Остановка находилась на краю какого-то заплёванного пустыря. Там уже стояли две девушки, должно быть, старшеклассницы. Вскоре подошёл допотопного вида автобус. Перед самым отправлением в него ввалилось несколько мужчин — усевшись по обе стороны от прохода, они принялись громогласно обсуждать только что закончившиеся скачки.

Автобус тихо отъехал от остановки и вскоре очутился на какой-то заводской окраине. Вдоль дороги тянулся длинный забор того же мрачно-серого цвета, что и низкое, затянутое облаками небо, затем его сменили ряды безликих складских построек. Прислушиваясь к бесцеремонным возгласам и нарочито громкому, трескучему смеху попутчиков, Сёдзо, который привык ездить на метро, да и то лишь в пределах центральной части города, ощущал себя пришельцем из какого-то другого мира. Широкая улица была почти пуста. За окном промелькнула череда больших угрюмых складов, за ними показался канал с чёрной стоячей водой и привязанной к берегу старой, полусгнившей деревянной лодкой. Когда автобус проезжал под скоростной эстакадой, Сёдзо успел рассмотреть трещины и пятна на её цементных опорах.

За мостом начиналась осушенная территория залива. Над новым массивом недавно отстроенных высотных домов пролетел реактивный пассажирский самолёт, он шёл на снижение, готовясь приземлиться в аэропорту «Ханэда», но шума двигателей не было слышно. Сёдзо и не заметил, как возвращавшиеся со скачек мужчины вышли из автобуса, в салоне оставались только он и две девушки, молча сидевшие рядышком в уголке.

Автобус вырулил на широкое шоссе. Несмотря на выходной день, по нему двигалось довольно много грузовиков. Это была скоростная прибрежная магистраль. Проезжая по туннелю — капитальному сооружению, освещённому оранжевыми огнями, — было трудно поверить, что он пролегает по дну залива, но это было действительно так: Токио успел дотянуться своими щупальцами до морского дна. Вблизи острова Цукисима и Харуми залив уже превратился в подобие озёра или большого отводного канала.

Вынырнув из туннеля, автобус съехал со скоростной магистрали, свернул вбок и оказался на просторной дороге, по обеим сторонам обсаженной деревьями и кустарником. Почва здесь имела белёсый оттенок — сразу было видно, что это не природный грунт, — в остальном же она мало походила на искусственную и скорее напоминала какой-нибудь земельный участок за городом, появившийся на месте срытого холма.

Впереди показалось бетонное здание Морского музея в форме корабля, сбоку от него виднелся небольшой мост, а за ним простиралось ничем не заполненное пространство с уходящей вдаль довольно широкой прямой дорогой без единого деревца по обочинам. Это был огромный пустырь, поросший бурьяном и жёлто-коричневой прошлогодней травой. «Вот это и есть настоящая рукотворная земля!» — мысленно воскликнул Сёдзо в волнении.

Автобус между тем стал поворачивать к Морскому музею. Заметив указатель остановки, Сёдзо проворно нажал на кнопку выхода. Нигде вокруг не было ни души. Стоячая вода канала отливала свинцом.

Сёдзо перешёл мост. Низкие, неподвижные облака были одного цвета с его асфальтовым покрытием. Отсюда и дорога, и пустырь казались ещё более просторными, заброшенными и безлюдными, чем из окна автобуса. Вблизи не было ни единой постройки, лишь белое здание Морского музея за спиной у Сёдзо, словно призрак, маячило на всём этом голом пространстве. Контуры токийских небоскрёбов едва различались на фоне серого неба. Портальные краны на пристани Ои напоминали скелеты огромных жирафов, когда-то давным-давно явившихся из мира сновидений, да так и оставшихся стоять на линии горизонта.

Недавно, оказавшись посреди пустынного асфальтового шоссе на причале Харуми, Сёдзо испытал острое чувство одиночества, но там всё-таки ощущалась близость города — перелетая через узкую полосу залива, ветер приносил его запах, его шум. А вот здесь действительно был пустырь. Правда, в отличие от настоящего пустыря, он не обладал тем запахом, который копится в почве на протяжении тысяч, десятков тысяч лет, той массивностью и основательностью, которая свойственна земле. Интересно, когда появилась эта рукотворная территория? Лет десять назад? Или все двадцать?

