Они были в лаборатории Менгеле в Освенциме, но Сцилла оставался спокоен. Он возвышался на полголовы над ста шестьюдесятью восемью сантиметрами доктора-убийцы, более того, дверь в комнате была открыта и вела на свободу. Сцилла никогда не был в Освенциме, не встречал Менгеле, но во сне бывает всякое, и сейчас это всякое как раз и происходило.

— Я в отчаянии, — сказал Менгеле.

— Почему?

— Не могу добиться нужного оттенка голубизны глаз у младенцев. Вчера от бессилия швырнул ребенка в огонь. Зря это я, конечно, нельзя давать эмоциям волю.

— Для нас это важно, — согласился Сцилла.

— Я просто благодарю Бога за то, что он послал вас мне на помощь.

— Чем я могу помочь вам?

— Мне нужна кожа. Для трансплантации, а у вас как раз тот оттенок, какой мне нужен.

Сцилла пожал плечами.

— Лоскуток кожи — ерунда. Берите.

— Нет, нет, — покачал головой Менгеле, — лоскутка мало, мне нужна вся кожа, до последнего кусочка, мне надо ободрать вас целиком.

— Не думаю, — возразил Сцилла, — что мне это понравится. — Он сделал маленький шажок в сторону открытой двери, ближе к свободе.

Менгеле не пошевелился.

— Выслушайте меня, я предлагаю вам огромное благо.

Сцилла покачал головой.

— Если я останусь без кожи, люди будут видеть меня насквозь.

— Это и есть мой дар, разве вы не понимаете? Все будут видеть вас насквозь, и вам не придется больше лгать. Подумайте, какой груз упадет с ваших плеч — необходимость лгать. Ложь вам больше не будет нужна, так как кожа перестанет скрывать ее, и все будут видеть, что вы говорите правду. Вы ведь достаточно уже наговорили лжи, признайтесь.

— Да, это так.

— И вы хотите положить этому конец, признайтесь? Вы лжете так часто, разве вам никогда не хотелось резануть правду?

— Хотелось.

— Ну вот, я вам и предоставлю такую возможность. Вечная правда. Покой. Спокойствие, которое ведомо только честным людям.

— Не надо.

— Не давайте воли чувствам. — Менгеле протянул к нему свои крохотные ладони хирурга.

Сцилла бросился к двери.

Но слишком медленно.

Менгеле опередил его, захлопнул дверь. Теперь они остались один на один в лаборатории. Менгеле медленно пошел на него.

А он, Сцилла-скала, умеющий убивать любой рукой, начал пятиться от этого сумасшедшего. Он, великий Сцилла, оторопел перед ничтожеством, бездарным врачом, который не мог добиться даже нужного оттенка глаз.

Менгеле удивился:

— Почему вы боитесь меня?

— Я не боюсь. В моем теле нет страха. — Менгеле протянул к нему руки.

— Я применю силу, — предупредил Сцилла.

— О нет, только не это, — сказал Менгеле и, взяв Сциллу за руку, подвел к столу и уложил на него. — Больно не будет, обещаю. Я только сделаю неглубокий разрез от шеи до лба, а потом сниму всю кожу. Боли не будет, словно снимаешь пижаму. — Менгеле взял нож. — Вот видите, — сказал он, когда нож рассек кожу, — даже крови нет. — Он отложил нож, снял кожу.

— Сейчас принесу зеркало, у вас чудесные вены.

— Не надо.

— Полюбуйтесь, — Менгеле протянул ему зеркало.

Сцилла успел глянуть в него, прежде чем проснулся, жмурясь.

Ого!

Пустой, взвинченный, Сцилла лежал, уставившись в потолок. Он понятия не имел, к чему такой сон, что творилось в его подсознании, но в одном был уверен: чего бы в подсознании этом ни творилось, мрак там стоял беспробудный.

Сцилла рывком выдернул свое мускулистое тело из постели и сел, растирая пальцы. Сцилла-губка, вот на кого он сейчас похож. Сцилла-мякиш.

Хватит!

Он встал, схватил бутылку шотландского виски и подошел к окну гостиницы «Рафаэль». Он пил и смотрел на Триумфальную арку. Сколько сейчас времени? Сцилла взглянул на часы. Скоро полшестого. А в Америке сейчас за полночь, Джейни спит без задних ног. Если в программу Олимпиады включат состязания по сну, с Джейни никто не сможет тягаться. Спящая красавица.

Сцилла оделся, спустился вниз, разбудил портье, запасся кучей телефонных, жетонов. Предосторожности были излишними, если за ним следят свои, какая разница, прослушивается его телефон в номере или нет? Привычка. Сцилле нравилось быть в движении.

И вообще, хотелось на свежий воздух. На улице было все еще темно, когда он принялся искать телефон-автомат. Сцилла не боялся ходить по ночным улицам: он был высокий, широкоплечий и мог убить одной рукой. Походка у него была спортивная, комплекция внушительная — грабители никогда не приставали к нему.

Наконец он нашел будку около Арки и после долгих мучений и объяснений на полуфранцузском, гудков, щелчков и долгих ожиданий услышал сонный голос Джейни:

— А? Что? Кто? Сколько времени? Привет!

— Говорит бюро добрых услуг, — сказал Сцилла. — Разве вы не просили разбудить вас?

— Шуточки?! — раздался вопль в трубке. — За три тысячи миль, да еще посреди ночи, шутки шутить? Морду за такое бить надо.

Сцилла начал плавный переход к коду, а сначала его очень раздражали неудобства этой процедуры. Теперь же код казался приятной игрой.

— Ты еще спишь? Или уже можешь разговаривать?

— Частично.

Ключевым словом было «частично». «Ни в одном глазу» значило, что все в порядке. «Частично» говорило о том, что Сцилле о чем-то придется догадываться самому.

— Тогда я еще раз позвоню. Я только хотел сказать, что вернусь раньше на три дня, но так как ты бодрствуешь только частично, я не буду беспокоить тебя. Не сердись, что разбудил.

— Ничего, мне все равно надо было вставать.

Они закончили разговор шуткой, трубки повесили одновременно, теперь Сцилле предстояло ждать десять минут. Слово «частично» в ответе значило, что Сцилла позвонит еще раз на телефон в гараже, который находится под их домом. Десять минут понадобится Джейни, чтобы окончательно проснуться, одеться и выйти.

Еще не было шести часов, нисколько не потеплело. Сцилла продрог и недоумевал, зачем он оставил бутылку виски в комнате, где она никому не нужна. Почему он до сих пор не бросил все это и не уехал с Джейни в Лондон? Купил бы или снял себе домик, выстроенный из старинной конюшни, и сидел себе там и смотрел бы телевизор, ходил в бакалею — жил бы себе как все, счастливо и спокойно…

И неважно, что Отдел не позволяет никому уходить, не отпускает живым. Если бы только разбогатеть, по-настоящему разбогатеть, он бы откупился от них, попытался хотя бы, а если бы не сработало, купил бы себе островок в Тихом океане, укрепил бы его, а дальше пусть беспокоится Отдел.

Остров в Тихом океане, Боже… Сцилла покачал головой. Может, оно и к лучшему, что он оставил виски в номере: несколько глотков и то подействовали на его мозги.

Сцилла набрал номер, выслушал опять все щелчки и гудки и в награду снова услышал голос Джейни.

— Ты где? — Джейни, кажется, в плохом настроении.

— На воле в свободном Париже, первоклассное местечко, или это так про Лондон говорят? Поехали в Лондон, мне он нравится, а тебе?

— Где ты конкретно? На улице, в Отделе? Почему не спишь, ведь еще шести нет?

— Сон приснился мерзкий. Решил прогуляться.

— Значит, ты один?

— Как перст.

— Смотри у меня, козел. Терпеть не могу, когда ты путешествуешь без меня. А сильно мерзкий?

— Сон? — Сцилла пожал плечами. Врать смысла нет. Джейни все равно почувствует. — Очень. Очень мерзкий.

— Мой врач в таких случаях рекомендует виски.

— Не помогло.

— Возвращайся назад, это рекомендую я. Самое лучшее лекарство — я.

— Принимать каждые четыре часа.

— Как бы не так, ты давно уже немолод.

— Ты ответишь за такие речи, уродина.

— Вообще-то меня зовут Джейни.

Сцилла прислушался и убедился, что голос в трубке стал бодрым. Тогда он приступил к делу.

— Почему «частично»?

— Каспар Сцель погиб.

— Ого!

— Вот именно.

— Когда?

— Почти две недели назад, на Манхэттене. В районе Йорквилля. Он ехал в машине, а какой-то тип пытался его обогнать, я оба врезались в бензовоз. Сгорели оба, машины тоже. Опознать было нелегко, поэтому, наверное, новости еще не дошли до тебя. Он носил фамилию Гессе, и о нем никто не знал. Ну вот и все. Ты еще там, что молчишь?