ванну полотенца и банные халаты, девушка свернулась калачикам на их груде и закрыла глаза. Сон долго не приходил. Но все же оцепенение перешло в дремоту, и она уснула, даже не заметив того.

Пробудившись, Венцеслава поняла, что потеряла преставление о времени. Сколько часов или минут длилось ее добровольное затворничество, она не представляла. Кошмар растянулся до бесконечности – Слава то погружалась в бредовый сон, то просыпалась полная непонятного страха, то готова была покинуть убежище, сочтя, что солнце давно скрылось за горизонтом, но останавливалась в последний момент, вообразив, будто за окнами царит сверкающий полдень. Неизвестность измучила ее. И лишь, когда тревогу сменили апатия и безразличие, Венцеслава, наконец, приотворила дверь… В квартире было темно. Она не удивилась и не обрадовалась – восприняла как должное. Пробравшись в комнату, нащупала выключатель, зажгла свет. Часы показывал без четверти десять. Первые сутки новой жизни Венцеславы миновали – она уцелела, но чувствовала себя совершенно разбитой. Включив телевизор, Слава машинально минут двадцать созерцала сводку последних новостей. Ей лень было шевельнуться, думать, действовать. Но воспоминания об ужасных часах затворничества подстегнули девушку – проводить еще один день в таких условиях она не желала.

Ее взгляд скользнул по огромному шкафу, притаившемуся в дальнем углу комнаты. Прабабушкино наследство, необъятный дубовый монстр, изрезанный завитушками, был предметом особой гордости матери и зависти соседок, смыслящих в антиквариате. Шкаф и в самом деле производил впечатление. Тонкая рельефная резьба, ажурные вставки из некогда позолоченной бронзы, кусочки перламутра, кое-где сохранившиеся в замысловато прорезанных пазах – весь его причудливый декор являл образчик ветхой бесполезной угасающей роскоши, давно ненужной, но ценимой за древность. Шкаф очень даже подходил для задуманного Венцеславой. Не тратя времени на дальнейшие размышления, она вынула из его чрева все вещи. Потом, вооружившись молотком и гвоздями, приладила с внутренней стороны дверец плотное покрывало, подстраховывающее ее от вторжения коварных солнечных лучей. Работа вернула Славе силы и улучшила настроение. Она не без удовольствия обустраивала свое новое жилище – расстелила уютную постель, прибила к задней стенке бра из спальни и даже ухитрилась разместить в недрах шкафа маленький телевизор, прежде развлекавший ее на кухне. Кажется, еще недавно, Венцеслава любила играть внутри громадного, представляющегося таинственным замком, шкафа, и потому невольные воспоминания о былых забавах радовали ее. Мнилось – вновь пришло детство время беззаботной игры и веры в бессмертие. Но радовалась девушка

недолго. Обретя желание жить, она обрела и угасшие прежде чувства. Едва подумав о еде, Венцеслава почувствовала дикий, неуемный голод. Легкость, с которой разрешилась проблема «ночлега», подкупала. У Славы оставалась последняя попытка, и она верила, что ей повеет. Реши тельным шагом девушка направилась на кухню, распахнула холодильник и… заплакала – один вид лежавших там продуктов вызывал тошноту. Стало ясно – организм вампира действительно не в состоянии принимать человеческую ищу. Отныне она должна была питаться как все представители ее племени. Но даже сама мысль об убийствах казалась Венцеславе невыносимой. Недолгое оживление прошло, вялость и тоска сковали ее вновь. Выпив чашку холодного чая, Слава, несмотря на ночное время, забралась в свой шкаф-убежище и, расстроенная, включила телевизор. Показывали нечто, условно именуемое эротикой. Такие фильмы интересовали Венцеславу постольку поскольку, но сейчас ее устраивало и это. Убаюканная мельканием переплетенных тел она уснула.

