Здесь были похоронены ее мать и отец — в одной могиле в самом центре старого кладбища. В других могилах — некоторые с плитами, другие без — покоились все многочисленные родственники Кейти: дяди, тети, кузены. Она ненавидела это место, всегда ненавидела.

Кейти обладала чересчур ярким воображением, поэтому могла легко представить, как люди, которых она когда-то знала, превращались в ничто, как плоть постепенно покидала их кости. Ей казалось, что их глаза широко открыты и что они смотрят на нее пристально… и видят ее.

Кейти ненавидела этот последний приют человека, эти огромные надгробные плиты, украшенные фотографиями.

Когда она была маленькой, в их семье бытовала довольно странная традиция: посещать это кладбище примерно раз в неделю по воскресеньям. И всякий раз, когда они проходили за ворота, отец одинаково шутил, называя Глэсневин «Дублинским центром мертвых», а Кейти и две ее сестры громко плакали в унисон. Это стало частью ритуала.

Каждый раз, придя на кладбище, они начинали с могил бабушки и дедушки и затем обходили могилы всех остальных родственников, выпалывали сорняки, подметали землю и намывали надгробия мыльной водой, которую приносили в бутылках из-под лимонада. Кейти так часто это делала, что успела выучить имена, даты рождения и смерти почти всей родни, похороненной там, и это при том, что никого из них она не знала. Кроме этого, она помнила все рассказанные обстоятельства их жизни: так, например, ей было известно, что их тетя Мэй поссорилась со своим кузеном Тони и что они не разговаривали друг с другом почти тридцать лет, а кузина Джесси была брошена женихом Тимом прямо в церкви, и что он позже женился на их тете Рите. А вот этому дяде Фитцу сделали специальный гроб, потому что он был необычайно высокого роста.

Только значительно позже Кейти поняла, что таким образом отец не давал никому забывать их семейную историю, хотя сам этого и не осознавал.

Прошли годы, и она до сих пор может без особого труда найти каждую из этих могил. Но ее дети не найдут, где похоронены их бабушка и дедушка. Они совсем не знакомы с семейной историей Кейти и еще меньше — с фамильной историей Роберта.

На похоронах своей матери Кейти стояла и смотрела, как черный полированный гроб медленно опускается в землю, после чего в этот же день сделала приписку к своему завещанию: инструкцию на случай собственной смерти. Там было указано, чтобы ее кремировали, а прах развеяли в море. Кейти совсем не хотелось, чтобы ее зарыли в землю, а на голову поставили каменную плиту.

Часы на воротах пробили одиннадцать раз, и Кейти машинально сверилась со своими наручными часами. Ей можно было бы подождать еще несколько минут.

На кладбище было очень много людей, а у ворот сидела женщина и продавала цветы — рождественские букеты и те ярко-красные цветы, которые всегда появлялись только в декабре. Кейти подумала, что это пуансеттии, но совсем не была в этом уверена.

Она оглянулась и посмотрела на заднее сиденье, на котором лежал маленький букетик. Внезапно он показался Кейти слишком скромным для могилы ее родителей, и она решила купить венок.

Кейти не была на могиле родителей уже полгода. Она могла придумать для себя очень много оправданий, однако на самом деле у нее просто не было желания сюда идти. Кейти не хотелось помнить мертвых отца и мать в деревянных гробах, знать, что они разлагаются под землей. Для нее они по-прежнему оставались живыми. Кейти часто вспоминала фразу, которую вычитала в какой-то книге в детстве: «Ничто никогда на самом деле не умирает. Все это остается очень живым — в нашей памяти».

Кроме любви. Любовь может умереть.

Кейти не хотела думать об этом сейчас. Она открыла свою сумочку, вытащила оттуда две фотокарточки и, держа их в руке, смотрела на нечеткие изображения. Отец и мать. Фотография отца была очень старой, потрепанной по краям, пожелтевшей от времени, а карточка матери по-прежнему оставалась новой.

Маргарет Чайлдс умерла полтора года назад. Не было никакой причины, никакой болезни. Она просто легла спать и больше не проснулась. Джимми, отец Кейти, умер семнадцать лет назад, спустя год после того, как дочь вышла замуж за Роберта. Джимми всю жизнь был курильщиком, и третий сердечный приступ наконец доконал его.

