Крах аристократической республики и утверждение империи подвели черту под периодом свободного гражданского развития в самом Риме. В гражданских войнах II–I веков до н. э. разгромленными оказались не только традиционные политические группировки полисной элиты, которые были противниками любых перемен, и прежде всего установления режима личной власти, но и стихийные демократические выступления крестьян и рабов. Реакция разгромила демократическое движение братьев Гракхов, ставивших целью остановить катастрофическую пауперизацию крестьян и новым переделом земельной собственности возродить жизнеспособность этого слоя — главной опоры гражданского ополчения и республиканских традиций в Риме (последняя треть II века до н. э.). В это же время были жестоко подавлены массовые выступления рабов, самые грандиозные, какие знал древний мир: два восстания в Сицилии (136–132 и 104–101 гг. до н. э.) и знаменитое восстание Спартака (73–71 гг. до н. э.). Унижение и разочарование в радикальных способах борьбы, испытанные народными низами в результате этих поражений, содействовали повороту широких масс народа к поискам утешения в религии. Вместе с тем ужас, внушенный состоятельным слоям населения этими революционными выступлениями низов, сильнейшим образом способствовал их примирению с утверждавшимся тем временем новым строем, с властью императоров. Последние, опираясь на прямую поддержку новой наемной армии, а отчасти также и на сочувствие состоятельных верхов гражданского общества, не церемонились в борьбе с оппозицией, откуда бы она ни исходила.

Железный порядок (ordo), созданный новым режимом, одинаково придавил и гражданское население Рима, и свободное, но не полноправное население провинций, не говоря уже о низших классах. Античные авторы, оставившие нам описание событий первых двух веков империи (Тацит, Светоний, Иосиф Флавий, Дион Кассий), позволяют представить размах жестоких репрессий, которыми императорская власть отвечала на любые движения протеста. Это — подавление мятежа рабов, поднятого Титом Куртизием на юге Италии в 24 году, и жестокая расправа в 61 году над 400 рабами, принадлежавшими префекту Рима Педаншо Секунду (они были казнены за то, что их господин был убит одним из рабов); подавление оппозиционных выступлений римской знати, и в частности расправа над участниками заговора Гая Кальпурния Пизона в 65 году; подавление национально-освободительных движений в провинциях — восстания Такфарината в Северной Африке в 17–24 годах, Боудикки в Британии в 61 году, двух грандиозных восстаний в Иудее, вошедших в историю под названиями первой и второй Иудейских войн (66–70 и 132–134 гг.).

К политическому гнету добавился социально-экономический кризис, вызванный все тем же грандиозным процессом консолидации античного мира. До сих пор внутренние социальные трудности разрешались в этом мире за счет соседей — более слабых античных государств или варваров. Теперь античные общества были объединены в единое целое, а наступление на варваров стало затруднительным, так как досягаемые фонды были практически исчерпаны. Далее барьером вставали непреодолимые естественные рубежи (пустыня на юге, в Африке, и океан на западе) или же многочисленные и воинственные народы (германцы на севере, сарматы и протославяне на северо-востоке, парфяне на востоке), которые не только с успехом отражали вторжения римских армий, но и сами все чаще переходили в наступление. А между тем в античном мире продолжали действовать те естественные социально-экономические процессы, которые и раньше приводили к трудностям. С одной стороны, продолжалось наступление крупных хозяйств на мелкие, в частности в земледелии; с другой — дальнейшее существование крупного рабовладельческого хозяйства, с исчерпанием возможностей к экстенсивному росту, требовало открыть способы нового, интенсивного развития.

Для периода империи можно констатировать растущую пауперизацию земледельческого населения, обезлюдение центральных культурных областей. Опасность сознавалась всеми (характерно в этой связи заявление римского писателя Плиния Старшего о том, что латифундии погубили и Италию и провинции), и императорская власть пыталась с ней бороться, поощряя крупных заимодавцев вкладывать свои капиталы в земли в Италии, заставляя также и сенаторов помещать в земли треть своего состояния, учреждая алиментарный фонд, то есть систему помощи детям бедняков, время от времени наделяя бедноту землей за счет казны. Но все это были паллиативы, разовые ограниченные меры, неспособные остановить глобальный процесс.

Трудности испытывали и крупные хозяйства. Здесь ситуация грозила застоем и упадком товарного производства. Теоретики и практики рабовладельческого хозяйства (Колумелла, Плиний Младший) пытались решить проблему, стимулируя различными ухищрениями производительность труда рабов, переводя их на пекулий (самостоятельное хозяйство с уплатой оброка) или даже вовсе заменяя свободными арендаторами — колонами. Однако повышение производительности труда рабов было практически невозможно, пока они оставались подневольными людьми, а использование колонов вело к парцелляции и натурализации хозяйства. Действительно, расширение колонатной системы сопровождалось заменой денежной ренты натуральными взносами вследствие неэффективности и упадка мелких хозяйств колонов и квазиколонов, то есть рабов, переведенных на пекулий. Происходивший распад крупных землевладельческих хозяйств и одновременное сокращение товарных связей не компенсировались подъемом сельскохозяйственного производства, что ставило античное общество — и города в первую очередь — перед весьма трудной перспективой.

Политическая реакция и социально-экономические трудности порождали атмосферу придавленности и безысходности, которая вызывала тягу к религии, стремление найти утешение в вере. Подобное состояние стало характерным для всех слоев античного общества, не исключая и высшие. Рационализм, которым было пропитано мировоззрение состоятельной и образованной верхушки античного общества, бесспорно содействовал разложению древних языческих верований, но он оказался бессильным перед глобальными трудностями, с которыми столкнулся античный мир в начале новой эры. Крах античного рационализма в этих условиях был столь же закономерен, как и крах античного язычества.

Однако исторические трудности ощущались больше всего общественными низами. Именно они в первую очередь страдали от социального и политического гнета и от той безысходности, на которую их обрекло торжество империи. «Где же был выход, — спрашивал Ф. Энгельс, — где было спасение для порабощенных, угнетенных и впавших в нищету — выход, общий для всех этих различных групп людей с чуждыми или даже противоположными друг другу интересами? И все же найти такой выход было необходимо для того, чтобы все они оказались охваченными одним великим революционным движением. Такой выход нашелся. Но не в этом мире. При тогдашнем положении вещей выход мог быть лишь в области религии»[25]. Ситуация осложнялась тем, что старые полисные религии все более становились анахронизмом, а поиски новых религиозных форм не приводили до поры до времени к такому варианту, который мог бы удовлетворить всех. Это лишь усиливало состояние духовного разброда и шатания.

Нельзя сказать, что власти не пытались в этих условиях предложить обществу подходящий, с их точки зрения, духовный суррогат. Уже эллинистические цари, а затем и римские императоры прилагали усилия к тому, чтобы скрепить создававшиеся ими обширные политические единства с помощью новой, более подходящей для территориальной монархии религиозной формы. Эти усилия находили выражение в насаждении сверху собственного культа, в попытках объединить пестрое население обширных империй единым почитанием правителя-монарха. Начало такой политике было положено еще Александром Македонским, притязавшим на происхождение от верховных богов Зевса, Аммона, Мардука и требовавшим для себя божественных почестей. Эта практика была продолжена последующими эллинистическими царями, для примера можно указать на культ царей в птолемеевском Египте. Наконец, римские императоры, в особенности в условиях вновь начавшегося социального брожения и распада империи (с рубежа II–III веков), силились упрочить спою власть, спаять воедино и подчинить своей воле разношерстное население при помощи собственного культа, прямого или опосредованного, в форме поклонения непобедимому Солнцу (Sol invictus).