Тут же подошел Филдз, в обычном деловом костюме, а затем и Хейман, и вовсе надевший смокинг, вышедший из моды лет двадцать тому назад. Последней появилась Эстер, в простеньком платье, с ниткой турмалинов на лбу.

Я опустил глаза, не решаясь встретиться с ней взглядом.

Как и все остальные, я шпионил за ней. Да, не мне пришло в голову установить в душе камеру и микрофон, чтобы подсматривать за ней, но, как и остальные, я не упустил возможности приложиться к оснащенной по последнему слову техники замочной скважине. И теперь знал, что у нее маленькая грудь и плоские, мальчишеские ягодицы. Филдз стоял, сжав кулаки. Хейман покраснел и уставился в пол. Но Элен, не верившая в такие понятия, как вина, стыд, скромность, тепло приветствовала Эстер, а Колфф, так много нагрешивший за свою долгую жизнь, что не мог чувствовать угрызений совести из-за того, что ненароком увидел чье-то голое тело, радостно пробасил:

— Мытье, надеюсь, вам поправилось?

— Не без этого, — улыбнулась Эстер.

Но в подробности вдаваться не стала. Я видел, что Филдзу не терпится спросить, совокупилась ли она с Ворнаном Девятнадцатым. Мне этот момент тоже представлялся спорным. С одной стороны, Ворнан продемонстрировал, что весьма расположен к сексу, причем не делает особых различий между женщинами и мужчинами. С другой, Эстер, по моему разумению, вполне могла уберечь свою добродетель даже от мужчины, с которым принимала душ. Выглядела она веселой, удовлетворенной, так что едва ли в последние три часа на ее долю выпало какое-то травмирующее потрясение. Лично мне хотелось, чтобы она все-таки совокупилась с Ворнаном. Для такой холодной и одинокой женщины, как Эстер, секс мог принести только пользу.

Еще через несколько минут Крейлик привел Ворнана, и все вместе мы поднялись на крышу, где нас ожидали четыре вертолета. Один — для прессы, второй — для членов комитета и Ворнана, третий — для сотрудников Белого дома и четвертый — для охраны. Наш вертолет поднялся третьим. В мягком гуле турбины он взмыл над отелем и взял курс на север. Во время полета других вертолетов мы не видели. Ворнан с интересом смотрел на огни Большого Нью-Йорка.

— Скажите, пожалуйста, какова численность населения этого города? — спросил он.

— С учетом окружающих городов-спутников примерно тридцать миллионов, — ответил Хейман.

— И все они — люди?

Вопрос поставил нас в тупик.

— Если вас интересует, есть ли среди них инопланетяне, — прервал затянувшееся молчание Филдз, — то могу сказать, что нет. На Земле нет жителей других миров. Разумные формы жизни в Солнечной системе нами не обнаружены, а космические станции, отправленные к другим звездам, еще не вернулись.

— Нет, я говорю не об инопланетянах. Об уроженцах Земли. Сколько среди этих тридцати миллионов людей, а сколько человекоподобных?

— Человекоподобных? — переспросила Элен. — Вы имеете в виду роботов?

— Нет, нет, я говорю не о синтезированных жизненных формах, — покачал головой Ворнан. — Речь идет о тех, кто не имеет полного человеческого статуса, ибо генетически происходит не от человека. У вас еще нет человекоподобных? Я, похоже, не могу подобрать нужных слов. Вы еще не создаете жизнь из более низких форм? Это не… — он запнулся. — Не могу сказать. Не нахожу слов.

Мы переглянулись. Практически впервые все мы говорили с Ворнаном Девятнадцатым, и уже начали возникать сложности в общении. Вновь по спине моей пробежал холодок страха от осознания того, что рядом со мной находится нечто, абсолютно чуждое мне. Здоровый скептицизм пытался убедить меня, что этот Ворнан всего лишь ловкий обманщик, однако та непринужденность, с которой он рассуждал о людях и еще-не-людях, свидетельствовала об обратном. О том, что для него это вполне естественно, ибо труднее всего описать самое привычное, с чем сжился и чего не замечаешь. Мы летели к городским окраинам. Под нами река медленно катила свои воды в океан. Кварталы домов начали чередоваться с лесными массивами. Еще несколько минут, и вертолет устремился вниз, на посадочную площадку стоакрового поместья Уэсли Брутона, в восьмидесяти километрах к северу от Манхэттена. Говорили, что Брутону принадлежал самый большой участок невозделанной земли к востоку от Миссисипи. Я в это верил.

