Он расхохотался, но это был радостный смех — так смеется человек, не верящий своему счастью. Все непонимающе смотрели на него.

— Я поднялся и вдруг оказался рядом с вами, — продолжал он дрожащим голосом. — Я даже видел, как Джой уронила чашку.

Джой ахнула и прикрыла рукой рот.

— Так и было!

— Я видел всех вас, слышал ваши разговоры, слышал ваши мысли. Потом я почувствовал, как поднимаюсь по туннелю на небо. В конце меня ждал он — яркий белый свет. Я чувствовал такую любовь и гармонию!

На лице его был написан экстаз от пережитого, взгляд затуманился, а в голосе звучало благоговение.

Аарон рассказал, что Свет спросил, какие знания он обрел и кого любил, а потом показал ему сцены из его жизни. Он видел, что некоторые души застряли в туннеле, — духи объяснили ему, что они недостаточно узнали, поэтому их посылают обратно, прожить жизнь заново. Духи также сказали Аарону, что самоубийцы не смогут попасть на небо, пока не исцелятся: им нужно больше времени, чтобы понять ошибочность своего выбора. То же относится к наркоманам. Затем Свет сказал, что Аарон должен делиться своими знаниями.

— Вдруг я почувствовал, что меня тянет, я лечу вниз и снова оказываюсь в своем теле, — завершил он рассказ.

Все благоговейно молчали, потрясенные тем, что среди нас есть такой человек.

— А Свет не сказал, что нам делать, чтобы попасть на небо, когда придет время? — спросил кто-то из мужчин.

Аарон объяснил, что мы должны разделить между собой имущество, жить одной семьей и не гоняться за материальными благами. Нам следовало посвятить свою жизнь духовному просветлению и помощи другим. Потом он попросил, чтобы те, кто по-настоящему верит ему, пожертвовали денег на наше общее дело, — все хотели доказать свою верность и отдали все, что у них было. Некоторые даже занимали у родственников.

В то время рассказ Аарона потряс меня, но теперь я вспоминаю его с позиций своего жизненного опыта и понимаю, как все было на самом деле. Многие из тех, кто утверждает, что побывал на «той стороне», верят, что их вернули на землю с определенной целью, — как это произошло с Аароном. Но я считаю, что подобные видения — это просто физические реакции на отмирание нейронов в мозгу. В случае с Аароном это были галлюцинации, вызванные тепловым ударом. То, что Джой уронила чашку, он не увидел, а услышал — к тому моменту он уже был без сознания, но подсознание опознало звук.

Но тогда я ему поверила. Мы все ему верили.

Мать обычно справлялась с перепадами настроения с помощью таблеток — дрожащей рукой она хватала пузырек и заявляла, что мы ее довели. Но после того как начались целительные медитации с Аароном, таблетки были забыты. Теперь она все время была как будто под кайфом — они с Аароном часами сидели в его хижине, откуда она выходила словно в полузабытьи и могла надолго замереть над каким-нибудь цветком или листиком. Мне не нравилась ее отрешенность — она как будто окружила себя каким-то непроницаемым пузырем. Но все лучше тех припадков, во время которых мне порой становилось за нее страшно. Не знаю, было ли дело в марихуане, медитациях или просто в том, что мы уехали от отца, но она в кои-то веки казалась счастливой. Робби тоже изменился.

Когда мы только приехали в коммуну, он, как всегда, присматривал за мной — с такими родителями мы часто оказывались предоставлены сами себе. Когда отец уходил в море, а мать целыми днями спала, Робби готовил ужин и собирал меня в школу. Кроме того, он кормил мать, убирал дом, кормил животных, рубил дрова — в общем, брал все на себя, пока она наконец не выходила из комнаты. Я помогала, как могла, но он был старше и сильнее, и ему доставалось больше.

Во время отцовских приступов гнева Робби прятал меня, а однажды даже взял вину на себя:

— Он тебя выпорет. Я крепче, я переживу.

В коммуне он быстро обзавелся друзьями, но все же не бросал меня, а во время работ в поле всегда мне помогал. В первые месяцы, когда мы собирались у костра или устраивали сатсанг, я постоянно чувствовала на себе его взгляд. Он был моим островком в бушующем море, единственным надежным человеком в окружающем мире, все правила которого вдруг изменились. Но и Робби стал ускользать от меня: теперь он чаще проводил время с Левием или местными девушками — каждый вечер с новой.

Я все чаще оставалась одна.

Коммуна росла. Аарон решил, что молодежь должна продавать на деревенском рынке овощи из наших теплиц и привлекать к нам новые лица. Это оказалось несложно. Члены коммуны все были свежими и румяными, наши овощи, травы, варенье, выпечка и яйца пользовались огромным успехом. Покупателям объясняли, что все наши продукты — органические, а куры наши живут на свободе. Одновременно с объяснениями им вручали наши брошюры. Если кто-то интересовался, мы рассказывали им о коммуне, где нам живется хорошо и привольно. Кроме того, мы отлавливали автостопщиков и бездельничающих подростков.

Аарон часто ходил с нами. Он обладал даром с первого же взгляда определять подходящий объект. После минутного разговора незнакомцы неожиданно для себя начинали изливать ему душу — он обнимал их, утешал и отводил в коммуну, где их встречали угощением и давали место у костра.

Во время еды Аарон говорил о том, что мы связаны с каждым листком и стебельком, поэтому обязаны дарить миру свою любовь и заботу. Все согласно кивали, передавая по кругу косяк, и обнимали друг друга. После обеда он обычно просил новичков выполнить какое-нибудь мелкое поручение — все соглашались и в итоге оставались на ночь. На следующее утро Аарон просил их сделать что-нибудь еще — это занимало весь день, и они снова оставались на ночь. Так незаметно для себя они начинали жить у нас.

В этом не было ничего удивительного. Коммуна была прекрасным местом для всех, кто запутался в жизни. Со мной, впрочем, этого не произошло. Я стеснялась Аарона и откровенно боялась Джозефа. Сейчас я понимаю, что это происходило потому, что из-за своих детских травм я хорошо чувствовала психическую нестабильность в окружающих. Аарон был очень властным человеком, а для ребенка, выросшего с отцом-алкоголиком и маниакальной матерью, властность по умолчанию была опасна.

К концу мая нас было уже шестьдесят, и жизнь коммуны била ключом. Аарон избрал двух юношей по имени Хавьер и Океан нашими Духовными Наставниками — они должны были помогать тем, кто, как считал сам Аарон, нуждались в помощи, а также тем, кого выбрал Джозеф. Возможно, именно тогда все начало меняться. Океан и Хавьер осматривали нас и о чем-то шептались, а мы в ужасе ожидали: кого же из нас заклеймят? Тогда же Аарон постепенно начал внедрять систему наказаний.

Поначалу все выглядело довольно просто. Если один из нас брал лишнюю порцию еды, он должен был пропустить следующий обед. Если кто-то прервал медитацию, чтобы сходить в туалет, он должен был сесть отдельно от всех. Постепенно обстановка накалялась. Если двое ссорились, их привязывали друг к другу, чтобы они работали рука об руку. Как-то несколько человек поехали в город за покупками, и стало известно, что один из них купил на общинные деньги газету — Аарон это строго запрещал. Услышав об этом, Джозеф пришел в ярость и набросился на мужчину с розгой, крича, что он принес с собой злых духов. Мы в ужасе наблюдали за происходящим, пока Аарон наконец не вмешался. Было решено, что виновник впряжется на весь день в соху. Мы все сердились, но не на Джозефа, а на нарушителя нашего спокойствия. Даже после того, как Аарон объявил, что он прощен, мы еще несколько недель игнорировали его.

Когда один из юношей, увидев, что его девушка с кем-то кокетничает, ударил ее, ему приказали собрать вещи, отвезли куда-то и велели добираться до города пешком. Никто так и не потрудился узнать, удалось ли ему это сделать.

Потом Аарон организовал небольшую группу охранников — их называли Хранителями, и они патрулировали лагерь по ночам, чтобы на нас не напали дикие звери или воры (последнее стало особенно актуально с тех пор, как мы стали выращивать марихуану и грибы). Когда в Хранители выбрали Робби и Левия, они были вне себя от радости.