И дальше, во втором этюде Гофмейстера — настоящий мультфильм, гротесковый портрет завзятого рисовальщика, отлично, впрочем, передающий движение:
«Нарисовать его легко и в то же время невозможно. Если карикатура хоть сколько-нибудь должна соответствовать оригиналу, который все время меняется, то карикатуру на Шоу можно рисовать так же, как рисуют в мультфильме дикого кота Феликса.
Шоу не остается неподвижным и минуты. Он не садится на стул, а наседает на него. Вряд ли будет большим преувеличением, если я скажу, что он, не переставая говорить, кувыркался по ковру, подпрыгивал на диване, ходил на руках, поводил огромным носом, всплескивал в паузах руками и вскакивал — словом, всячески проявлял свою ирландскую взбалмошность. Матч между его красноречием и моим навязчивым любопытством гостя, интервьюера, карикатуриста и почитателя кончился со счетом 99: 1 в пользу Шоу. Выбыв после почетного поражения из боя, я ушел в лондонский туман Не могу подобрать слова, которое бы пристойно и точно определило его оглушающее красноречие».
Адольф Гофмейстер приводит в той же книге карикатуры, побывавшие в руках у самого Шоу и вернувшиеся в Прагу, правда, уже в несколько измененном виде:
«Посланные ему рисунки я получил назад вместе с прекрасным письмом, фотографией, «Святой Иоанной» с автографом, с поклоном прекрасной г-же Седлачковой и с характерными для Шоу восхитительно грубыми замечаниями. Возмутившись отсутствием рта, он испустил вопль: «Вы что же, не видите, идиот этакий, что у меня есть рот?» А надпись, сделанная авторучкой Шоу, похожей на подзорную трубу, гласила: «И я еще должен учить этого малого рисованию!» Он заботливо дополнил мои рисунки недостающими деталями, а в письме с ехидной любезностью заметил: «Если Вам понравились мои коррективы к карикатурам, за которые я Вам благодарен, верните мне какой-нибудь из рисунков».
Глава 13
Новый шедевр Шоу назывался «Андрокл и лев». В этой пьесе из раздираемой социальными противоречиями Англии мы переносимся в древний Рим, впрочем, тоже далеко не спокойный, тоже раздираемый противоречиями. О пьесе этой написано немало.
Биографы и критики пытались выяснить, что побудило Шоу обратиться к старой истории о бедном греческом портняжке, который удружил льву, вытащив у него занозу из лапы, а потом в трудную минуту получил помощь от того же льва. Считают, что толчком для написания пьесы послужил «Питер Пэн» Барри, который Шоу считал неудачной детской книгой, заявляя по этому поводу, что «ничто так не обижает детей, как снижение до их уровня, как бы снисхождение; все великие детские книжки — «Путь паломника», «Гулливер», «Робинзон Крузо», сказки Андерсена, «Тысяча и одна ночь», сказки братьев Гримм, волшебные сказки — были написаны для взрослых».
Однако дело, видимо, было не только в Барри, и некоторые из исследователей Шоу ищут тут религиозных параллелей. Так, Одри Уильямсон пишет:
«Склоняющийся к лапе льва, чтобы вынуть из нее занозу (вероятно, аллегорическая параллель с историей о добром самаритянине), и потом на арене Рима пожинающий награду за свою доброту в ту минуту, когда лев узнает его и отказывается съесть, Андрокл близок сердцу Шоу, вегетарианца и друга животных. А ласкательная «детская речь» наверняка должна была указывать на близость детства к чистейшей форме религии и ключевая фраза, указывающая на это: «Пустите детей приходить ко мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть царствие божие».
Подобно довольно многим персонажам Шоу, Андрокл — слабый и добрый мужчина, вконец запуганный своей женой Мегерой. Он очень похож на того укротителя львов из известного анекдота, который находит покой и убежище лишь в клетке со львами и которого сварливая жена выманивает оттуда издевательским криком: «Выходи, трус!»
