Все понимали, что, пока эскадра, разделившись на отряды, огибает Африку с запада и с востока, главная ее цель – успешное безостановочное движение и сосредоточение, как всем было известно, на Мадагаскаре. На это время откладывалась (исключая тренировки по обслуживанию орудий и техники) вся боевая подготовка.
Неожиданной проверкой боевой готовности эскадры и именно четырех новых броненосцев оказался загадочный Гулльский инцидент, о котором и сегодня молчат мемуары и архивы всех причастных к нему сторон. Тогда на исходе первого часа ночи 9 октября 1904 г. шедшие в первом эшелоне четыре новых броненосца по приказанию командующего открыли огонь по пересекавшим путь без огней, подозрительным, похожим на миноносцы судам. Но в лучах прожекторов открылись работавшие с сетями на Доггер-банке рыболовные суда, и спустя 10 минут после начала стрельбы огонь по сигналу с "Суворова" (поднятый вертикально луч прожектора) был прекращен. Этот инцидент показал, что новые броненосцы, несмотря на всего недельный опыт плавания, представляют собой уже достаточно организованные боевые единицы: при всем охватившем комендоров азарте практически неуправляемой ночной стрельбы офицеры сумели сразу после сигнала остановить стрельбу и тем спасли от уничтожения многие из оказавшихся серьезно поврежденными английские суда. Для расследования обстоятельств этого драматического происшествия, которое повлекло с обеих сторон гибель людей (на "Авроре" умер смертельно раненный священник), эскадра по приказанию из Петербурга была задержана до 19 октября в Виго (куда пришли утром 13 октября).
По выходе в море эскадра подверглась демонстративному конвоированию отрядом английских крейсеров. Не отставая вплоть до Канарских островов, они, держась в отдалении, то брали эскадру в полукольцо то окружали полностью. Это была также демонстрация искусства в выполнении сложных маневров и перестроений. Но адмирал не счел нужным воспользоваться преподанным ему наглядным уроком и, проявив свое угрюмое "презрение" к противнику, весь поход до Мадагаскара, несмотря на идеальные, казалось бы, условия, не занимал эскадру никакими эволюциями.
Так сложилась естественная в глазах Рожественского, но крайне вредная для боеспособности кораблей рутина одного лишь безостановочного движения вперед, превращавшего корабли не в боевое соединение, а в караван транспортов. К этому убаюкивающему однообразию, исподволь приучавшему людей к мысли, что большего, чем неудержимо двигаться вперед от эскадры и не требуется, добавлялся обильный поток адмиральского бумаготворчества. За поход было выпущено до 1200 приказов и циркуляров, в которых он без всякой системы и порядка, просто по "вдохновению", вперемежку с наставлениями по морской практике и способам погрузки угля, знакомил экипажи со своими представлениями и взглядами на тактику ведения боя. Одним из первых, еще на Балтике выпущенных документов приказом от 8 июля 1904 г. была объявлена "Организация артиллерийской службы на судах 2-й эскадры Тихого океана". Уже тогда офицеров-тихоокеанцев должно было насторожить отсутствие в этой инструкции какого-либо упоминания об опыте 1-й эскадры.
Стоянка эскадры у Скагена.
Не счел адмирал нужным и объявить по эскадре обязательную, казалось бы, для нее, как составной части еще действовавшего флота Тихого океана, инструкцию для похода и боя, составленную первым командующим С. О. Макаровым. Молчанием в приказах З. П. Рожественского обходилась настольная для всех офицеров книга С. О. Макарова "Рассуждения по вопросам морской тактики". Хуже того, по справедливости бичуя выявлявшиеся на кораблях в первый период плавания недостатки в организации службы, адмирал не стеснялся бросить тень на погибшую в декабре 1904 г. эскадру, которая будто бы в начале войны "проспала" лучшие свои корабли.
Известные, в общем-то, и ранее адмиральские "особые методы" воспитания подчиненных, в основе которых была утонченная язвительность в письменных приказах и самая низкопробная площадная брань вперемежку с приступами бешенства и истерии на командном мостике, очень скоро, благодаря особым, врученным ему императором полномочиям и дисциплинарным правам, начали все более интенсивно применяться ко всем (исключая тех, кто имел в Петербурге слишком весомые связи) командирам кораблей флота его императорского величества. Матерная брань, нецензурные прозвища для кораблей и командиров – все то, о чем мы знаем по "Цусиме" А. С. Новикова- Прибоя, – это, увы, не плод пристрастия советского романиста. Обо всем этом свидетельствуют многие участники похода. Неизбежным следствием этих мер могло быть только одно – неудержимо разраставшаяся пропасть отчуждения между адмиралом (и молчаливо поддерживавшим его штабом) и командирами, утратившими всякое уважение к своему командующему.
И хотя Гулльский инцидент уже посеял среди офицеров первые сомнения во флотоводческих талантах командующего (шедший тогда далеко позади отряд контр-адмирала Д. Г. Фелькерзама, также обнаруживший рыбаков, не стал их расстреливать, ограничившись наблюдением в лучах прожекторов), убаюкивающий успех первого, слишком легко давшегося этапа похода начал было примирять офицеров со странными выходками командующего и делать их, как писал родным лейтенант П. А. Богданов, привычными даже "к адмиральскому рыку".
Идя по маршруту знаменитого морехода Бартоломеу Диаша (1488 г.) и повторившего его плавание в 1497 г. Васко да Гамы, корабли З. П. Рожественского не испытывали забот со снабжением топливом и продовольствием. В четырех избранных для их пополнения пунктах западного побережья Африки их поджидали шедшие с опережением, зафрахтованные в Германии и Англии пароходы. Эта флотилия, доходившая до 11 судов, обеспечивала плавание эскадры и развенчивала постоянно приписываемый З. П. Рожественскому исключительный подвиг беспримерного плавания. Да, поход отличали и количество впервые собранных в эскадре кораблей, и 18000-мильная дальность и 220-дневная продолжительность. Но оказывается, что из этих 220 дней на плавание приходится лишь 79, отчего получается, что новейшие корабли, способные развивать скорость до 18 узлов, продвигались с такой же среднесуточной 9-уз скоростью, с какой 40 лет назад совершали свои пробеги (то безнадежно заштилев, то выжимая из парусов даже сегодня немыслимую 21-узловую скорость) чайные клипера. И если можно вести речь о подвиге, то он, бесспорно, состоял в исключительной выносливости экипажей кораблей, на плечи которых ложились изнурительные угольные погрузки. Так на переходе из Дакара под уголь было приказано занять помещения батареи 75-мм орудий, бани, прачечные и сушильни, проходы у котельных кожухов, запасные выходы из кочегарок, кормовые срезы наружного борта, для чего требовалось демонтировать все оборудование этих помещений. Вместо привычной, всегда идеальной флотской чистоты, корабельные помещения были превращены в неискоренимые рассадники грязи. Приняв двойной (2200 т вместо 1100 т) запас, корабли вместо проектной осадки 8,4 м осели в воду до 9,3 м.
И нельзя не удержаться от резонного вопроса: а не лучше ли было не превращать боевые корабли в угольные транспорты, а сделать совсем наоборот – жесточайшей ревизией всех запасов разгрузить корабли до проектной осадки и тем обеспечить нормальное положение брони, достижение проектной скорости и уменьшение расхода угля.
Эскадра адмирала З. П. Рожественского следует в сопровождении английских крейсеров (с рисунка того времени).
Получив возможность пройти Суэцким каналом, корабли были бы избавлены от плавания вокруг Африки и могли бы прийти к Мадагаскару (если это было действительно нужно) более коротким путем, имели бы больше времени на боевую подготовку, которая при меньшем утомлении экипажей и в условиях Средиземноморья могла бы получить иное развитие. Проще была бы и доставка боеприпасов из России на пароходах из Черного моря. Но адмирал, боясь, видимо, тлетворного влияния французской Ривьеры и прочих курортных прелестей временного базирования эскадры в Средиземном море, предпочел загнать ее в мадагаскарское пекло, где становилась сомнительной не только интенсивная боевая подготовка, но и само существование кораблей как боевых единиц. *