Неожиданный стук в окно заставил Кейти подскочить. Она открыла дверцу.

— Господи Иисусе, ты меня едва не убила!

— Хорошо. Ты как раз в нужном месте!

Лучезарно улыбаясь, Шейла Чайлдс, младшая сестра Кейти, наклонилась в автомобиль и поцеловала ее, наполнив салон холодным воздухом и немного горьковатым запахом духов с ароматом цитрусовых. Увидев, что Кейти рассматривает фотокарточки родителей, она посерьезнела и взяла фото отца из рук сестры.

— А я как раз о нем думала. Не могла найти фотографию. — Шейла вернула карточку Кейти.

Кейти убрала фотографии в сумочку и вышла из автомобиля.

— Я тоже о нем много думаю, — сказал она.

Кейти открыла дверцу и забрала с заднего сиденья маленький букетик.

Обе сестры взялись за руки и пошли по дороге. Они совсем не были похожи друг на друга: Шейла Чайлдс была выше Кейти по крайней мере на три дюйма и тоньше в костях. Кроме того, в зависимости от времени года цвет волос у нее менялся. Однако в последнее время Шейла решила вернуться к естественному цвету — темно-рыжий с золотистыми прядями, который еще больше подчеркивал безупречную красоту ее лица.

На Кейти были ее элегантное черное кожаное пальто, черные брюки и черные ботинки, а на Шейле — короткое кремовое пальто и сапожки на невозможно высоких каблуках.

Они почти прошли за ворота, когда Кейти вспомнила, что не купила венок, как собиралась. Но сейчас это для нее не имело особого значения.

Найдя нужную дорожку, они пошли по ней. Воздух был совершенно прозрачен, и хотя зимнее солнце почти не давало тепла, оно причудливым образом осветило потрескавшиеся плиты и старые деревья, так что они стали казаться какими-то искусственными.

Две женщины шли в тишине, поворачивая направо и вниз, в самый центр старого кладбища. Малиновка прыгнула на тропинку перед ними, затем, увидев людей, взлетела. Шейла, повернув голову, долго наблюдала за ее полетом.

— Здесь все такое мирное, — сказала она. — Мне тут так нравится.

Кейти удивленно посмотрела на нее.

— Тебе тут нравится?

— Всегда нравилось. Помнишь те воскресенья, когда мы были совсем девочками, а мама и папа брали нас сюда с собой, чтобы убрать могилы?

— Я только что думала об этом. Терпеть не могла эти походы.

— А мне они нравились. Нравились мир и спокойствие, которые всегда царят в этом месте. Мне кажется, что как бы ни было жарко в городе, здесь всегда намного прохладнее.

Она схватила руку сестры и остановилась.

— Послушай!

Кейти остановилась.

— Зачем? Я ничего не слышу.

— Точно, — улыбнулась Шейла. — Услышать может только тот, кто любит это место.

— Ты всегда была чересчур склонна к мистике.

Пройдя мимо склепов, женщины повернули налево. Могилы здесь были очень старыми, некоторые — почти древними и заброшенными.

— Так ты скажешь наконец, для чего ты вызвала меня сюда? — спросила Шейла. — Мне слишком редко звонит моя любимая сестра.

— Хорошо, что ты так сказала — «любимая сестра». Твоя старшая сестра спрашивала о тебе вчера вечером.

— А что?

— Интересовалась, встречаешься ли ты с кем-нибудь.

— Скажи ей, что если она хочет узнать, пусть возьмет телефон, позвонит и спросит, — отрезала Шейла. — В конце концов она мне не мать.

Затем улыбнулась:

— Хотя, наверное, она думает иначе.

— Если тебя это утешит, меня она тоже постоянно учит. Ты приедешь к ней в день святого Стефана?

— Может быть. Я еще не решила.

— Ты могла бы потрясти ее и прийти туда со своим новым бойфрендом.

— Да уж. Она действительно будет потрясена. Но даже если я решу пойти — если решу, — то не возьму Аллена с собой.

— Значит, его зовут Алленом…

— Я же тебе говорила.