Следующий день прошел в дремоте и созерцании телеэкрана. К вечеру девушка почувствовала себя совсем плохо. Голод был нестерпим. Венцеслава знала – еще одна ночь, и она ослабеет настолько, что окажется не в силах предпринимать какие-либо действия. Чуть подсоленная водичка, которую она пила все это время и которая, по ее мнению, подходила для голодающих вампиров, в качестве

заменителя крови, вызывала у нее отвращение. Пора было выходить на первую охоту. Венцеслава больше не думала о своем ужасном превращении, не страшилась мук совести – она хотела есть и все помыслы сконцентрировались на задаче о том, как добыть пропитание. Чисто технические сложности, подстерегавшие молодого вампира, оказались велики и трудно устранимы. Слава не надеялась с первого раза удачно прокусить шею жертвы, убежденная, что без тренировок всякое дело окажется обреченным на провал. К тому же клыки у нее до сих пор не выросли. Девушка подозревала, что они появятся при виде свежей крови добычи. Но откуда могла появиться кровь, если несчастному вампиру нечем прокусить вожделенную шею? Пришлось запастись маленьким сувенирным ножичком, безобидным на вид, но достаточно острым и хорошо заточенным. С его помощью Слава вдоль и поперек искромсала кожзаменитель кресла, пытаясь представить, что режет горло добыче. Представить этого так и не удалось…

Довольно посредственно «отработав методы», Слава задумалась над тем, где, на кого и когда предстоит ей напасть. Крупная жертва не подходила – девушка слишком ослабла, чтобы совладать с ней. Лучшее, о чем ей можно было мечтать – девчонка-сверстница, подобная самой Венцеславе. Охоту следовало начинать вечером. Это давало запас времени, да и возможной «дичи» могло встретиться больше, нежели

глубокой ночью. Венцеслава припомнила болтовню Ирины, многократно рассказывающей как и где в их городишке тусуется молодежь. Прежде навевавшие сон нудные повествования пригодились – зона охоты была намечена. Именно в районе городского парка Слава надеялась подстеречь какую-нибудь хилую, слабого вида девицу, одиноко спешащую к месту сбора. Заговорить с ней и…

Представив, что она наконец-то сможет поесть, Слава едва сдержала желание опрометью броситься на поиски пропитания. Но остановилась – ее время еще не пришло. Если верить часам, солнце совсем недавно скрылось за горизонтом, а сумерки только-только укрыли город. Оставалось думать и ждать. Спустя, примерно час, в дверь позвонили. Венцеслава вздрогнула, заметалась по квартире, будто уже успела совершить преступление. Ей хотелось юркнуть в щель, затаиться и в то же время выяснить, узнать, кем был ее незваный гость. Она боялась и почти желала, чтобы им оказался Антоний. Преодолев смятение, девушка на цыпочках подкралась к дверному «глазку». Искаженная дешевой оптикой, плохо различимая в тусклом свете фигура, весьма напоминала Ирку. Слава щелкнула замком.

— Привет.

— Привет. Я о тебе как раз вспоминала.

— Значит, легка на помине. Что у тебя с тем парнем было?

— Да ничего особенного, — Венцеслава только теперь сообразила, что не видела подругу с того рокового вечера. — Просто гуляли в парке.

— Все так говорят.

— Правда, Ир – мы больше не встречались ни разу. А ты куда пропала?

— Долго рассказывать. Когда ты с этим Антоном…

— Антонием.

— Какая разница. В общем, когда вы с ним ушли, я тоже без дела не засиделась. Короче – познакомилась с ребятами. У одного парня, Кольки – машина, мы поехали к нему на дачу. Потом… Ну, короче, я оттуда ушла. Стою на дороге. Голосую. Вдруг – иномарка. За рулем – парень. Крутой, весь из себя. Я его попросила до города подбросить. Ну и подбросил… Короче тыры-пыры, все такое, в общем, я только сегодня утром домой вернулась. Бабка с ума сходила. Скандал был – во! Ну, я ее послала и ушла из дому. Насовсем.

Ирка замолчала, ожидая бурной реакции на свой рассказ, но ошиблась – Слава и бровью не повела, выслушав столь сенсационное сообщение.

— Я не шучу, Славка. Я, правда, совсем ушла.

— И куда теперь?

— Помнишь, я про Кольку говорила, у которого машина? Так вот – у него есть друг Сережка…

Увлекшись, Ирина начала подробно рассказывать о своих весьма запутанных отношениях с новыми знакомыми. Подруга не слушала гостью – думала, просчитывала, решала, и, вдруг, оборвав Ирку, твердо произнесла: