За то время, что живет в нашей стране футбол, очень многое в нем переменилось. Совершенствовались правила, уходили одни фавориты и появлялись другие, различный облик принимали мяч и форма игроков, исчезали одни клубы и рождались новые. Но неизменным оставалось и остается безудержное стремление людей к этой игре.

Точно установить, когда и как начался футбол в столице, чрезвычайно трудно. В период занесения этой игры на московскую почву не существовало здесь ни сколько-нибудь организованных обществ, ни вообще правильной постановки футбола, а потому не было никаких записей, календарей и протоколов, этих надежных ориентиров историографов.

Тем не менее с полной достоверностью установлено: в 1895 году по полю известного в ту пору завода Гоппера уже летал футбольный мяч и мелькали разноцветные рубашки членов московской английской колонии.

Говорят, что одна ласточка еще не делает весны, но эти ласточки, носившиеся по первому футбольному полю, сделали весну – весну жизни московского футбола.

Много воды утекло с той поры. Знаменитые статистики, известнейшие историографы спорта собрали многочисленные сведения о том, как приживалась, развивалась и расцветала эта игра в нашем городе. Известно имя зародившегося в 1896 году первого русского кружка футболистов – «Сокольники», или «Ширяево поле», а также возникшего в 1905 году первого официально зарегистрированного футбольного Сокольнического клуба спорта (СКС). Мы знаем даты первых междугородных встреч, которые провела сборная Москвы, и можем ознакомиться с таблицами, всех официальных состязаний, определявших лучшую команду города, начиная с 1910 года.

Все это так. Но футбол – это не только очки и голы, не только романтические названия команд и цвета украшающих их флагов. Футбол – это прежде всего люди, живые творцы всего поистине неповторимого и прекрасного, что происходит на зеленых полях.

Повторяю, история нашего спорта прекрасна вообще. История московского спорта – особенно. Но она, к сожалению, пока еще недостаточно известна широким массам читателей, ее мало исследуют.

На протяжении многих лет автор этих строк по мере своих сил и возможностей работает над тем, чтобы ликвидировать данный пробел. Мне довелось познакомиться с рядом московских семей, сыгравших, не побоюсь сказать, выдающуюся роль в зарождении, становлении и развитии нашего футбола. О них – предлагаемый вниманию читателей рассказ.

Хочу подчеркнуть, что эта работа ни в коей мере не претендует на законченное, очерченное четкими временными рамками исследование. Но надеюсь: сквозь судьбы отдельных людей можно будет увидеть многое интересное, происходившее на заре московского футбола.

Вот уже более двадцати лет моя журналистская работа неразрывно связана с журналом «Спортивная жизнь России». И нет ничего удивительного в том, что именно в стенах его редакции сделаны многие интересные открытия, произошли встречи с людьми, которые помогли мне увидеть новые, доселе совсем неизвестные страницы отечественного спорта.

Расскажу о случае, который все мы, работники журнала, в свое время остро переживали и который, в конце концов, привел меня к человеку интереснейшей спортивной судьбы.

В начале 1968 года, в канун семидесятилетия русского футбола, редакция пригласила на встречу ветеранов этой игры, тех, кто был ее пионером у нас в стране. На призыв откликнулись многие, приехало несколько десятков человек.

Председателем этого необычного, волнующего собрания мы единодушно решили назначить представителя самой знаменитой футбольной династии Василия Павловича Бутусова.

– Как первого капитана нашей первой олимпийской команды и старейшего футболиста России,- объявил я.

Бутусов попытался что-то возразить, но ритуал собрания уже был до деталей продуман, решение объявлено…

Встреча подходила к концу, когда Василий Павлович отвел меня в сторону и сказал, заметно волнуясь: – Понимаете, произошла досадная накладка. Старейший футболист здесь вовсе не я. Здесь был Сысоев. Сам Сысоев. Валентин может обидеться…

– Какой Сысоев? – спросил я, недоумевая.

– Как, вы не знаете Сысоева?! Да это же целая страница нашего футбола.

– Так где же он?

– Только что ушел. Устал, вероятно. Ведь ему уже за восемьдесят. Но вы обязательно познакомьтесь с ним. Не человек – легенда.

– Непременно познакомлюсь! – воскликнул я.

Вскоре были наведены необходимые адресные справки, и через неделю я уже был в доме на Спартаковской улице, где с 1887 года безвыездно жил Сысоев. Дверь открыл худощавый, собранный мужчина. Живые глаза смотрели приветливо и с откровенным любопытством. На вид ему можно было дать лет шестьдесят, не больше.

– Можно пройти к Сысоеву?

Мужчина весело, даже озорно улыбнулся и, взяв меня под руку, любезно провел по коридору в просторную, залитую ярким солнечным светом комнату.

– Валентин Сысоев живет здесь,- сказал он нарочито медленно.- Это я и есть.

– Вы? – искренне и, вероятно, совсем некстати удивился я. Идя на встречу с ветераном футбола, которому уже пошел девятый десяток лет, я, естественно, ожидал увидеть несколько иного человека. Ведь время не щадит никого.

– Вы тот самый Сысоев, который играл за сборную Москвы и России на заре века?

– Совершенно верно,- последовал ответ.- Тот самый. А что, собственно, вас привело в замешательство? Не похож? Или вы думали, что я уже старая развалина и не могу без посторонней помощи слезть с печки?

Ему тогда, вероятно, было весело, интересно видеть мою растерянность, мое недоумение, в то же время доставляло удовольствие чувствовать, что выглядит куда моложе своих лет, что он по-прежнему бодр, здоров и может вести себя на равных с любым. Он хлопотал возле буфета, суетился, доставал и клал на стол один альбом за другим, находил старые газеты и журналы, которые я, по его словам, обязательно должен прочесть.

В комнате мы были не одни: у стола крутилась, повизгивая, отменная породистая собачка, у которой шея и грудь были закрыты большими медалями. Хозяин то и дело трогал ее по аккуратно разглаженной спинке и приговаривал:

– Не волнуйся, Галька, скоро мы с тобой гулять пойдем. Скоро…- Мне он сказал: – Не примите эту собачку за чудачество бездельника-пенсионера. Да, я люблю животных, но Галька для меня гораздо больше, чем атрибут быта. Она мой тренер. Понимаете, и сейчас я очень люблю и еще могу побегать. Но делать это в моем возрасте одному небезопасно. Вон ведь и вы удивляетесь. А другие и вовсе за ненормального примут.

Я сделал движение, желая как-то сгладить впечатление, которое произвел в первые минуты знакомства, но Сысоев не остановился:

– Нет, давайте называть вещи своими именами. Хотя физкультура у нас все больше входит в быт, вид восьмидесятилетнего старика, бегущего трусцой по улицам центра, кой на кого, глядишь, и навеет мысль о неполадках с разумом. Вот я и не желаю дразнить людское воображение. Но тогда, значит, надо отказаться от любимого занятия?

Он смотрел на меня весело и лукаво, я на него -непонимающе. Валентин Васильевич чувствовал, что дал мне непосильную задачу, потирал от радости руки и, наконец, объяснил:

– Вот тут-то и приходит на помощь Галька. Выходим. Я отпускаю поводок свободно, Галька бежит, я за ней. Так мы продвигаемся по парку, что у нас на Разгуляе, километра два-три. Круг пробежим, отдохнем и снова пускаемся трусцой. Вот так-то.

Я представил себе картину этих прогулок и улыбнулся: поистине счастлив человек, у которого такая старость. А потом в ходе нашей беседы, затянувшейся на весь день, я узнал многое о его не менее радостной молодости.