Вы имеете полное право упрекнуть меня в неискренности. Мне совершенно не понравилась книга Эф. Ричарда Хеймана. Она показалась мне скучной и примитивной. Я безо всякого интереса просматривал его пространные статьи в научных журналах, причем всякий раз оказывалось, что многие идеи и выводы позаимствованы им у коллег. Мне не понравилась его манера пожимать руку. Не понравилось даже его имя. Как я должен был его называть? Эф. Ричард? Или просто Эф? А может, Дик? Или он предпочитал «мой дорогой Хейман»? Небольшого росточка, круглая, похожая на чугунное ядро голова, венчик рыжих волос вокруг обширной лысины, густая окладистая рыжая борода (я нисколько не сомневался, что подбородок у него такой же круглый, как и череп), тонкогубый, акулий ротик, едва просматривающийся сквозь растительность, водянистые глаза.

К другим членам комитета враждебности я не испытывал. Близких отношений ни с кем из них не поддерживал, хотя и знал, что в избранном ими роде деятельности они по праву числятся в лучших специалистах. При наших редких встречах на различных научных форумах трений между нами не возникало. Мортон Филдз, психолог из Чикагского университета, принадлежал к новой, так называемой космической школе, которую я воспринимал как разновидность нецерковного буддизма. Приверженцы этой школы пытались объяснить загадки человеческой души, полагая последнюю пребывающей в неразрывной связи со Вселенной и составляющей с ней единое целое. Выглядел Филдз, как чиновник средней руки, скажем, инспектор, уверенно шагающий по ступеням служебной иерархии: атлетическая фигура, песочного цвета волосы, плотно сжатые губы, волевой подбородок, светлые глаза. Я представлял, как по рабочим дням он безотрывно сидит в обнимку с компьютером, а по выходным безжалостно гоняет мяч от лунки к лунке по полю для гольфа. Однако вскоре я выяснил, что не такой уж он и педант.

В свои шестьдесят три или четыре года Ллойд Колфф был дуайеном филологов. Широкоплечий, с огромным животом, мясистым, изрезанным морщинами лицом, длинными, как у гориллы, руками. Работал он в Колумбийском университете и слыл любимцем студентов за свои здоровые инстинкты. Он знал больше санскритских непристойностей, чем любой человек, живший на Земле за последние тридцать веков, и не уставал цитировать их. Коньком Колффа была эротическая поэзия всех времен и народов. Говорили, что он добился руки своей будущей жены, тоже филолога, шепча ей на ухо вирши персидских поэтов, воспевающих жгучие ласки влюбленных. Для нашего комитета он был находкой. В отличие от Эф. Ричарда Хеймана, чванливая напыщенность которого, как я подозревал, скрывала лишь пустоту.

Эстер Миккелсен, биохимик из Мичиганского университета, участвовала в крупномасштабном проекте по созданию искусственной жизни. Я встречался с ней на прошлогодней конференции AAAS в Сиэтле. Кроме как фамилией, она ничем не напоминала почитаемых мною скандинавских красавиц. Темноволосая, с узкой костью, хрупкая, низенького росточка, не выше пяти футов, она походила на фарфоровую статуэтку, которая может упасть и разбиться на мелкие кусочки. Едва ли Эстер весила больше ста фунтов. И в свои сорок с небольшим лет выглядела гораздо моложе. Одевалась строго, подчеркивая свою мальчишескую фигуру, как бы говоря сластолюбцам, что в ней они не найдут ничего интересного для себя. Не знаю, что послужило тому причиной, но внезапно перед моим мысленным взором возникли лежащие в постели Ллойд Колфф и Эстер Миккелсен. Его тяжелое, заросшее волосами тело поднималось и с силой опускалось на Эстер, едва видимую в зазоре между ним и кроватью. Узкие бедра ее охватили талию Ллойда, пятки вжались в его мясистую спину. Их физическое несоответствие показалось мне столь чудовищным, что я закрыл глаза и отвернулся. Когда же я вновь открыл их, Эстер и Ллойд, в тревоге уставившись на меня, по-прежнему стояли бок о бок, гора плоти рядом с хрупкой нимфой.

— Вам нехорошо? — Голос Эстер звенел, как колокольчик. — Я подумала, что вы сейчас лишитесь чувств.

— Немного устал, знаете ли, — солгал я.

