— А не могло ли, — спросил Бейли, — что-то сказанное вами мимоходом вызвать заморозку, когда вы уже ушли? Через час, например.

Фастольф резко его перебил:

— Абсолютно исключено, мистер Бейли. Если заморозка происходит, то мгновенно. Пожалуйста, не допрашивайте Глэдию в такой манере. Она не способна вызвать заморозку сознательно, и немыслимо, чтобы она вызвала ее случайно.

— Но ведь немыслимо, чтобы ее вызвал случайный позитронный дрейф, хотя, по-вашему, причина все-таки он?

— Но не в такой степени.

— Обе возможности крайне маловероятны? Какие могут быть различия в немыслимости?

— Очень большие. Я оценил бы вероятность умственной заморозки из-за позитронного дрейфа как один к десяти в двенадцатой степени, а из-за непреднамеренного создания всех необходимых условий — как один к десяти в сотой степени. Оценка, естественно, очень примерная, но соотношение достаточно точное. Различие больше, чем между одним электроном и всей Вселенной, и оно в пользу позитронного дрейфа.

Некоторое время царило молчание. Потом Бейли сказал:

— Доктор Фастольф, вы упомянули, что торопитесь.

— Я и так уже очень задержался.

— Так не уйти ли вам?

Фастольф привстал было, но потом сказал:

— А что?

— Я хочу поговорить с Глэдией наедине.

— Допрашивать ее?

— Я должен расспросить ее без вашего вмешательства. Наше положение слишком серьезно, чтобы считаться с правилами вежливости.

— Милый доктор, я не боюсь мистера Бейли, — вмешалась Глэдия. И добавила тоскливо: — Мои роботы защитят меня, если его невежливость перейдет границы.

Фастольф улыбнулся.

— Ну хорошо, Глэдия. — Он встал и протянул руку. Она слегка ее пожала. Он добавил: — Я хотел бы, чтобы Жискар остался здесь для общей защиты и, если разрешите, Дэниел пока останется в соседней комнате. Не одолжите ли мне какого-нибудь вашего робота, чтобы он проводил меня домой?

— Ну конечно, — ответила Глэдия. — По-моему, вы знаете Пандиона.

— Да-да. Робот крепкий и надежный!

Он ушел в сопровождении робота.

Бейли выжидающе следил за Глэдией, всматривался в нее. Она сидела, разглядывая сложенные на коленях руки.

Бейли не сомневался, что она может рассказать еще многое. И не знал, как убедить ее быть откровеннее. Но в одном он был убежден: в присутствии Фастольфа она не скажет ничего.

Наконец Глэдия подняла голову. Лицо ее было лицом маленькой девочки. Она сказала тихим голоском:

— Как вы, Элайдж? Как себя чувствуете?

— Неплохо, Глэдия.

— Доктор Фастольф сказал, что приведет вас сюда через луг и постоит с вами в самом тяжелом для вас месте.

— А? Но зачем? Чтобы посмеяться?

— Нет, Элайдж. Я рассказывала ему, как на вас действует пребывание под открытым небом. Помните, как вы потеряли сознание и упали в пруд?

Элайдж быстро мотнул головой. Помнить-то он помнил, но вспоминать не хотел и сказал сердито:

— Я теперь уже не совсем такой. Стал выносливее.

— Но доктор Фастольф сказал, что испытает вас. Все прошло хорошо?

— Достаточно хорошо. Сознания я не потерял. — Он вспомнил, что произошло, когда космолет шел на посадку, и скрипнул зубами. Нет, это другое и обсуждения не требует. Он сказал, меняя тему:

— Как мне называть вас здесь? Как к вам обращаться?

— Вы же называете меня Глэдией.

— Но, возможно, это нежелательно. Миссис Дельмар? Но вы ведь…

Глэдия вскрикнула и перебила его:

— Тут я этой фамилией не пользуюсь! Пожалуйста, не называйте меня так.

— Ну, а как называют вас аврорианцы?

— «Глэдия Солярия», но это просто указание, что я с другой планеты, и мне тоже не нравится. Я просто Глэдия. Одно имя. Оно не аврорианское, и, наверное, другой Глэдии на планете нет, так что его вполне достаточно. А я вас буду по-прежнему называть Элайдж, если вы не против.

— Нет, я не против.

— Не выпить ли нам чаю, — сказала Глэдия не вопросительно, а утвердительно, и Бейли кивнул.

— А я не знал, что космониты пьют чай, — сказал он.

— Не земной. Это экстракт одного растения, приятный на вкус и во всех отношениях безвредный. Мы называем его чаем.

Она подняла руку, и Бейли заметил, что рукав плотно затянут на запястье и соединен с тонкой перчаткой телесного цвета. Она по-прежнему в его присутствии укрывала свою кожу, где было возможно. Все еще снижала вероятность инфекции.

Ее рука на мгновение замерла в воздухе, а еще через несколько секунд вошел робот с подносом. Он был заметно примитивнее Жискара, но расставил чашки и тарелочки с канапе и бисквитиками плавно и ловко. А чай разлил даже с грацией.

— Как это у вас получается, Глэдия? — с любопытством спросил Бейли.

— Что получается, Элайдж?

— Вы просто поднимаете руку, когда вам что-нибудь нужно, и роботы уже знают, что делать. Откуда вот этот узнал, что надо подать чай?

— Все очень просто, Элайдж. Каждый раз, когда я поднимаю руку, она вносит искажение в небольшое электромагнитное поле, постоянно поддерживаемое в комнате. Различия в повороте ладони и положении пальцев создают разные искажения, которые мои роботы воспринимают как распоряжения. Пользуюсь я этим приспособлением только для самых простых приказов: «иди сюда!», «принеси чай!» и тому подобное.

— Я не заметил, чтобы доктор Фастольф пользовался такой системой.

— Это на Авроре не очень принято. Но я привыкла к этому на Солярии… К тому же в это время я всегда пью чай. Борграф уже ждет сигнала.

— Его зовут Борграф? — Бейли с интересом оглядел робота, вдруг осознав, что до этого даже на него не посмотрел. Привычка быстро рождала равнодушие. Еще день, и он вообще перестанет видеть роботов. Они будут незримо хлопотать вокруг него, и все будет делаться словно само собой.

Однако просто их не замечать его не устраивало. Он хотел, чтобы их вообще рядом не было. Он сказал:

— Глэдия, я хочу остаться с вами наедине. Даже без роботов… Жискар, пойди к Дэниелу. Можешь охранять оттуда.

— Слушаю, сэр, — ответил Жискар, словно включившись при звуке своего имени.

Глэдию это как будто позабавило.

— Вы, земляне, такие странные! Я знаю, что у вас на Земле есть роботы, но вы словно не знаете толком, как с ними обращаться. Выкрикиваете распоряжение, будто они глухие. — Она обернулась к Борграфу и сказала вполголоса: — Борграф, пусть никто из вас сюда не входит без зова. Не отвлекайте нас, если только не произойдет что-то, действительно не терпящее отлагательства.

— Слушаю, мэм, — сказал Борграф, попятился, оглядел стол, словно проверяя, не упустил ли он что-то, повернулся и вышел из столовой.

Теперь смешно стало Бейли. Голос Глэдии был тихим, зато тон таким резким, словно она была сержантом и отдавала приказ новобранцу. Но чему удивляться? Он давно убедился, что чужие промашки легче увидеть, чем свои.

— Ну вот мы одни, Элайдж, — сказала Глэдия. — Даже роботы ушли.

— Вы не боитесь быть наедине со мной? — спросил Бейли.

Помедлив, она покачала головой:

— С какой стати? Стоит мне поднять руку, махнуть, вскрикнуть — и здесь сразу же появятся несколько роботов. На космомирах ни у одного человека нет оснований бояться другого. Это не Земля! Но почему вы спросили?

— Потому что есть другие страхи, помимо физических. Я не нападу на вас, не причиню вам никакого физического вреда, это разумеется само собой. Но разве вы не опасаетесь моих вопросов и того, что с их помощью может обнаружиться? Помните, это ведь не Солярия. Там я симпатизировал вам и поставил своей задачей доказать вашу невиновность.

— А сейчас вы мне не симпатизируете? — тихим голосом спросила она.

— На этот раз речь идет не об убитом муже. Вас не подозревают в убийстве. Всего лишь погиб робот, и, насколько мне известно, вы не подозреваетесь ни в чем. Заниматься я должен доктором Фастольфом. Мне крайне важно по причинам, о которых говорить нет нужды, убедительно доказать, что он ни в чем не виновен. Если это может как-то повредить вам, я буду бессилен что-либо изменить. Я не собираюсь сворачивать с пути, чтобы не причинить вам боли. Только честно предупрежу вас об этом.