Сёдзо сошёл с дороги и зашагал прямо по пустырю. Сперва он пробирался сквозь гущу рослых, выше его головы, трав с сухими, длинными и жёсткими, как у тростника, листьями, потом вдруг на его пути возник участок голой, без единой травинки, растрескавшейся земли, из которой выглядывали какие-то посторонние предметы: конец проволоки, обрывок виниловой плёнки, краешек красноватого женского кимоно. Все эти вещи, пусть и запачканные, не были тронуты тленом и даже, напротив, вызывали ощущение чего-то живого. Глядя на них, Сёдзо испытал нечто сродни сексуальному возбуждению, — это было неожиданно и странно, ведь с тех пор, как умерла жена, ему казалось, что подобные желания уже не для него.

Он довольно часто посещал клубы на Гиндзе, встречаясь там с деловыми партнёрами, но как бы молода и привлекательна ни была подсевшая к нему девушка-хостесс, как бы близко она ни придвигалась, он не ощущал особого волнения. С таким же равнодушием, проходя по какому-нибудь увеселительному кварталу, он взирал на афиши и неоновые рекламы эротических шоу. Как странно, что вожделение настигло его именно здесь, на этом безлюдном пустыре… Видимо, выглядывающий из земли маленький клочок женской одежды гораздо сильнее щекочет нервы и разжигает похоть, чем обнажённое женское тело. Тем более, когда земля такая сухая, блёклая, ненатуральная.

Сёдзо брёл наугад по жухлой траве и размышлял о прожитой жизни. Он никогда не отличался повышенным интересом к женскому полу, даже в молодости. Его студенческие годы пришлись на пору послевоенной разрухи; помимо учёбы, он вынужден был ещё и подрабатывать, а на всё остальное не хватало ни времени, ни сил. Невесту ему подыскал начальник, это был банальный брак по сговору. Проституток он избегал из опасения подхватить какую-нибудь инфекцию. Хотя он отнюдь не был карьеристом, работа всегда стояла у него на первом месте.

Когда смотришь с дороги, земля на пустыре кажется ровной, на самом же деле она была бугристой, что и понятно: в зависимости от характера используемого мусора насыпная почва даёт разную осадку. Должно быть, именно неровность грунта сбивала Сёдзо с толку, и он никак не мог выбраться к краю пустыря. Из-за высокого бурьяна ничего не было видно, — возможно, всё это время он просто кружил на одном и том же месте. Но ему было приятно от разнузданных мыслей, внезапно нахлынувших на него, едва он ступил на эту дикую искусственную землю. Это было сладкое и в то же время мучительное чувство.

Если бы сейчас светило солнышко и веял лёгкий ветерок, ему, наверное, тоже было бы приятно, но по-другому, иначе. Плотные, низкие, словно нависшие над самой головой облака и тишина, разлитая в тяжёлом, неподвижном воздухе, не давали эмоциям выплеснуться наружу. Атмосфера царящего вокруг запустения делала их более концентрированными.

За исключением деловых поездок, Сёдзо никогда не путешествовал в одиночку. Но однажды — ему было тогда лет тридцать пять или около того — на обратном пути из Киото, куда он ездил по служебным делам, ему вздумалось махнуть на западное побережье полуострова Ното. Сделав пересадку в Канадзаве, он отправился в городок Вадзима. Путешествие не оправдало его ожиданий. Разочарованный, он пустился в обратный путь, сел в поезд, идущий до Канадзавы, и вот, возле какого-то полустанка с неизвестным названием ему послышался рокот моря. Не раздумывая, Сёдзо сошёл с поезда. Дело было поздней осенью, уже стемнело. Из багажа у него была только лёгкая сумка. Он вышел со станции, пересёк тёмную улицу и, как одержимый, направился в ту сторону, откуда доносился шум волн и запах моря.

Отыскав тропинку в сосновом бору, он чуть ли не ощупью добрался до песчаного берега и увидел перед собой бушующие волны. Сильный ветер едва не сбивал его с ног, в лицо ему летели брызги и песок. Он долго стоял на пустынном берегу уже по-зимнему мрачного, разъярённого моря, пока не озяб и не почувствовал вдруг, как в недрах его продрогшего тела поднимается какая-то чуждая его природе исступлённая сила… В этой силе было что-то дикое, похожее на грубую животную страсть. Задыхаясь, он побрёл к городу по полевой тропе. Если бы сейчас ему встретилась женщина, неважно какая, — совсем ещё девочка или дряхлая старуха, — он мгновенно бросился бы на неё и повалил на землю. К счастью, в этом захолустном городке женщины не разгуливали по ночам в одиночку…