— Нишайя? Это что?

— Видишь ли, Нишайя не была частью доимперского Тренторианского Королевства, потому я вовсе не удивлен, что ты о ней даже не слышала. Это планета, очень маленькая. Изолированная. Никому не нужная и неинтересная. Да и я о ней в конце концов узнал только потому, что поинтересовался. Мало какому из двадцати пяти миллионов миров удавалось добиться такого головокружительного взлета известности, причем среди них вряд ли отыщется столь малозначительный мир, как Нишайя… А ведь это интересно, не правда ли, и весьма значительно.

Дорс отодвинула в сторону справочные материалы и спросила:

— Ты решил в очередной раз поупражняться в парадоксах? К чему этот разговор о значительности и незначительности?

— О, я вовсе не выдумываю никаких парадоксов, даже тогда, когда они у меня получаются. Понимаешь, Джоранум ведь с Нишайи.

— А, так ты думаешь о Джорануме?

— Да. Я просмотрел одно из его выступлений — по настоянию Рейча. Смысла в нем, прямо скажем, немного, но общее впечатление поистине гипнотическое. На Рейча он подействовал именно так.

— Думаю, так бы он подействовал на любого далийца, Гэри. Непрерывные призывы Джоранума к равенству секторов, естественно, найдут отклик в сердцах униженных термальщиков. Ты же помнишь Даль?

— Отлично помню и нисколько не виню мальчика. Мне просто не дает покоя то, что Джоранум родом с Нишайи.

Дорс пожала плечами.

— Ну, должен же он быть откуда-то родом, и наоборот, Нишайя время от времени должна порождать выдающихся людей, выдающихся даже по тренторианским меркам.

— Все верно, но как я тебе уже сказал, я поинтересовался Нишайей. Мне даже удалось выйти на гиперпространственную связь с одним второстепенным служащим, что стоило мне довольно значительной суммы, которую я при всем желании не могу предоставить для оплаты на факультет.

— Ну, и узнал ты что-нибудь такое, что оправдало бы затраты?

— Похоже, узнал. Понимаешь, Джоранум то и дело вставляет в свои речи всяческие рассказы — легенды своей родной планеты. И это служит ему хорошую службу здесь, на Тренторе, поскольку он производит впечатление человека из народа, наполненного до краев доморощенной философией. Эти рассказы оживляют его речь, создается впечатление, что он — уроженец маленькой планеты, выросший на далекой одинокой ферме, расположенной в пасторальной, экологически чистой местности. Людям это нравится — особенно тренторианцам, которые скорее умрут, чем согласятся переселиться куда-либо в экологически чистую местность, но зато обожают мечтать о таком.

— Ну и что?

— А то, что тот человек с Нишайи, с которым я говорил, ни сном, ни духом не ведает ни о каких таких сказках.

— Это не имеет значения, Гэри. Какая бы это ни была маленькая планета, это все равно планета. То, что у всех на устах в той местности, где родился Джоранум, может быть не ведомо никому в тех краях, откуда родом человек, с которым ты беседовал.

— Нет-нет. Народные предания, в том или другом варианте, как правило, гуляют по всей планете. И потом, понимаешь, я с трудом разбирал то, что мне говорил этот человек. Говорил он на стандартном галактическом, но с таким жутким акцентом, что понять было почти невозможно. Ради проверки я поговорил еще кое с кем с этой планеты — то же самое.

— И что?

— У Джоранума — ни малейшего акцента. У него приятный тренторианский выговор, совершенно безупречный. Получше моего, если на то пошло. Я, к примеру, грассирую «р» — так говорят на Геликоне. Он — нет. Судя по его досье, он прибыл на Трентор, когда ему было уже девятнадцать. На мой взгляд, совершенно невероятно провести первые девятнадцать лет жизни, говоря на совершенно варварском диалекте Нишайи, а потом оказаться на Тренторе и утратить все следы акцента. Как бы долго он ни жил здесь, все равно что-то должно было бы в его выговоре остаться такое… Ты на Рейча посмотри — он же то и дело сбивается на свои далийские штучки.

— И какой же вывод ты сделал?

