Люся.»

— Говорил, зря разбил бутылку, — заметил Филипп.

— Хорошее письмо. — Соломко вернул его Кольке. — Без единой ошибочки написано. Умница Люся.

Капитан покурил, раздумывая, и вдруг заявил:

— Надо Опарышу насолить.

— Как насолить? — не понял Андрейка.

— Сейчас придумаем. Филипп, сколько отсюда до станции «Угра»?

— Да мы совсем недалеко от эрлюсов находимся — километрах в десяти — двенадцати.

— Отлично. Мы забросим в лагерь эрлюсов лазутчиков. Лучше всего для этой роли подходят юнги. Они пойдут по берегу и «нечаянно» нагрянут в гости к эрлюсам. Вот, представляю, Эрик обрадуется. А на каком берегу они остановились?

— Только на правом, — уверил Филипп. — Левый берег безлесный.

— Превосходно.

Мы собрали Кольку и Андрея в дорогу. В рюкзаки их положили побольше провизии.

— Куда нам столько?

— Идешь на день — бери еды на неделю. Запомните это походное правило, — возразил мальчишкам Филипп. — Спички и топорик не забудьте.

— Не вздумайте купаться, — предупредил капитан. — Ждем вас завтра к обеду. Компас возьмите. Если куда-нибудь забредете, то помните, что Угра должна быть на севере.

Мы проводили Кольку с Андреем до бугорка и попрощались до завтра. Каждый старался сказать напутственное слово.

— Не пейте во время ходьбы.

— Торопиться не надо, шагайте равномерно и сохраняйте дыхание.

— Если придется разводить костер, то делайте это по всем правилам.

— Зовите в гости эрлюсов.

— Кланяйтесь нашему лучшему другу Опарышу.

Измученные нашими наставлениями, юнги переминались с ноги на ногу, наконец мы сжалились — и уже через две минуты ребят и след простыл.

— А что мы будем сегодня делать? — спросил капитана Соломко.

— Пожалуй, опять пойдем что-нибудь сделаем для колхоза. Написать бы для клуба хороший портрет Владимира Ильича. Холст, я думаю, у них найдется…

— Плывут! Плывут! — крикнул Борис, который чистил зубы у речки.

— Кто?

— Эрлю…юю…сы!

— Наконец-то, — капитан обрадованно вздохнул.

Харитонов беспокоился за ребят, хотя вида, конечно, не показывал.

Пошли в свою гавань, где стояли «Дерзкая» и «Стремительная». Соломко навел на плывущие лодки бинокль.

— Послушайте, а ребят с ними нет.

— Как нет? — Харитонов взял у Никиты бинокль.

Эрлюсы, заметив нас, замахали, закричали. Даже Эрик, управляя мотором, приветственно поднял руку.

Мы стояли встревоженные. Лодки подошли к берегу. Люся выпрыгнула первой и, улыбаясь, спросила:

— А где юнги?

Этого вопроса мы боялись больше всего. Капитан побледнел.

— Почему вы молчите? Папа, посмотри: они какие-то странные стали.

Илья Сергеевич догадался: у нас что-то случилось.

— В чем дело, друзья?

Капитан ответил вопросом на вопрос:

— Коля и Андрей к вам не приходили?

— Нет. Да в чем дело? Объясните.

Филипп рассказал.

— Надо организовать поиски. Сейчас же, — решительно заявил инженер. — Что же с ними могло случиться? Пройти мимо они не могли: мы стояли на видном месте, с вечера все время жгли костер.

У палаток остались Мария Федоровна (профессорша), Эрик и Люся. Мужчины, разделившись на три группы, отправились на поиски пропавших ребят. Профессор с Борисом поплыли на резиновой лодке с мотором к покинутой эрлюсами стоянке. Капитан и Филипп пошли по дороге, по которой вчера убежали юнги. Мы с Соломко и инженером направились по луговой тропке в лес.

Несколько часов ходили по лесу. Лес был старый и дремучий. На деревьях и в траве попадалась колючая проволока. От войны осталась. Часто встречались обвалившиеся дзоты. Накаты и стены их сгнили и стали трухлявыми. Вся земля в лесу в буграх и ямах от заросших окопов и траншей.