Супруги идут через пустыню, и дорогой жена не перестает пилить Андрокла, потом они встречают льва. Жена падает в обморок, а маленький грек, обнаружив, что лев занозил лапу, вытаскивает занозу и успокаивает беднягу мирной беседой. Очнувшись от обморока, Мегера видит, что муж ее пускается в пляс со львом и скрывается в зарослях. Тогда она разражается криком:
«О трус, ты столько лет не плясал со мной; а теперь ты пляшешь с этой огромной грубой скотиной, с которой ты и двух минут не был знаком и которая хотела сожрать твою собственную жену. Трус! Трус! Трус!»
Далее Андрокл примкнул к христианам, был схвачен римлянами, привезен в Рим и брошен на арену императорского цирка. Христиане представляют собой в пьесе весьма смешанное общество. Здесь Спинтио, который считал, что христианство обеспечит ему легчайший переход в лучший мир, но забрел в львиную клетку по ошибке и был сожран раньше времени Здесь гигант кузнец Ферровиус, который теоретически убежден в необходимости подставить вторую щеку для удара, но на практике находит это трудновыполнимым и, когда его вынуждают драться, расшвыривает гладиаторов и становится героем толпы. Здесь Лавиния, в которую влюбляется римский капитан, решающий умереть вместе с ней…
Пьесу эту было нелегко поставить. Сэн-Джон Эрвин писал, что это была, «вероятно, самая дорогая для постановки короткая пьеса за всю историю драмы, потому что она требовала не только вращающейся сцены для быстрой смены декораций во втором акте, но также около полсотни участников Здесь было семнадцать актеров на ведущие роли, включая и роль льва, роль, которая требовала актера, представляющего собой сочетание зверя, имитатора и акробата, а также множество других актеров, римских солдат, пленных христиан, гладиаторов, слуг, императорской свиты, содержателей зверинца, специальных циркачей и рабов».
Так что поставить «Андрокла» было нелегко, но он был, однако, поставлен 1 сентября 1913 года в театре Сэн-Джеймс с Лиллой Маккарти в главной женской роли. Пирсон, исполнявший в первой постановке пьесы роль Метелла, рассказывает, что Шоу после первой постановки, осуществленной Баркером, стал сам переделывать спектакль в фантастическую «экстраваганцу» и в то же время старался привнести в нее черты реальности. Пирсон рассказывает, что Шоу даже водил актера, исполнявшего роль льва, в зоопарк, чтобы тот мог изучить львиную походку.
Впоследствии по пьесе этой был снят фильм, но в театре ее ставили не особенно часто. Тем не менее, как и прочие пьесы Шоу, она читается с увлечением, и Шоу снабдил ее к тому же чуть не стостраничным предисловием и послесловием.
Предисловие было посвящено проблемам христианства. Шоу разбирал Новый завет, перечитывая его как человек, никогда раньше и в глаза не видавший этой книги. Он подробно анализировал евангельские истории и различные интерпретации Матфея, Марка, Луки и Иоанна, давал собственное объяснение образу Христа, пускаясь в длиннейшие рассуждения по всем поводам, в частности по вопросу о месте христианской религии в современном капиталистическом обществе. И это представляло большой интерес для английской и американской публики предвоенной поры. Шоу касался самых ожесточенных споров того времени и при этом, конечно, дразнил и задевал всех и вся, прикидывался несерьезным, сыпал парадоксами и был серьезен, как всегда.
Все его пространные и обоснованные аргументы можно свести к одному утверждению: если вы хотите быть истинным христианином, вы должны верить в коммунистическое общество.
Кончалось его предисловие так:
«Иисус никогда не говорил, чтобы его ученики отделяли себя от паствы; он подбирал учеников на своем пути повсюду, где люди могли присоединиться к нему. А для священников-жрецов у него не было ни одного доброго слова, я они проявили свою враждебность к нему, убив его, как только представилась возможность. Короче, он был законченным и полным антиклерикалом».