«Я люблю тебя, Лейси», сказал он в ответ. Мне было это так необходимо. Его любовь была такой настоящей.

Когда бабушка изливала на меня свои страхи с утра, она убедила меня в том, что дедушка не вернётся из больницы. Я пыталась не думать об этом, когда пришла со школы, а он был в больнице. Но бабушка вела себя так, будто он уже умер и никогда не вернется. Это было слишком. Я знала, что на следующий день после нашей ссоры бабушки не будет дома, и он будет пустым и прекрасным местом для воплощения моего плана.

Когда я проснулась тем утром, я не помнила, как уснула, но я помнила, что сегодня я просыпаюсь в последний раз.

День самоубийства

Я приехала к моему классу для 3 четверти. Я увидела девочку, которая говорила гадости обо мне всё время — она не знала, что я знаю об этом. Она шла за мной, протянула руку и коснулась моих волос.

«У тебя красивые волосы», сказала она.

«Я ненавижу тебя», ответила я. «Я ненавижу тебя за то, что ты говоришь это. Я ненавижу твою мелочность».

Я ненавидела свои длинные волосы, потому что их красота неправильно представляла меня. Я была ужасна и никчёмна изнутри, но никому не было дела. Никто не знал. Это девочка парилась только по поводу волос, ногтей и туфлей — и всё. Я ненавидела её за это.

Так что я взяла ножницы со стола учительницы, пошла в туалет и отрезала все волосы. Было уже слишком: оставаться в школе и видеть людей, которым хотела сказать всё, что думаю. Я прервала свой план. Вышла из школы и пошла домой.

Меня больше не заботила постоянная боль в моей жизни и в моем сердце.

Шутка, которая спасла меня.

«Что ты делаешь дома? Что случилось с твоими волосами? Отвечай мне!»

Я не ответила.

Бабушка должна была быть в больнице с дедушкой, как она говорила, но это было не так. Она была дома. Когда я вошла в дверь я направилась прямо на задний двор, где мне можно было курить. Но она увидела это и остановила меня.

«Пожалуйста, оставь меня в покое. Я просто хочу покурить», сказала я, когда она вырвала пачку сигарет у меня из рук.

«Нет, ты не куришь больше. Всё».

Что-то в ней просто расплавляло меня. Курение было единственной вещью, которую я хотела сделать в этой жизни, и она хотела забрать её. Я теряла её.

«Дедушка купил мне их, и ты сказала, мне можно курить! Я схожу с ума! Мне нужна сигарета! Отдай их! Пожалуйста, оставь меня одну, чтобы я могла покурить! Это всё, о чем я прошу. Пожалуйста!»

Я выплеснула всю боль из моего сердца на неё, забравшую сигареты, чтобы не дать ей понять, что я на самом деле теряю, а она мешает мне. Она рушила мой план, просто оставаясь дома. Но она видела что-то за моим непонятным криком о сигаретах. Тогда она начала кричать на меня. Её голос будто рассекал всё вокруг.

«Что-то не так с тобой! Ты идёшь в церковь!»

«Нет, не иду. Церковь для лживых, лицемерных, наивных людей, которые ничего ни о чем не знают! Церковь это шутка!»

Я не помню, что она говорила после этого, но она говорила где-то час — громко, остро, на самом высоком тоне, который я когда-либо слышала. Я наконец приняла простое, логичное решение. Я не хочу потратить свой последний день, выслушивая, как эта женщина кричит на меня. И лишь для того, чтобы она замолчала, я согласилась пойти в церковь.

Была среда, шла вечерняя служба в баптисткой церкви Pass Road. Бабушка не была «одета соответствующе», так что она не зашла. Она высадила меня напротив главных дверей и припарковалась там же, чтобы убедиться, что я не убегу.

Я села в угол, на самом последнем ряду, так далеко от всех, насколько это было возможно. Я наклонилась вниз и закрыла глаза, надеясь, что это скоро кончится. У меня были предубеждения насчёт южного акцента, и я думала, что все люди из Миссисипи глупые, потому что так говорили. Так что когда проповедник, Брат Эдгар, начал говорить со своим диким южным акцентом, я уже ненавидела его.

Потом он замолчал. Прямо посередине речи он замолчал.

