Едальню захватили быстро и без лишнего шума: раз, и неприметные люди в хегских народных костюмах перегородили все выходы. Два — и вежливые человечки вошли внутрь.

И самым вежливым и великодушным из них был Бахдеш. Только это был не человечек — человечище. Необъятный и громогласный.

Далька разбудила меня за несколько секунд до налета.

— Сейчас нас будут брать в плен, — сказала она почти спокойно.

Я села на Куциановой кровати и обняла Дальку крепко-крепко. Она мелко дрожала, но не ревела — ждала. Мне было страшно, но я старательно делала вид, что не очень-то.

Вряд ли я смогла бы обмануть Дальку. Но она хотела быть обманутой, хотела на меня положиться — и я старалась изо всех сил. Не трястись. Не разрыдаться.

Я чуяла опасность, как собаки чуют грозу. Мир затих, как затихает лишь перед бурей. И в этот раз я понимала: сбежать не удастся. Слишком поздно Далька меня разбудила — я проспала свой шанс на спасение, расслабившись у жениха в комнате. Про это, несомненно, сложат немало похабных побасенок: что же, хоть какое-то бессмертие, хоть какая-то память.

Иногда я до рогатых феев боялась, что когда умру, для меня забудут даже выкопать могилу. Но в глубине души я давным-давно с этим смирилась.

 Я готова была защитить сестру собственным телом. В основе такого решения лежала не только сестринская любовь: Далька гораздо ценнее для Талимании, чем треснутая принцесса, которую вот-вот доканает божественное проклятье. Особенно — во время войны, которая обязательно начнется, если мама потеряет хоть одну свою дочь по вине Джокты. Даже если джоктийцы спляшут в хегских народных костюмах на главной площади, перебрасываясь в танце моей головой, им не удастся перевалить вину на плечи настоящих хегсчан.

А еще я думала — вот сейчас дверь откроется, и ворвется Лер, или Куц, или оба сразу. И попытаются не дать нас в обиду.

И умрут.

Глупо-глупо.

Я не хотела, чтобы они умирали, и, пожалуй, больше всего боялась именно такого развития событий. Хоть и верила, что оба достаточно благоразумны, чтобы не лезть в бессмысленную битву только лишь ради того, чтобы стать героями.

Как говорил дедушка: «На хорошо организованной войне нет места героизму». Герои всегда убивают себя во имя победы, а я не хотела победы, купленной ценой их жизней.

Они достаточно умны, чтобы не стать героями. Вот, на что я надеялась.

Дверь открылась, и я одновременно облегченно выдохнула, а потом икнула от испуга — звук не слишком-то достойный принцессы, но что я могла поделать? Мое тело мне давно уже не подчинялось.

Вежливые люди в хегских национальных костюмах удивленно переглянулись.

Я замерла: а вдруг не заметят? Конечно, со мной Далька, но…

— Простите, — спросили они, — вы случайно не принцесса Малиалика?

Точно профессионалы. Даже имя выговорили с первого раза. Нет, такие не могут просто не заметить.

— Нет, — солгала я, не моргнув и глазом, — я — Алка Рас.

— Извините, — они прикрыли дверь. Щелкнул замок. Поверили они мне или нет, нас с Далькой совершенно не собирались отпускать.

Но и убивать пока тоже не торопились. Это я так по совету почтенной сьеры Теи постаралась найти положительную сторону в ситуации, чтобы продолжать смотреть на жизнь с оптимизмом и надеждой. Найти-то нашла, но помогло это не слишком.

Существовал еще крошечный шанс, что мне поверили. Все-таки, многие талимане не исказят своего имени даже под страхом смерти, слишком боятся гнева капризных Богов. Но он был такой маленький, что было бы большой глупостью на него надеяться.

Сидеть на месте становилось невыносимо, минуты текли, как часы. Я с трудом выдернула платье из цепких ручек сестренки, встала и выглянула в окно. Конечно же, едальню окружили, и на что я только надеялась!

За забором стоял массивный человек. Темноволосый, широкоплечий, излишне мускулистый — он казался дикарем из тех южных сказок про мальчика, воспитанного зверями, того самого, что удушил дикого барса; он поднял голову, и мы встретились взглядами. Он широко улыбнулся и помахал — я отшатнулась.

