: