Два месяца назад в Париже появился богатый американец — владелец лучших источников нефти в Пенсильвании Жорж де Вильбруа. Не стоит забывать, что в Новом Орлеане французских фамилий сохранилось еще много. Луизиана долгое время была процветающей французской колонией. Первый Вильбруа переселился в Америку в начале XVIII столетия, и с тех пор ни один его потомок не покидал Нового Света.

Жорж де Вильбруа, несмотря на свое французское имя и происхождение, оказался истинным американцем по натуре и манерам. Совершенно хладнокровный внешне, он был настоящим вулканом в душе. Будучи сильным, он не допускал и мысли, чтобы кто-нибудь мог не подчиниться ему. Располагая огромным состоянием, он считал, что для него нет ни одной неприступной крепости. При всем этом он верил в благородство и великодушие и, судя о других по себе, не допускал низости.

В Париже его сопровождал управляющий — человек, заменявший ему и слугу, и поверенного. Его предки были чистокровными неграми, преданными своим господам до самой смерти. Пользуясь полным доверием хозяина, Том Трат — так его звали — распоряжался в доме всем. В его кармане лежала чековая книжка, подписанная господином Вильбруа, причем сумма на чеках указана не была.

Том Трат каждое первое и пятнадцатое число месяца, прикладывая счета на расходы, подавал книжку господину Вильбруа для проверки. Барон брал счета вместе с книжкой и сжигал их в камине без проверки, подавая при этом новую книжку слуге. Эта сцена повторялась без изменений вот уже пятнадцать лет дважды в месяц, причем Том всякий раз с отчаянием повторял:

— Опять, господин Жорж, вы не проверяете!

Пятнадцать лет хозяин только пожимал плечами на это восклицание и поворачивался спиной к честному слуге.

Том обладал одним великолепным качеством. Приезжая в какое-нибудь незнакомое место, он за день ухитрялся узнать, где его господину лучше расположиться. В Париже он выбрал Елисейские поля. Там, на улице Эйлау, находились прелестные меблированные апартаменты. В них было все, чего только можно пожелать.

Том Трат, снабженный мерками своего господина, заказал модные платья, переманил к себе лучшего повара, который, едва явившись на новое место с помощниками и слугами, наполнил погреб вином и так все устроил, что Жорж де Вильбруа, приехав в пять часов, в семь уже обедал дома так, как пообедал бы в ресторане.

Жорж, деятельный в Америке, превращался в страшного лентяя и фланера[9] в Европе, которая представлялась ему одним большим бульваром. Господин Вильбруа любил всего один раз, и предметом его страсти была жена. Но она умерла два года тому назад, а вместе с ней и их грудной ребенок. С тех пор Жорж считал свое сердце погибшим для любви. Жениться во второй раз он и не думал. Смерть первой жены, которую он так искренне любил, заставила его думать, что любовь приносит несчастье. Вот каким он был, когда приехал в Париж и впервые увидел Нану Солейль.

Дерзость куртизанки встретила в нем еще большую вежливость, а ее скупость натолкнулась на его безмерную щедрость. Во что бы то ни стало Нана решила увлечь его, а с таким намерением женщина способна покорить мужчину. Итак, Жорж де Вильбруа покорился Нане Солейль, несмотря на то что долго боролся с собой. Она не скрыла от него ничего из своего прошлого — по крайней мере он так считал — и не без гордости окружила себя ореолом скандальных происшествий и громких, шумных побед. Он, ревнивый до крайности, был околдован ее прелестью. Слепая страсть сделала из Жоржа де Вильбруа раба Наны Солейль. Он презирал ее, но любил до сумасшествия. В угоду ему она разошлась со всеми друзьями, за исключением одного — Губерта де Ружетера. И вот уже три месяца как Париж только и говорил, что о Жорже де Вильбруа, новом любовнике Наны Солейль, когда вдруг произошла трагедия…

В тот день Жорж, как обычно, пришел к Нане, чтобы проводить ее в Булонский лес, но был ошарашен новостью — она не ночевала дома. Прошел день, другой… Нана Солейль исчезла. Жорж де Вильбруа сначала отказывался этому верить. Он знал Нану как капризную, избалованную женщину, которая, увлекшись, была способна на величайшую глупость. Разумеется, он понимал, что с такими особами сложно рассчитывать на привязанность и дружбу, тем не менее Нана оказывала ему больше чем простое внимание.

