Док поднял свой стакан для тоста.

— Нефтяной бизнес процветает всегда, — и он отвесил поклон вроде молитвенного.

— Восток не там, — сказал Бэйб.

— Я кланяюсь в сторону Детройта, дурачок, «Дженерал моторс» важнее для Америки, чем Иисус.

— Грязные мерзавцы и воры. — Бэйбу не нравилось место работы Дока и род его занятий: буровые установки, торговля по всему свету, загрязнение всего света.

— Если ты мне сейчас закатишь лекцию по экологии, клянусь, я расскажу твоей Ирмгард, как я поймал тебя в туалете гоняющим шкуру, когда тебе было двенадцать.

— Бэйб рассмеялся.

— Великий был день для меня. До тех пор я считал, что один в мире занимаюсь этим ужасным делом. Я думал, ты выгонишь меня из дома или посадишь в яму, а все будут бросать в меня камни. Когда ты мне сказал, что этим занимались все и во все времена, я, помню, подумал: «Вот гады эти взрослые, почему мне раньше никто не сказал?»

Док улыбнулся, указал на кровать.

— Разберика-ка эти завалы.

Бэйб занялся кроватью. У них был договор: когда Док приезжал, он занимал кровать, а Бэйб спал на диване, полном торчащих пружин.

Пока Бэйб возился, Док предложил:

— А бросай-ка ты жить как отшельник, поехали со мной в штат Вашингтон, я устрою тебя в приличное место, будем рядом. Попробуем, а? На хлеб у меня есть, ты знаешь, это не проблема.

Бэйб покачал головой.

— Там нет приличных колледжей для докторантуры.

— С прелестями Колубмуса, так?

— Колумбус не такой уж и великий университет, но в нем гораздо лучше учиться, чем, скажем, в Джорджтауне.

Неожиданно Док взвился.

— Господи, Бэйб, ради Бога, не надо повторять путь отца!

— Мне надоело это слышать! — тут же взвился и Бэйб.

Док замолчал, сконфузившись.

— Надоело? Я тебе говорю это в первый раз.

— Наш профессор Бизенталь уже прочитал об этом мне лекцию.

— Он из вундеркиндов Гомера?

Бэйб кивнул.

— Знаешь, мне нравится моя келья. Спасибо за заботу, но я останусь здесь, и Гомер Вергилий тут ни при чем.

— Осел упрямый!

Бэйб пожал плечами, убрал подушки. Док развесил в шкафу свои вещи.

— Я приглашаю тебя и Этту на обед, о'кей? Ей ведь нужна еда, так? Или она поддерживает свое божественное существование чистым воздухом?

— Погоди, вот увидишь ее — слюной захлебнешься.

Док засмеялся.

— Сынок, перед тобой человек, который один раз был женат и трижды обручен еще до двадцати пяти лет — у меня трудно вызвать слюноотделение.

— Ты что, хвастаешься? Четыре ареста и один срок?

— Да мое осуждение и сроком назвать трудно.

Док закрыл сумку, засунул ее в угол стенного шкафа. Потом спросил как бы невзначай:

— Ты все еще хранишь ту штуку?

Делая вид, что он не понимает, Бэйб переспросил:

— Какую штуку?

— Когда я зашел к тебе, ты грозился размазать мои мозги по стенке. Звучало довольно реалистично, совсем как в хорошем кино.

— Да ну…

— Так хранишь?

— Заряжен. — Бэйб залез в книжный ящик письменного стола, вытащил коробку с патронами и пистолет. — Вот.

— Сначала вытащи эти штуки, а потом дай мне.

Бэйб ловко разрядил пистолет. Владел он им мастерски; ничего удивительного, если принять во внимание, сколько времени от тренировался все эти годы.

Док взял пистолет, стараясь делать вид, что он не боится.

— Как можно хранить такое?

— Что ты имеешь в виду? Ты ведь не стал брать его себе. Не захотел.

— Не захотел? Как можно это хотеть?

— Можно. Я вот, например, хочу.

— Зачем?

— Так, без причины. Чтобы хранить. Ты же сам прекрасно знаешь зачем — отомстить.

— Бэйб, Джо Маккарти умер за год до того, как отец застрелился.

— Может быть, а может, и нет. В Вашингтоне любят приврать.

— А Хельга твоя тоже с садистскими наклонностями? Вы, милашки, наверное, сошлись на этой почве. Как ты развлекаешься, если в городе не идет картина про вампиров? — Док вернул пистолет Бэйбу.

— Давай, давай, скотина, дразни меня и дальше, — сказал Бэйб. — Ты назвал ее Ирмгард, и я не поправил тебя, потом ты назвал ее Этта, и я опять не поправил, только что ты назвал ее Хельгой, и это меня не вывело из терпения, но ее зовут Эльза, Эльза, понял! Не Ильза, не Элла, не Ева или Лейла, не Лили и не Лола.

— Извини, — сказал Док. — Должно быть, я немного не в себе после дороги. Но я больше не забуду, что ее зовут Ольга, обещаю.

— Ольга, это очень близко, но все равно неправильно, — терпеливо сказал Бэйб. — Я просто горжусь твоими успехами, ты подобрался совсем уже близко. Каждый, кто научился читать совсем недавно, как ты, помучился бы изрядно с запоминанием этих длинных слов, но мы будем заниматься с тобой до тех пор, пока ты не запомнишь: Эльза, не Порциа, не Памелла или Паула, даже не Рода, а также не Сара или Стелла, София или Шейла.

— Урсула? — попытался Док.

— Еще теплее, — сказал Бэйб, — но ее зовут Эльза, не Вида, Вера или Ванесса, или Венеция, или Вилла, или Изольда. Эльза!!!

— Эльза. — Док отпил вина и взглянул на своего младшего брата. — Ее имя я запомнил, а вот тебя как зовут?

Через поместье пролегала только одна дорога. Может быть, «поместье» — слишком сильно сказано. Но все же в параграфских джунглях, простирающихся на многие мили, голубой дом в получасе езды от Ла Кордильеры был действительно необычным…

Крестьяне в Ла Кардильере слышали о голубом доме, почти все слышали, но мало кто видел. Потому что на машине добираться до него целых полчаса и ухабы на дороге ужасные.

К тому же охрана.

На дороге всегда стояли парни, приблизительно в миле по обе стороны от голубого дома. Хотя движения на дороге почти не было, все же охрана останавливала тех немногих, кто проезжал мимо. Они никогда не объясняли своих прав и кем уполномочены, а просто становились посреди дороги со своими винтовками и ждали, когда автомобиль остановится. Не советуем появляться на этой дороге, говорил их вид, мы не любим встречать здесь дважды одни и те же лица.

Единственным, кого они пропускали без помех, был поставщик. Каждую неделю — древний грузовик с провизией из Ла Кордильеры. Почту привозили через день. Каждый полдень один охранник покидал голубой особняк и на машине ехал в ближайшую деревню за прачкой.

Прачка была широкоплечая женщина средних лет, всегда закутанная в черную шаль. Она обычно заходила в дом и через несколько часов покидала его: тот же охранник увозил ее назад.

Обычно у нее с собой ничего не было, но однажды сентябрьским днем, как всегда в черной шали, но с большой черной коробкой, она села в автомобиль, тот же, что и всегда, и тот же, что и всегда, шофер увез ее из голубого особняка. Ничего нового не было заметно в облике машины, разве что на заднем сиденье, укрытые одеялом, покоились матерчатые сумки с одеждой. Автомобиль отъехал от особняка, свернул к деревне, охранник на дороге в приветствии поднял руку.

Прачка сидела спокойно, как всегда, широкоплечая и плотная, крепко прижимая к коленям черный ящик, только шаль ее была натянута на лоб чуть ниже, чем обычно.

Автомобиль въехал в деревню, где жила прачка, и проехал ее, не останавливаясь. Прачка сидела прямо, не касаясь спинки сиденья.

Жара не ослабевала. Дорога в аэропорт Асунсьона заняла два часа.

Остановив машину, водитель вышел из нее, потянулся за сумками на заднем сиденье.

— Сядь! — скомандовала прачка на испанском.

Водитель повиновался. Прачка взяла сумки в одну руку, а ящик в другую.

Водитель спросил на испанском:

— Могу я задать один вопрос?

Особа в шали кивнула.

— Что если прачка забеспокоится? Как с ней обращаться?

— С большой и нежной заботой, — ответила особа в шали. — Объясните, что я вернусь дня через три, что она мой гость и вольна делать все, что ей вздумается. Скажите, что она много работала, я хочу предоставить ей отдых.

— Она очень глупая, — засомневался водитель. — Я думаю, она не поймет.