Он. Меня. Заметил. Так легко и просто. И, похоже, даже узнал.

Не прошло и трех минут, как в дверь осторожно постучали. Затем вошли двое — я не смотрела в их лица, только отмечала для себя слишком чистую для простых смертных обувь. Как будто их заставляли ее в казармах каждый день чистить. То есть, конечно, не как будто. Так и было.

Далька вцепилась в мою руку.

— Сьеса Малиалика, сьеса Лифнадалия, будьте добры, спуститесь в зал.

Тот, что повыше, даже подал мне руку. Я ее проигнорировала.

— Я Алка Рас, — повторила я твердо, — я не Малиалика.

Отказ от своего имени — еще более тяжкое преступление перед Богами. Только вот оно уже давно не было моим, а Богов мне было бояться поздно — добить меня могли только люди.

— А вы кто, юная сьеса? — Склонился к сестренке тот, что пониже.

Акцент у него был ужасный.

— Люшенька, — насупилась она.

— То есть вы — не принцесса Лифнадалия? — Продолжил он.

— Хотела бы! — Фыркнула Далька, — Я на нее очень похожа, мне все говорят. Еще бы не эти глаза дурацкие… У нее они голубенькие, как небо. А у меня зеленые, как у ведьмы.

И она надулась.

— Что же, — вздохнул высокий, — сьеса Алка и сьеса Люшенька, пройдите с нами в зал.

Сопротивляться дальше было бесполезно. Нам не верили. Далькин риск прошел впустую.

Похоже, нас предали.

Возможно, это была не Феска; может, добрейшая тетушка Хос решила избавиться от постояльцев и подзаработать. Я была уверена: Куц ее шантажировал. Возможно, это стало роковой ошибкой. Но я не винила ее. Она защищала свою жизнь.

Но где же сам Куц?

Я одновременно надеялась, и что подальше отсюда, потому что изнутри ловушки мало что можно сделать для нашего спасения, и что где-то рядом, чтобы мне было за кого спрятаться.

Я спускалась по лестнице медленно, как трехсотлетняя старушка. У меня дрожали колени и потели руки, и все свои силы я направила на то, чтобы держать лицо.

Сердце билось так гулко, что я почти ничего, кроме него, не слышала. И только ладошка Дальки не давала мне выпасть из реальности прямиком в паническую атаку. Я должна была держаться ради нее.

В зале Куца тоже не оказалось, как, впрочем, и Фанти, и Лера.

Зато оказался он. Массивный человек.

Он сидел на стульчике, который под ним казался совсем лилипутским. Я почти слышала треск дерева: вот-вот стульчик не вынесет колоссальной нагрузки, ножки подогнутся и мужчина рухнет на пол. Но, кажется, трусливая табуретка хотела жить и держалась из последних сил и не думая ниспровергать свою ношу.

Длинные черные волосы мужчины были убраны в аккуратную косу и перекинуты через плечо. Борода тоже была заплетена в пять аккуратных кос, и жирно блестела, видимо, намазанная каким-то ароматическим маслом по джоктийской моде. Я смутно понадеялась, что это не будет аромат лимона, весьма модный в прошлом году: на это масло у меня жуткая аллергия, а чихать на врага лучше все-таки в чисто метафорическом смысле.

Усов не было. Но если бы были, уверена, он бы тоже заплел их в две косички.

Темные глаза смотрели изучающе и насмешливо.

Такой угрозы я не чувствовала еще ни от кого и никогда. Дышать становилось все труднее, хоть на мне и не было корсета, и, боюсь, я совершенно неприлично побледнела, а то и вовсе пошла плебейскими красными пятнами. Чтобы не грохнуться в обморок и хоть как-то успокоиться, я сказала Дальке:

— Видишь? Даже страшный дядя заплетает косы аккуратно. Не то, что ты!

Далька нервно хихикнула, накрутив на пальчик кончик растрепанной косички.

Было что-то смутно знакомое в грубых чертах его лица. Он поднялся со стула:

— Бахдеш Гостаф из Джокты, к вашим услугам, принцессы.

Чисто. Совсем как Куциан. Чтобы уловить акцент приходилось вслушиваться. Признак родовитой семьи, вхожей в дипломатические круги: я вот говорила на джоктийском вовсе без акцента.