Вильбруа припоминал все мельчайшие подробности их связи. Он не отказывал ей ни в чем: стоило ей сказать слово, и любой ее каприз выполнялся. Несколько дней тому назад они долго говорили о планах на будущее. Зимой они решили поехать на Восток, и Нана была в восторге оттого, что побывает на родине своего отца. Жорж сначала хладнокровно отнесся к исчезновению Наны, но вот прошло три, четыре дня, и его охватило серьезное беспокойство. Только тогда он понял, как страстно любил эту опасную сирену. Из всех предположений, которые вертелись в его голове, он меньше всего был готов поверить в то, что Нана могла добровольно оставить его. Одна эта мысль, возбуждавшая страшную ревность, была для него хуже смерти.

В десятый раз он принимался за поиски, как и в первый день исчезновения Наны. В последний раз ее видели на улице одну, в простом платье, без экипажа, что, впрочем, и прежде часто случалось. Горничная говорила, что ее госпожа вовсе не походила на женщину, которая собиралась сделать что-то дурное. Помимо прочего, она утверждала, что госпожа перед уходом не сказала ей ни слова. После настоятельного требования сообщить все, что ей известно, девушка призналась, что ее хозяйка была чем-то взволнована и, казалось, торжествовала.

— Да, я заметила на ее лице злую радость. Вот это-то и странно!

Нана Солейль не взяла с собой ни крупных денег, ни драгоценностей и оставила дом в полном порядке, как бы рассчитывая вернуться через самое короткое время. Наконец, она заказала обед и сделала распоряжения к празднику, который должен был состояться в ее особняке на той же неделе. На более щекотливые вопросы субретка отвечала, что совершенно уверена в том, что ее госпожа не могла ни в чем себя упрекнуть относительно господина Вильбруа, что никогда, решительно никогда, с тех пор как она поступила к ней на службу, она не видела никого, кто привлек бы к себе внимание госпожи Солейль.

Тайна не прояснялась. Жорж с каждым днем горевал все сильнее. Журналы и газеты подхватили этот скандал и не стесняясь толковали об исчезновении Наны Солейль. Жорж читал эти статьи, слушал сплетни и едва сдерживался, чтобы не вызвать на дуэль всех репортеров и сплетников.

В один прекрасный день, не сказав никому ни слова, он пошел в полицейскую префектуру. Там его вежливо принял и внимательно выслушал начальник отделения.

— Как долго вы знаете эту даму? — спросил он американца.

— Уже несколько месяцев.

— Это много, — сказал, ухмыльнувшись, чиновник. — А вам известно ее настоящее имя?

Жорж должен был признать, что ему было известно только одно ее имя — Нана Солейль. Тут же навели справки, но такого имени в регистрах не оказалось. Есть ли у нее семья? Откуда она? Никто об этом ничего не знал. Эта женщина в один прекрасный день появилась в Париже так же таинственно, как и исчезла. Но применимо ли в данном случае слово «исчезла»? Разумеется, полиция обязана оказать помощь Нане Солейль, как и всем другим, но оправдывало ли ее непродолжительное отсутствие те меры, которые жандармы должны будут предпринять для ее розысков?

Жорж начал горячиться и высказал мнение, что Нана Солейль стала жертвой преступления.

— Ей кто-нибудь угрожал? — спросил чиновник. — У нее было много друзей, это я знаю, — прибавил он с двусмысленной улыбкой, — но были ли у нее враги? Может, вы полагаете, что кто-нибудь из ее друзей вздумал отомстить ей? Поверьте, господин Вильбруа, — заключил начальник отделения, — я считаю вас человеком порядочным. Мне очень жаль, если я оскорблю вас своими словами, но сдается мне, что вы, как это часто случается, пали жертвой хитрости куртизанки. Оставьте это дело на время. Я не сомневаюсь, что очень скоро все разрешится, и тогда вы увидите, насколько тщетным было ваше волнение.