Особняк сиял огнями. Мы увидели его сразу, едва вышли из вертолета. Он возвышался над рекой, посылая к небу столбы зеленого огня. Крытая движущаяся дорожка понесла нас к дому, отстоящему на четверть мили от посадочной площадки. Мимо зимнего сада, украшенного ледяными скульптурами. Архитектурный замысел Нгамби открылся нам во всей красе: концентрично расположенные полупрозрачные раковины образовывали остроконечный павильон, возвышающийся над окружающими деревьями. Крыша в форме восьми или девяти перекрывающих друг друга арок медленно вращалась, отчего облик дома постоянно менялся. А венчал всю конструкцию ярко-желтый фонарь. Из динамиков, в изобилии развешанных по ветвям деревьев, лилась музыка. Дорожка доставила нас к дому. Ворота скользнули в стену, открыв черную пещеру. В последний момент я поймал на зеркальной поверхности ворот свое изображение: полноватый, с мрачной физиономией мужчина, чувствующий себя явно не в своей тарелке.

Внутри правил хаос. Нгамби, несомненно, заключил союз с силами тьмы. Плоскости встречались под невероятными углами, ни одна линия не переходила в другую. Из вестибюля нам открылись десятки комнат, расходящиеся во всех направлениях, и все они непрестанно меняли форму и относительное расположение. Стены появлялись, исчезали, возникали вновь. Пол становился потолком новых, вырастающих снизу комнат. Я буквально слышал, как гудят и клацают могучие машины, приводящие в движение все это великолепие, хотя в особняк не проникало ни единого лишнего звука. Сам вестибюль покоился на твердом основании, но буквально в шаге от нас розовые степы овальной ниши, выполненные из напоминающего толстую кожу материала, на высоте наших голов изгибались, образуя некое подобие бесконечной поверхности листа Мебиуса. Можно было подняться по этой стене, миновать участок перегиба и покинуть вестибюль, хотя дверь вроде бы и отсутствовала. Я рассмеялся. Один сумасшедший построил этот дом, другой в нем поселился. Но невероятная сложность этого идиотского сооружения поневоле вызывала гордость. Двадцатому столетию было что показать пришельцу из будущего.

— Великолепно! — проревел Колфф. — Потрясающе! Каково ваше впечатление? — спросил он Ворнана.

Тот вежливо улыбнулся.

— Весьма забавно. Лечение помогает?

— Лечение?

— Это же дом, в котором лечат душевнобольных? Дурдом, не так ли?

— Это дом одного из самых богатых людей на Земле, — сухо ответил Хейман, — построенный молодым талантливым архитектором Олбертом Нгамби. Особняк этот считается выдающимся архитектурным достижением.

Очаровательно, — прокомментировал Ворнан разъяснения историка.

Вестибюль повернулся, и мы шагнули на лист Мебиуса, чтобы несколько мгновений спустя оказаться в другом помещении. Веселье было в разгаре. По меньшей мере сто человек собралось в огромном зале, формой напоминающем бриллиант. Шум стоял невероятный, но благодаря техническим ухищрениям мы услышали его, лишь оставив позади участок перегиба. Нас окружила орда гостей, начавших праздновать встречу с путешественником во времени задолго до прибытия виновника торжества. Они танцевали, пили, пели, выдыхали клубы ароматного дыма. Прожектора попеременно выхватывали из темноты их лица. Десятки из них я узнал: актеров, финансистов, политиков, светских львов, астронавтов. Брутон забросил широкую сеть, дабы из нее не выскользнул ни один из наших выдающихся современников. И то обстоятельство, что я, университетский профессор, живущий затворником, узнал столь многих из гостей, как ничто другое свидетельствовало о его власти и могуществе.

Водопад искрящегося красного вина изливался из отверстия в стене и широкой рекой пересекал пол, словно вода в поилке для свиней. Темноволосая девушка в наряде из серебряных обручей стояла под струей, глупо хихикая. Я пытался безуспешно вспомнить ее имя. Помогла Элен.