— Земля в шрамах, — замечает Соломко. — Ей, родной, досталось… Сколько здесь моих ровесников полегло.

— Вы с какого года? — интересуется Илья Сергеевич.

— С двадцать четвертого. А вы?

— С двадцать второго.

Никита не хочет бередить давнишние раны и переводит разговор на другую тему.

— Глухариные места-то.

— А вы охотник?

— Хожу с ружьем по лесу. Да только два врага у меня в лесу: рысь и волк, а по остальным — мажу. А так как рыси и волки мне не попадаются, то на охоте я стихи сочиняю. Несколько раз меня приятели-охотники штрафовали во время лосиной охоты. Стою на номере, вижу, лось на меня прет. Пугану его выстрелом, а потом ссылаюсь на плохое зрение. А, надо сказать, зрение у меня преотличное и стреляю — неплохо… Однако охота охотой, а где же наши ребятишки? Давайте еще покричим.

Начинаем кричать.

— Кооо…ля-а!

— Андрей-е-ейй!

— Э-эй! — отзывается эхо, и снова наступает тишина…

И опять мы медленно пробираемся по лесу, надеясь найти какой-нибудь след, оставленный юнгами, и опять зовем ребят.

— Тише! — Соломко приставил палец к губам. — Кто-то кричит. Слышите?

Правда, слышен крик, и не так далеко. Идем на крик… Торопимся… Теперь хорошо различаем голос Харитонова.

Вскоре выходим на поляну, где стоят капитан и Филипп.

— Куда же они делись? — Харитонов тяжело вздыхает. — Что с ними могло случиться?

Мы пожимаем плечами.

— И как это я додумался послать их одних! И зачем?

— Надо вернуться на стоянку: может быть, они пришли без нас. А если их там нет, — предложил Филипп, — то придется обратиться за помощью к колхозникам, они хорошо знают здешний лес.

— Филипп, Юра, дело говорит, — замечает Борода.

У палаток нас встречают молча.

— А где Аркадий Емельянович? — спрашивает инженер.

— Он поплыл вниз по реке. Может, там мальчиков встретит.

— Покушайте, — нерешительно предлагает профессорша.

— Идемте в деревню, — торопит Филипп.

Наш старый знакомый председатель сельсовета Назар Семенович стал нас успокаивать.

— Найдем ребят, обязательно найдем.

Он разослал гонцов по деревне собирать охотников и молодежь, а сам повел нас к Тихону Устиновичу Силаеву. По дороге Назар Семенович рассказал, что Силаев всю жизнь проработал в лесу и знает на память не только каждое дерево, а каждую травинку.

Старик строгал доски за домом.

— Тихон Устинович, мы к тебе за помощью.

— Проходите в хату. Я сейчас.

— Идемте, — позвал Назар Семенович. И уже с порога пояснил: — Раз в хату пригласил, значит, все в порядке.

В горнице было чисто и уютно. В углу стоял большой самодельный стол, у стола — длинная скамья. Стулья у стенок — новенькие: они, видно, здесь для украшения. На стене висят фотографии. На самом видном месте два портрета, увеличенные каким-то бродячим фотографом. Фотографии застеклены, чтобы скрыть безбожную ретушь. На одной из них узнаем Тихона Устиновича. На груди у него орден Отечественной войны и две медали. На другой фотографии, — вероятно, супруга хозяина дома. У обоих каменные и подмоложенные лица.

— Назар Семенович, старик воевал?

— Партизанил…

В горницу вошел Тихон Устинович.

— По какой нужде ко мне? — Тихон Устинович глянул на Соломко, видимо, считая его, по бороде, самым старшим из нас. Соломко коротко рассказал историю с юнгами.

— Помогите нам разыскать ребят. Вы лучше всех лес знаете.

— Знать — знаю, не спорю, — что-то прикидывая в уме, раздумчиво проговорил старик. — На голове волос столько нет, сколько я посадил деревьев на своем веку. Как не знать мне леса.

Тихон Устинович замолчал и неторопливо стал сворачивать самокрутку. Прикурил и сделал пробную затяжку. Потом встал со скамьи.

— Ну, вот что, мужики, хватит рассиживаться! Пошли мальцов искать. К Киреевской сторожке идти надо, — пояснил старик Назару Семеновичу.