Вопроса о том, велось ли еврейское следствие над Иисусом Христом по правилам собственно еврейского закона, кажется, не исчерпал ни один писатель, хотя многие затрагивали его. Самое знаменитое исследование о нем принадлежит ученому, испанскому еврею, Сальвадору, который в своем известном сочинении «История учреждений Моисеевых» [6] дал две превосходных главы об уголовных законах позднейших евреев и об отправлении правосудия у них, к которым потом присоединил рассуждение о том, что суд над Иисусом был совершен законно. Он принимал факты, как они представлены в Евангелиях, а свои выводы основывал на законе, как он изложен в мишне; на основании этих источников он признавал возможным доказать, что, хотя приговор вышел несчастный, если Иисус был действительно Мессия, однако ход процесса и полученный результат были одинаково неизбежны, если только судилище держалось своего собственного закона. Сальвадору отвечал в блестящем трактате знаменитый французский адвокат Дюпен–старший и американский ученый Гринлиф (Graenleaf). Оба противника Сальвадора настаивали главным образом на том, что судопроизводство над Иисусом Христом было несправедливо не столько по форме, сколько по существу. Мы намерены разобрать этот вопрос снова, обратившись непосредственно к источникам.

В марте месяце в ночь на пятницу, последнюю пред праздником Пасхи, произошло взятие под стражу — первый шаг в большей части наших современных следствий. Возникает вопрос, законно ли было это взятие под стражу? Нет основания сомневаться, что оно произведено властию первосвященника; о присоединении же римской спиры к служителям храма, должно быть, позаботилась та же еврейская власть, и, таким образом, оно на первый взгляд имеет вид законности. Но взятие под стражу прежде следствия было ли законно по еврейскому закону? Кажется, нет, если только не было оснований опасаться сопротивления или бегства. В настоящем случае намерения убежать не было, но сопротивления, хотя и неумышленного, могли ожидать. Таким образом, вопрос о законности взятия под стражу Иисуса Христа превращается теперь в вопрос: не было ли это взятие началом судебного следствия? Если так, то дальнейший ход дела должен бы быть по закону такой же, какой мы замечаем при взятии несколько времени спустя под стражу Петра и Иоанна. Взявшие отдали их под стражу до утра, ибо уже был вечер [7]. С Иисусом Христом поступили совсем иначе.

За взятием под стражу следовал ночной допрос. Вооруженный конвой привел Иисуса сперва к Анне [8], самому влиятельному члену синедриона. В этом собрании заседало не менее пяти его сыновей, из которых одни уже пользовались, а другие должны были в течение нескольких следующих лет пользоваться достоинством первосвященника. Старик Анна пред этим двадцать лет отправлял эту высокую должность и, быть может, в отсутствие римского правителя [9] простер свою власть (как впоследствии его сын) до того, что стал произносить смертные приговоры. Нет ничего невероятного, что прокуратор в негодовании на самовластие Анны настоял на удалении его от должности [10]; впрочем, Анна, хотя уступил формально, но продолжал пользоваться своим влиянием на великий совет чрез младших членов своего семейства. Теперь председательское кресло занимал его энергический зять Каиафа, хотя престарелый глава дома оставался во мнении правоверных иудеев первосвященником de jure judaico. Связанного Иисуса Христа Анна послал к Каиафе, может быть, только в другое отделение архиерейского дома. Перед тем или другим (это все равно) из этих сановников Обвиняемый, несомненно, был подвергнут предварительному допросу прежде, чем были призваны свидетели. Трудно решить, Анной или Каиафой был произведен этот первосвященнический допрос [11], записанный у одного Иоанна. Впрочем, это совершенно безразлично для нашей задачи [12]. Главное здесь то, что если допрос, подробно записанный Иоанном, происходил у Анны, то он был отделен и местом и временем от последующего разбирательства у Каиафы. В таком случае более вероятно, что допрос свидетелей и осуждение, происходившее пред младшим штатным первосвященником, происходили несколько позже — или ночью, или даже уже под утро — и имели форму и порядок правильного гласного разбирательства. С другой стороны, если Анна без разбора дела отослал Узника к Каиафе и если допрос, записанный в Евангелиях, производился последним, то за этим допросом непосредственно могли последовать представление свидетелей, заклинание [13] и осуждение; и в таком случае вероятно, что за всеми этими событиями последовал значительный промежуток времени, прежде чем на формальном или открытом утреннем заседании совета было утверждено неформальное ночное осуждение. Но главный пункт относительно первосвященнического допроса не зависит от решения вопроса, кто производил допрос. Во всяком случае, допрос был совершенно незаконен. В некоторых странах, например во Франции, Шотландии и в России, обвиняемого приводят к судебному следователю и подвергают официальным допросам, прежде чем предадут публичному суду. В других странах, и между прочим у евреев, дело ведется не так. Здесь обвиняемый освобождался от всякого такого личного допроса, пока его не представят для разбора дела пред собрание его братий [14]. Это правило о публичности допроса, кажется, вытекло из еврейских основоположений относительно как судей, так и свидетелей. «Не будь один судьею, — гласит один из известнейших афоризмов, — ибо нет одного судьи, кроме Единого» [15]. Еще яснее не только из мишны, но и из Пятикнижия видно, что один свидетель не имел значения и что «два или три свидетеля», на показаниях которых должно основываться всякое дело, должны давать свои показания публично [16]. Их показания составляли основу всякого судебного разбирательства, и пока они публично не были даны против какого-нибудь человека, он считался пред судом закона не только невинным, но и необвиняемым. Этим принципом вполне объясняются ответы Иисуса Христа на полночные вопросы первосвященника: церковный сановник, вероятно, в частном заседании и, несомненно, прежде, чем были призваны свидетели, спросил Иисуса об учениках Его и об учении Его.

«Иисус отвечал ему: Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего [17]. Что спрашиваешь Меня? спроси слышавших, что Я говорил им; вот они знают, что Я говорил» [18].

Здесь в каждом слове слышатся отзвуки еврейского правосудия, основывавшегося на весьма широких началах. Христос напоминает несправедливому судье о первом долге его великого служения. Но (как заметил древний еврейский писатель, изучавший этот народ в древние времена), «когда незнатный человек возвышается, злые обступают его со всех сторон». Когда обвиняемый таким образом заявил свои права, один из служителей (этот класс людей обыкновенно отличается особенною ревностию к соблюдению формы, и только одной формы) «ударил Иисуса по щеке, сказав: так отвечаешь ты первосвященнику?» [19]. Ответ Иисуса поразителен. В нем Он опять решительно становится на почву юридических прав еврея — почву, с которой Он после, без сомнения, поднялся на высшую, но которой Он, однако, никогда совершенно не оставлял: «Если Я сказал худо, покажи, что худо, а если хорошо, что ты бьешь Меня?» [20].