«Господь хочет, чтобы я изменил тему нашей беседы сейчас», прогнусавил он. «Господь хочет, чтобы мы поговорили о семьях».

Он начал рассказывать о семьях, с которыми он встретился за свою жизнь, и вдруг начал пересказывать мою жизнь.

Казалось, будто комната опустела, и он говорил только со мной. Это меня ошарашило. Когда, наконец, он закончил свою странную личную проповедь, в комнате повисла тишина. Тогда он начал плакать. Я никогда не видела старого, седого мужчину плачущим до этого. Я была скована.

Невежественные, сексисткие, фанатичные быдло не плачут.

Но я ненавидела всех. Я распространяла свои предубеждения на всех. И теперь я сидела, слушая, как старый мужчина плачет так, будто кто-то из его родных умер, или умирает. Его чувствительность к сердцу Бога и смирение проникли в меня, преодолев все барьеры. Он продолжал плакать с искренней любовью.

«Суицидальный дух в этой комнате», он сказал, всхлипывая. Прихожане сидели в тишине.

Это сводит меня с ума, подумала я про себя. Мурашки побежали по моей коже. Мне нужно выбраться отсюда.

Но я не могла выйти, пока всё не закончится, потому что бабушка ждала снаружи, и потому что если я выйду сейчас, все догадаются что это во мне суицидальный дух! Потом другие люди стали плакать с пастырем. Я слышала всхлипы повсюду.

«Пожалуйста, дитя», сказал он плача. «Выйди сюда и позволь нам помолиться за тебя. У Бога есть план на твою жизнь, и Он не хочет, чтобы ты умирал сегодня. Пожалуйста, выйди сюда и позволь нам помолиться за тебя, кто бы ты ни был. Пожалуйста, выйди.»

Ни при каких обстоятельствах я не собиралась выходить, становиться перед всей церковью, перед всеми этими Христианами, и признавать, что у меня есть проблема, которую они думают, что смогут решить. Моя гордость оставила меня на месте. Так что я не пошевелилась. И никто не вышел. Выглядело так, будто брат Эдгар что-то перепутал. Тогда он попросил выйти тех, кто пребывает в депрессии, и несколько человек вышло.

Когда напряжение спало, дирижер заиграл музыку. Наконец я могла выйти отсюда. Я рванула к двери, и прямо на пороге вышел человек и бережно взял меня за руку. Его доброта была шокирующей, но когда я увидела его лицо, я была шокирована еще больше.

Бог говорит

Мама всегда учила меня быть подозрительной к странным мужчинам. Она предупредила меня, что большинство из них извращенцы, и я не должна им доверять. Этим печальным предубеждением, которому научила меня мать, я руководствовалась всю жизнь. У меня был собственный опыт и вещи, которые я наблюдала, заставляющие меня ненавидеть мужчин, мне даже не нужно было предупреждение моей мамы. Я видела, как мужчины насиловали сексуально и физически людей, которых я любила, крали из собственных семей, чтобы удовлетворить алкогольную и наркотическую зависимость, нарушали обещания, данные мне, моим братьям и сестрам, моей маме, я видела, как кажущиеся интеллигентными и милыми они превращались в пьяных, жадных, извращенных монстров. Мужчина надругался над каждой женщиной, что я знала. Но когда я смотрела в лицо того мужчины, я увидела что-то, чего никогда не замечала у странных пожилых мужчин, как он. Я увидела чистую любовь. Он смотрел так, как Иисус с иконы смотрит на людей. Он смотрел на меня так, будто знает меня. Будто он видел моё сердце и всю его боль.

Сострадание в его глазах приковывало.

Этот странный мужчина отвел меня в место с лицом полным подлинной, скромной, бескорыстной любовью ко мне. И я не могла никуда уйти, потому что я не знала этого человека и было абсолютно поражена тем, как он мог любить меня. Я ждала пока он заговорит. Он плакал, так что он замолчал и выровнял голос.

«Господь хочет, чтобы я поговорил с тобой. Он хочет, чтобы ты знала, несмотря на то, что ты никогда не видела своего земного отца, Он будет лучшим отцом для тебя, чем твой земной отец когда-либо мог быть».