— Вывод? Какой вывод? Сижу весь вечер и пытаюсь сделать вывод, прямо как какая-нибудь дедукционная машина. Вывод такой: Джоранум не с Нишайи. На самом деле, я думаю, он избрал Нишайю как вымышленную родину именно потому, что это такая отсталая, малозначительная планета, что никому и в голову не придет там наводить о нем справки. Вероятно, он осуществил скрупулезнейшую компьютерную проверку в поисках такого мира, в отношении которого его наименее вероятно было бы уличить во лжи.

— Но это смешно, Гэри. Зачем ему придумывать себе ложную родину? Из-за этого ему пришлось бы страшно фальсифицировать все свое досье.

— Именно это он, по всей вероятности, и сделал. Полагаю, у него достаточно последователей в муниципальных службах, чтобы он без труда мог это проделать. Скорее всего, никому и в голову не пришло проверять его утверждения, а все его последователи — слишком убежденные фанатики, чтобы вообще заводить такие разговоры.

— И все-таки, зачем?

— Затем, думаю, что Джоранум не хочет, чтобы люди знали, откуда он родом на самом деле.

— Но почему? Все планеты в Империи равны — и в отношении закона, и в отношении традиций.

— Не знаю. Не уверен. В реальной жизни чаще всего все обстоит не так идеально.

— Ну и откуда же он тогда? У тебя есть какая-то догадка?

— Да. Она возвращает нас к разговору о волосах.

— При чем тут волосы?

— Понимаешь, покуда я беседовал с Джоранумом, я все время чувствовал себя не в своей тарелке и никак не мог понять почему. Наконец я понял, что это из-за его волос. Что-то в них было такое — густота, блеск… какая-то неестественная красота — я такой раньше никогда не видел. И вдруг я понял. У него искусственные волосы, старательно выращенные на черепе, который, по идее, должен бы быть лысым.

— Должен бы? — прищурилась Дорс. Похоже было, она все поняла. — Ты хочешь сказать…

— Да, хочу. Он из архаичного, напичканного мифами тренторианского сектора Микоген. Вот именно это он и пытается скрыть.

Дорс Венабили холодно и трезво задумалась. Собственно, она только так и умела думать — холодно и трезво, в отличие от того, как вела себя во время эмоциональных вспышек.

Она закрыла глаза, чтобы лучше сосредоточиться. Прошло восемь лет с тех пор, как они с Гэри побывали в Микогене, да и пробыли там совсем недолго. Восторгаться там, прямо скажем, было нечем, разве только пища вызывала восхищение.

В сознании ее мало-помалу воскресла картина… странное, пуританское, патриархальное сообщество… там действительно удаляли всю растительность с тела, и делалось это исключительно для того, чтобы противопоставить себя всем остальным, для того, чтобы «понять, кто такие микогенцы»… Легенды, воспоминания (или выдумки) о тех временах, когда они правили Галактикой, когда жизнь их длилась долго, когда существовали роботы…

Дорс открыла глаза и спросила:

— Зачем, Гэри?

— Зачем что, дорогая?

— Зачем ему скрывать, что он из Микогена?

Она вовсе не думала, что Гэри помнит о Микогене больше нее, и помнить не мог, но у него был совсем другой ум — не лучше и не хуже, а просто другой. Ее ум был способен лишь на то, чтобы запоминать и делать очевидные заключения в форме математической дедукции. А ум Гэри порой делал самые неожиданные скачки. Селдон, правда, старался делать вид, будто бы интуиция — это из той области, которая свойственна исключительно его ассистенту, Юго Амарилю, но Дорс он не мог обмануть. Селдон пытался производить и другое впечатление — несколько странноватого математика, который взирает на мир, не переставая удивляться, но и в этом он тоже не мог обмануть Дорс.

— Так зачем же ему скрывать, что он из Микогена? — повторила Дорс свой вопрос.

Селдон сидел, глядя в одну точку. Когда он вот так сидел, Дорс чутьем понимала, что он пытается извлечь нечто ценное из принципов психоистории, что помогло бы прояснить конкретный вопрос.

Наконец Селдон ответил.

— Микоген — жестокое сообщество с уймой ограничений. Там всегда отыщется кто-то, кто взбунтуется против их диктата над делами и мыслями. Всегда отыщется кто-то, кто захочет раствориться в общей массе, кто возжелает попасть в более раскрепощенный мир за пределами такого сообщества. Это вполне понятно.