— Когда ты ушла, я с полчаса слонялся без дела и сел читать. Потом незаметно началось что-то странное. Как это объяснить? Подожди… Представь два изображения, наложенных друг на друга. Было светло, солнце светило, я прекрасно видел шрифт, которым был набран текст и в то же время чувствовал, как становится темно. Темнота подкрадывалась, прозрачная и густая. Я вышел на улицу. Вокруг стало так темно, что я различал только желтую точку солнца, но при этом видел море, небо чаек. Будто другими глазами. Было жарко, но подступал холод. Я испугался. Очень испугался. Это раздвоение было невыносимо. Меня растягивало, разрывало надвое. Потом я не знаю, что случилось. Не могу объяснить. Наверное, потерял сознание. Впрочем, это уже не имеет значения. С каждым хотя бы раз в жизни происходит нечто необъяснимое. Я сделал тебе больно, прости…

— Что?

— Синяки на руках проступают.

— Чепуха. Главное – ты.

— Теперь все в норме. Я давно себя так хорошо не чувствовал, — он встал с земли, распрямился. — Пойдем к воде.

Она чуть помедлила, смотря вслед высокому великолепно сложенному мужчине, легко сбегающему по громыхающей железной лестнице, ведущей на пляж. Брызги ледяной воды

внезапно ударили по лицу, голову сжал обруч боли. Женщина вздрогнула, прижала пальцы к вискам. Но вскоре наваждение прошло, и теплый ветер вновь коснулся ее лба и щек. Вслед за мужем она спустилась к пенящейся кромке прибоя.

— Ты знаешь, я ведь тоже что-то почувствовала. Тогда, в поселке. Тревогу. Страх. Мне кажется, мы не должны расставаться надолго. Не знаю почему. В следующий раз мы пойдем вместе.

— Нет.

— Нет?

— Я не хочу видеть никого кроме тебя. Только ты, океан, чайки, соленый ветер… Иначе…

— Что – иначе?

— Не знаю. Просто по-другому нельзя.

Положив руки на его плечи, она внезапно предложила:

— Давай танцевать. Здесь. Сейчас.

— Здесь? — он улыбнулся.

— Да. Ты и я. Одни на целой земле.

Женщина знала, что ни с кем иным, никогда не будет даровано ей упоительного волшебного чувства, рождавшегося в кружении их танца. Ее партнер танцевал божественно. Обаяние, загадочный магнетизм этого человека давно лишили ее покоя, как лишали покоя и других женщин, знавших его. В их

представлении он был идеально красив, почти совершенен. Он казался таким, хотя и обладал не слишком правильными, едва ли соответствовавшими признанным канонам красоты, чертами лица. Скорее, он был даже некрасив, но сила его таланта, одухотворенности, артистизма, творили чудо перевоплощения.

И сегодня, едва не потеряв этого человека, женщина почувствовала, что не сумеет жить на опустевшей Земле, жить, лишенная каждодневного чуда преображения бытия, которым он щедро одаривал всех и прежде других – ее. В танце было их спасение. Она должна была танцевать с тем единственным, несравненным, способным вернуть нарушившееся равновесие Мирозданья.

Отдавшись его воле, женщина скользила в бесконечном кружении по влажному упругому песку маленького пляжа, заворожено смотрела в прежде улыбчивые, а теперь строгие и печальные глаза.

— Можно сказать, я здесь случайно, проездом. Интересно посмотреть, какое гнездышко вы свили на этих развалинах. Когда-то я очень недурно провел здесь лето с… Впрочем, ты ее не знаешь. Постой, постой! Я прекрасно понимаю, как ты относишься к моему внезапному вторжению. Ты не рада, это

закономерно. Вам вдвоем никто не нужен. Но я заслужил терпимое отношение хотя бы в награду за то, что я указал это местечко. Без меня где бы вы сейчас были? Среди груды полуголых тел жарились бы где-нибудь на курорте? Нюхали бы бензин в экскурсионном автобусе? Не бойся, я скоро уеду. Мне и в самом деле было по пути.

Женщина улыбнулась, стараясь выглядеть гостеприимной хозяйкой:

— Не клевещи на нас, мы рады тебя видеть.

— Мы? А где наш прекрасный принц?

— Еще не встал.

— Похоже, вы слишком заняты друг другом. По правде говоря, ты выглядишь неважно. Ну-ка, покажись. Что у тебя под волосами?

Гость бесцеремонно поднял тяжелую прядь, прикрывавшую лоб женщины. В его глазах засветилась тревога – неровная, едва затянувшаяся рана наискось пересекала лоб и висок.

— Что случилось? — в голосе уже не было развязано-веселых интонаций. — Ты была у врача?

— Врача? Зачем мне врач? Я совершенно здорова.

