Утром осужденный Сердюк как всегда вышел из камеры и двинулся на хоздвор. Через несколько часов молодой офицер Коник должен был заступить на вахту у тюремных ворот. Уединившись в мастерской, редактор местной газеты приступил к маскараду. Он продел голову в бумажный ворот и закрепил на нем коленкоровый галстук. Поверх была надета довольно симпатичная куртка, от соприкосновения с которой на руках оставались пятна краски. Куртка предательски шуршала и слегка обсыпалась, но откладывать операцию не хотелось. Как назло, осеннее небо затянуло тучами. В любой момент мог сорваться дождь, и модному одеянию пришел бы конец. Представив мутные потоки, стекающие с робы, галстука и, главное, берета, зек вздрогнул. Он собрался с мыслями, надвинул на глаза берет, вымыл руки, сжал в руке милицейское удостоверение и вышел из мастерской. Сердюку удалось незаметно выбраться с хоздвора. Впереди лежал контрольно-пропускной пост № 1. В это время с неба упали первые капли дождя. Зек заспешил.

Чем ближе он подходил к дежурке, тем уверенней себя чувствовал. Возможно, потому, что играл ва-банк. Думы о последствиях провала таяли, уступая место наглости, граничащей с отчаянием. Когда до поста оставался десяток метров, сердце Сердюка остановилось, сперло дыхание. Зеку показалось, что на вахте кто-то из старой команды, которая отменно знала неформального идеолога в лицо. Но в следующую секунду вырвался вздох облегчения. У «главной кнопки» дежурил незнакомый младший лейтенант, уши которого напоминали прямоугольные трапеции. Крашеный зек резко замедлил шаг, небрежно развернул «ксиву» и лениво пробасил:

— Следователь Забирко. Чепурной проходил или нет?

Взгляд офицера упал на книжечку и слегка заострился. Выждав мгновенье, зек сложил документ. Коник вопросительно уставился на Сердюка. Тот повторил вопрос.

— Кто такой Чепурной? — спросил дежурный.

— Адвокат, мать его так. Уже час его жду.

Осыпая бранью непунктуального адвоката, Сердюк пошел прочь. Он так же тайком вернулся на хоздвор и быстро переоделся в старую форму. Помаячив минут двадцать среди местной публики, он вновь закрылся в кладовке. Черед десять минут к посту № 1 вновь вальяжно шагал «следователь Забирко» с папкой в руке.

— Не было адвоката?

— Не было.

— Во мудак, а?

С минуту Сердюк бродил возле поста. Уже начинал моросить дождь. Зек решительно подошел к зарешеченной двери:

— Ладно, открывай калитку. Посмотрю на улице. Может, пропуск потерял.

Дежурный офицер колебался. Сердце зека вновь сжалось. Помедлив несколько секунд, Коник положил руку на кнопку. Щелкнул электронный замок решетки. Чуть позже открылась наружная дверь. Сердюк был свободен.

Эта свобода длилась чуть больше часа. Дождь усилился. Чтобы не вызывать подозрений, беглый редактор должен был имитировать поиски адвоката. Проклиная все на свете, он походил туда-сюда вдоль тюремных стен и заспешил прочь. Можно было укрыться под козырьком одной из контор, расположенных возле СИЗО, но Сердюк рвался подальше от тюрьмы. Лишь психически больной позволил бы себе после побега пережидать внезапный дождь в сотне метров от осточертевших застенков. В любую минуту Сердюка могли хватиться, обыскать тюремные дворы и наконец сделать запрос на пост № 1.

Небо расколола молния, и хлынул ливень. Пробежав еще десяток метров, Сердюк сорвал берет и бросил в мусорную тумбу. На руках остался темно-коричневый след. Зек был уверен, что такой же след красуется на его стриженой голове, и надежда была лишь на дождь. Он не рискнул сесть в автобус, чтобы не пачкать пассажиров направо и налево. Темно-синие потеки залили белый ворот. Сердюк остановился, чтобы перевести дух, и нырнул под навес остановки. Под его ногами сразу же растеклась цветная лужица. Какая-то бабка во все глаза уставилась на него и открыла рот. Сердюк показал ей кукиш и побежал дальше. Через десять минут дождь прошел так же неожиданно, как и начался. Но это беглеца уже не радовало.