Не мог же я объяснять, что за образ открылся мне, чем он так меня потряс. Чтобы скрыть смущение, я повернулся к Крейлику и спросил, кого мы еще ждем. Он ответил, что Элен Макилуэйн, знаменитого антрополога, которая должна прийти с минуты на минуту. И действительно, не успел он закрыть рот, как дверь скользнула в стену и божественная Элен быстрым шагом вошла в комнату.

Кто не слышал об Элен Макилуэйн? Что еще можно о ней сказать? Апостол культурологического релятивизма, женщина-антрополог, не просто женщина, но неутомимый исследователь обрядов и культов, отмечающих у разных народов достижение юношами половой зрелости и способность девушек приносить потомство, готовая в любой момент предложить себя на роль вышеупомянутой девушки или сестры по крови. В стремлении познать все она не останавливалась ни перед чем. Забиралась в трущобы Уагудугу, чтобы отведать поджаренной на вертеле собачатины, писала монографию по способам мастурбации, лицезрела, как лишают девственности в морозных долинах Сиккима. Казалось, она всегда была с нами, совершая подвиги — один невероятнее другого, — публикуя книги, за которые в иные времена ее сожгли бы на костре, и делясь с телезрителями фактами, от которых стыла кровь и у привыкших ко всему ученых. Дорожки наши раньше частенько пересекались. Ее моложавость удивила меня: я же знал, что ей, как минимум, пятьдесят.

И одевалась она… ну… экстравагантно. Пластиковый обруч обтягивал ее плечи. С него ниспадали черные нити, очень похожие на человеческие волосы. А может, это и были настоящие волосы. Они образовывали густой полог, достигающий колен, длинный, плотный, шелковистый. Волосяной тент, что несла на своих плечах Элен, навевал мысли о джунглях, ассегаях, антилопах. К нему очень бы подошли кость в носу и татуировка на щеках. Нод волосами, судя по всему, другой одежды не было. И при движении сквозь колышащийся полог то и дело проглядывало обнаженное тело. Вот и мне показалось, что я увидел розовый сосок, округлую ягодицу. Но лишь на мгновение, как, наверное, и задумывалось Элен, ибо все вновь скрывала волосяная тьма. Так что нам оставалось любоваться лишь ее изящными руками, лебединой шеей, гордо посаженной головой и собственными волосами Элен, темно-русыми и блестящими. Уникальность ее наряда как бы подчеркивала его абсурдность. Едва Элен переступила порог, я искоса глянул на Эстер Миккелсен. От изумления глаза ее округлились, рот приоткрылся.

— Извините, что опоздала, — великолепное контральто Элен наполнило комнату. — Задержалась в Смитсоновском институте. Мне показали великолепный набор ножей для обрезания, изготовленных в Дагомее из слоновой кости.

— Тебе позволили поупражняться с ними? — спросил Ллойд Колфф.

— Мы не зашли так далеко. Но я готова продемонстрировать свое мастерство, дорогой Ллойд, если мы прогуляемся туда после этого совещания. На тебе.

— Ты опоздала на шестьдесят три года, — пробурчал Колфф, — о чем тебе, впрочем, известно. Не ожидал, что у тебя такая короткая память, Элен.

— О, конечно, дорогой! Ты абсолютно прав! Тысяча извинений! Как я могла забыть! — И она бросилась к Колффу в развевающемся волосяном наряде, чтобы поцеловать его в широкую щеку.

Сэнфорд Крейлик прикусил губу. Очевидно, его компьютеры учли далеко не все. Эф. Ричард Хейман смущенно смотрел в пол, Филдз улыбался. На лице Эстер отражалась тоска. Я подумал, что нашей компании скучать не придется.

Крейлик откашлялся.

— Раз уж все в сборе, позвольте мне привлечь ваше внимание…

И он перешел к инструктажу. Телевизионный экран, дисплей компьютера, видеокассеты, звуковые синтезаторы, в ход пошли все технические достижения, облегчающие жизнь лектору, помогающие донести до слушателей главное, в нашем случае — добиться от нас осознания срочности и важности порученного нам дела. С одной стороны, нам вменяли в обязанность развлекать Ворнана Девятнадцатого, дабы он мог в полной мере насладиться пребыванием в Соединенных Штатах образца 1999 года. С другой, от нас требовали пристального надзора за гостем. Мы должны были сдерживать его порывы, предупреждать выходки, которые могли привести к печальным последствиям. И, наконец, каждому из нас предстояло решить для себя, то ли он действительно гость из будущего, то ли ловкий мошенник.