Ее лучистые светло-серые глаза были полны удивлением и тревогой, рука непроизвольно потянулась ко лбу, лицо скривилось от внезапной боли.

— Постой… Откуда это? Кто выкручивал тебе руки? Так ли вы хорошо живете? Запястья синие…

— Я сейчас! — чем-то встревоженная, она опрометью бросилась к покосившемуся домику.

Минула минута, другая. Время шло. Она не возвращалась. Гость переминался с ноги на ногу, стоя на утоптанном песке тропинки, поглядывал на казавшееся черным окошко. Ждал. Едва ли ни каждую секунду смотрел на часы, но не замечал расположения стрелок. Порывался то уйти, то приблизиться к дому. Неслышный звон тревоги пронизывал влажный воздух. Решившись, гость сделал несколько шагов, громко постучал в дверь:

— Откройте! Что у вас случилось?

— Уезжай! Мы не хотим тебя видеть! Нам никто не нужен! Заклинаю тебя, уходи! Нам плохо, когда ты здесь… — голос женщины сорвался на крик. — Уезжай! Уезжай!

Выругавшись вполголоса, он решительно навалился на ветхую дверь. Нечеловеческий визг обезумевшей женщины разрывал барабанные перепонки.

— Какого черта… — потерявшие смысл слова застряли в горле.

Женщина отползла в угол, пытаясь заслонить своим телом то, что сжимала в объятиях. Вошедший приблизился к ней. Отшатнулся:

— Он же мертв. Мертв. Он давным-давно умер. Весь высох. Ты что, не видишь – это труп, мумия… Отойди от него. Успокойся. Сейчас мы пойдем в поселок. Я не знаю, что у вас произошло, но мы поможем тебе. Все будет хорошо.

— Хорошо – было.

На удивление покорно она оставила тело мужа, поднялась, подошла к двери. Когда ее спутник постиг причину странного спокойствия, было уже поздно. Кувыркаясь, он летел на острые прибрежные камни, а толкнувшая его женщина, равнодушно наблюдала за падением.

Вечером они катались на лодке. Море было удивительно спокойно, чешуйки лунного серебра устилали его гладь. Зыбкая светящаяся дорога уходила к горизонту.

— Мы уплывем далеко-далеко. Туда, где глупцы не потревожат нас.

Он улыбнулся. Его глаза обрели то доброе, ласковое выражение, которое она почти забыла.

— Наш отпуск еще не окончен… — и взялся за весла.

Старая квартира

Виталий, Виталий Валентинович, как все чаще именовали его последнее время, притормозил у монументального сталинского дома и, выйдя из подержанной, но престижной иномарки, прошествовал к подъезду. Наконец-то свершилось давно ожидаемое событие – умерла его престарелая тетка, и Виталий стал владельцем просторной квартиры в самом центре города. Ему не в чем было упрекнуть – хотя он и не общался с выжившей из ума старухой, завещавшей жилплощадь, но похоронил ее вполне достойно, прикупив венки и выбрав не самый дешевый. Виталий считал, что даже превысил свои обязательства перед теткой, устроив ей более пышные, нежели у других «бесхозных» пенсионеров, похороны.

На выкрашенной дешевой коричневой краской двери болталось объявление, сообщавшее о продаже квартиры. Виталий удивился, рассердился, приготовился к борьбе с

неведомым конкурентом, вставшем на его пути и только дважды прочтя текст, понял, что речь идет о жилплощади расположенной этажом выше. Старики умирали, оставляя свои дома новому поколению.

В детстве Виталий подолгу гостил у своей тетки и потому знал, что увидит, отворив входную дверь. Он не ошибся – захламленное давно вышедшими из моды вещами жилище ничуть не изменилось за последние полтора десятка лет. В просторном холле – зависти владельцев малогабаритных квартирешечек, взгляд Виталия первым делом уперся в собственный силуэт на фоне светлого прямоугольника – потускневшее зеркало в замысловатой раме услужливо отобразило фигуру вошедшего. Плюшевые портьеры отгораживали вход в гостиную. Незваный гость отодвинул неподатливую пропыленную ткань, шагнул под матерчатую арку. Шторы в комнате были задернуты, и густые тени скрывали знакомую с детства обстановку. Громадный дубовый шкаф с дверцами, собранными из разноцветных стеклянных ромбов, не менее громоздкий диван, круглый стол, задрапированный скатеркой, похожий на экспонат музея, черно-белый телевизор, фотографии в нелепых рамках, солнце маленького мирка – огромный оранжевый абажур с бахромой, нависший над столом и подушечки, салфеточки, дорожки, вышитые руками тетки… Виталий только вздохнул, оглядев комнату. Звук, напомнивший храп, заставил его вздрогнуть. Но