Леонид Семенович представлял из себя в лучшем случае странное зрелище. Короткостриженая голова с коричневыми пятнами на лбу и затылке, «облысевшая» куртка с отклеившимся рукавом, грязные клочья воротника, поверх которых свисал вздувшийся от воды галстук. В таком виде можно было продвигаться лишь глубокой безлунной ночью, да и то проселочными дорогами. К своему проигрышу Сердюк вдруг отнесся философски. Он побрел в подворотню, еще надеясь укрыться в каком-то подвале. Навстречу ему бодро вынырнул милицейский патруль, прятавшийся от дождя под аркой. Все три сержанта вытаращили глаза и на мгновенье остановились. Где-то на ремне трещала рация. После краткого замешательства патруль обступил Сердюка, который был ко всему равнодушен.

— Вы здесь живете? — поинтересовался тот, что с рацией.

Леонид Семенович тупо смотрел перед собой. В его душе вдруг оборвалась невидимая нить, и, распахнув промокшую «ксиву», которую еще держал в руке, он истерически завопил:

— Я следователь Забирко! Я вынужден вас арестовать! Не трогать меня, не имеете права! Менты поганые, гады, гады, гады…

Сердюка вели под выкрашенные руки. Беглый зек изрыгал проклятия и твердил, что он редактор газеты и что он заставит всю областную милицию подать в отставку. Дежурный отделения, где истекающему краской субъекту выделили угол в коридоре, вначале сделал запрос в психиатрическую лечебницу. Офицер с интересом рассматривал мокрую книжицу, озаглавленную «Свод директивных материалов». На ней еще пробивалось «Забирко Михаил Дементьевич» и «…ель по особо важн…» Лучше всего сохранилась фотография три на четыре, с которой уверенно смотрел подозрительный тип.

Задержанного Сердюка попросили встать с пола и отойти от стены. Тот покинул загаженный угол и безучастно стал снимать холодную мокрую куртку. На свет явилась голая грудь в клочках грязного ватмана. Заодно дежурный попросил снять и странные брюки. Через минуту Леонид Семенович стоял в характерных казенных трусах. Ждать ответа из психбольницы офицер не стал. Он снял телефонную трубку, набрал номер следственного изолятора и передал дежурному сообщение о странном субъекте. В тюрьме об участи Сердюка даже не подозревали. Когда прозвучало слово «Забирко», дежурный Коник напрягся. Его трапециевидные уши в момент налились кровью. На его служебной карьере был поставлен крест.

В тюрьме забили тревогу. Оказалось, что бесследно исчез агитатор и пропагандист Сердюк. Его не нашли ни в кладовке под звучным названием «фотолаборатория», ни в красном уголке, ни в мастерской. На его рабочем столе валялись засохшие кисти, пакетики из-под химикатов, баночки с краской, обрывки ткани. Их хозяин словно растворился. Забрать голого художника-оформителя приехали лишь после обеда.

Однажды вечером некий Яцек Сташевский, житель польского городка Лодзи, вышел на веранду покурить. Он глубокомысленно затянулся и тут же получил сильный толчок в спину. Трое дюжих мужиков бесшумно свалили его на пол, за спиной защелкнулись наручники. Яцека поставили на ноги и повели к забору, за которым виднелся полицейский автомобиль. Испуганный пленник было задергался в руках конвоя, но тут же больно получил ногой по голени. В кабине Яцек завозился и завопил:

— Куда вы меня везете? За что? Кто вы такие? Ваши документы!

Полицейские угрюмо молчали. В полицейском участке дежурный офицер равнодушно взглянул на нервного Яцека и спросил:

— Яцек Сташевский?

— Да. В чем же, наконец, дело? Я простой пекарь, мне сорок шесть лет. Я никого не убивал и не грабил.

Офицер протянул несколько бумажных листов:

— Ваша метрика?

Это была постраничная копия документов Яцека Сташевского: его год и число рождения, место работы, домашний адрес, фамилия супруги и тому подобное. Он оторопело изучал то, что знал наизусть. Офицер хитро подмигнул:

— Завтра опять пайку жрать будешь. Мы за тобой, пся крев, уже два дня бегаем. Уведите!

Сташевский переночевал на металлическом топчане в камере. Утром за ним прибыл тюремный конвой, вооруженный автоматами и собакой. Через час бедный Яцек уже сидел перед начальником тюрьмы. Тот был мрачнее тучи. Вытащив из сейфа толстую папку, тюремщик бросил ее перед собой на стол и грозно изрек: