— Но шаман прослеживал линии жизни и созидания. А твои — что они означают? Ты искусственное создание? Ты вообще живой или мёртвый?

Вопрос вопросов.

— Тебе придётся решить это самой.

— Я слышала об искусственном человеке. Ты случаем не он? Постой, какое там тебе имечко придумали... «Хам Конченый»?

— Что-то вроде того.

Она отступает на шаг.

— Ладно, можешь оставить себе все остальные части, Хам. Но эти руки заслуживают достойного погребения.

И она включает пилу. Та взрёвывает, исходит жутким едким дымом и издаёт такой пронзительный визг, что у Кэма начинают тревожно зудеть все швы.

— Тормоза! Красный свет! Каменная стена! СТОП!

— Думал, я ни о чём не догадаюсь, когда ты впёрся ко мне вчера?!

Его глаза прикованы к страшному орудию, но он делает над собой усилие и переводит взгляд на мучительницу. Надо попробовать достучаться до неё.

— Я не сам пришёл — меня что-то привело туда. Вернее, его привело. И если ты отрубишь эти руки, то больше никогда не услышишь его игры!

Вот этого, наверно, говорить не следовало. Лицо девушки искажается в гримасе жгучей ненависти.

— Я уже свыклась с этим. Свыкнусь снова!

И она подносит пилу к его правой руке.

Кэму ничего не остаётся, как сжать зубы. Он готовит себя к взрыву боли, наблюдая, как опускается, визжа, пила... но в самый последний момент его мучительница отводит руку, и пила виляет в сторону, разрезая стянутую узлом куртку. Правая рука Кэма свободна.

Девушка с криком досады отшвыривает от себя пилу, и Кэм выбрасывает свободную руку вперёд, надеясь схватить тюремщицу за шею и опрокинуть на землю, но вместо этого его рука тянется к её волосам и дёргает стягивающую их ленту.

Лента падает на пол, и длинные тёмные волосы рассыпаются по плечам девушки. Она отшатывается, глядя на пленника с ужасом и недоверием.

— Почему ты сделал это? — спрашивает она. — Почему ты это сделал?

Кэм внезапно понимает, почему.

— Потому что он любит, когда твои волосы распущены. Он всегда развязывал твои ленты, правда? — Кэма одолевает смех — эмоция, вызванная воспоминанием, ошеломляющая, будто хлопок сверхзвукового перехода.

Она смотрит на него с каменным лицом — ничего не прочтёшь. Кто знает, что она сейчас сделает — убежит в страхе или опять схватится за пилу? Но девушка поступает иначе: наклоняется, поднимает ленту, выпрямляется...

— Что ещё тебе известно? — спрашивает она.

— Чувство, возникающее, когда я играю его сочинения. Он любил кого-то. Очень глубоко любил.

На её глаза наворачиваются слёзы, но Кэм понимает, что это слёзы ярости.

— Ты чудовище.

— Я знаю.

— Тебя вообще не должны были делать!

— Это не моя вина.

— Итак, тебе известно, что он любил меня. Но знаешь ли ты хотя бы, как меня зовут?!

Кэм обыскивает свой мозг — но в том, что досталось ему от Уила Таши’ни, нет ни слов, ни образов. Только музыка, моторная память и разрозненные воспоминания о прикосновениях. Поэтому вместо имени он делится с девушкой тем, что знает.

— У тебя на спине родинка, которую он щекотал, когда вы танцевали. Ему нравилось теребить твою серёжку в форме кита. Когда его мозолистые от игры на гитаре пальцы касались сгиба твоего локтя, тебя бросало в дрожь.

— Прекрати! — вскрикивает она, отступая на шаг. Потом чуть тише: — Прекрати...

— Прости меня. Я только хотел убедить тебя, что он всё ещё здесь... в этих руках.

Она молчит одно мгновение, вглядываясь в его лицо, в его руки. Затем подходит ближе, вынимает из кармана нож, разрезает рубашку, которой Кэм привязан к другому столбу.

— Тогда покажи, — требует она.

Он отключает все мысли и поднимает руку, полностью доверившись кончикам своих пальцев — как тогда, когда они нащупали запасной ключ. Касается затылка девушки, проводит пальцем по её губам — он помнит это ощущение. Прикладывает ладонь к её щеке, а кончиками пальцев другой руки скользит по её запястью, потом предплечью к тому самому месту на сгибе локтя...

Она дрожит.

Затем поднимает булыжник, который прятала в другой руке, и бьёт пленника по голове, опять лишая того сознания.

Придя в себя, Кэм обнаруживает, что снова привязан. И снова один.

Сегодня в Неваде произошло нападение на заготовительный лагерь. Погибло 23 человека, десятки ранены, сотни расплётов находятся в бегах.

Атака началась в 11:14 местного времени с отключения линий входящей и исходящей связи с лагерем «Холодные Ключи». Когда час спустя коммуникации были восстановлены, всё уже закончилось. Персонал лагеря связали и уложили лицом на землю. Вооружённые бандиты выпустили на свободу сотни склонных к насилию подростков, предназначенных для расплетения.

Начальник лагеря был казнён. В ходе расследования инцидента выдвинуто предположение, что ответственность за нападение несёт Коннор Ласситер, также известный как Беглец из Акрона.

В тесных, вызывающих приступы клаустрофобии штольнях заброшенного рудника, где укрываются аистята, Старки неистово пинает тёмные каменные стены. Лупит ногами по старым гнилым подпоркам. Ударяет по всему, что попадается на глаза, желая расколошматить всё к чёртовой матери. После всех его усилий, после всех опасностей у него украли победу! Приписали её Коннору Ласситеру!

— Ты весь грёбаный рудник развалишь, если будешь так колотить по подпоркам! — орёт Бэм. Все остальные благоразумно прячутся в глубине, подальше от своего командира, но этой Бэм вечно нужно совать нос в его дела!

— Ну и развалю!

— Хочешь похоронить нас всех, да? Вот уж это точно поможет твоему горю. Аистята, которых ты обещал спасти, будут погребены заживо. Ты просто гений, Старки!

Из чистого упрямства он ещё раз пинает подпорку. Та трещит, каменная крошка сыплется вниз. Этого достаточно, чтобы образумить его.

— Ты слышала, что они говорят! — вопит он. — Что это, мол, всё Беглец из Акрона!

В новостях должно быть лицо Старки! Это о нём должны рассуждать эксперты. Журналюги должны осаждать дом его родителей, пытаясь разнюхать подробности его жизни до того, как родаки выперли его из собственного дома.

— Я делаю всю работу, а ему достаётся вся слава!

— Слава?! Кое-кто называет это преступлением. Да ты радоваться должен, что они другого обвиняют в этой бойне!

Старки поворачивается к Бэм в сильнейшем желании схватить её и потрясти как следует, чтобы поумнела. Но она выше его, крупнее и терпеть не станет — даст сдачи. Хорош он будет в глазах аистят, если она уложит его на лопатки! Поэтому он разит её словами.

— Не смей повторять их враки! Ты же умный человек. Мы спасители, а не преступники! Мы освободили почти четыреста расплётов, и к нашей армии присоединилась сотня аистят!

— Угу, а в процессе погибло больше двадцати наших, плюс мы не знаем, сколько из них транкировали, и их пришлось бросить!

— А куда было деваться!

Старки бросает взгляд вдоль низкого коридора и в тусклом свете допотопных лампочек различает там горстку ребят — стоят, подслушивают. Ему страшно хочется наорать на них тоже, но он берёт себя в руки и говорит тихо, так, чтобы слышала только Бэм:

— Мы в состоянии войны, а на войне как на войне — потери неизбежны.

Он твёрдо смотрит Бэм в глаза, стараясь заставить её отвести взгляд, но не тут-то было. Правда, она больше не спорит. Он дружески кладёт руку ей на плечо, и она её не стряхивает.

— Главное, Бэм, что наш план сработал.

Наконец она отводит глаза — видимо, примирилась, хоть и неохотно.

— Долина со всех сторон окружена холмами, — произносит она, — и выбираться оттуда долго и сложно. Не знаю, слышал ли ты последние новости, но чуть ли не половину беглецов уже изловили.