— Гуляете, молодёжь?

Мы вздрогнули, обернулись. Из-за куста, торчащего у обочины, вышел кто-то худой и щуплый. Лицо показалось мне смутно знакомым, да и голос я где-то слышал. Пока пытался сообразить, человечек сказал с ехидцей:

— Что ж вы молчите, ребятишки? Языки проглотили? Оно, конечно, я вас не вижу, зато чую — уж будьте-нате. Рыбка-то моя как, понравилась?

Тут я наконец вспомнил — это был тот самый дедок, который торговал на базарчике в компании с подружками-перестарками. Сейчас он стоял, опираясь на суковатую палку и как-то странно задрав плешивую голову, — может, и впрямь принюхивался.

— Вы, ребятишки, меня не бойтесь. Волшбы у меня — всего ничего, с комариный чих. Куда уж до ваших чар-невидимок! А пешком и подавно не догоню — дряхлый уже как пень, и ноги болят…

Дед всё трещал, а мы с Лизой подрастерялись. Скрытничать вроде глупо — он ведь действительно нас узнал, но и вступать в разговоры как-то не хочется. Вдруг этот хрыч заодно с той мраморной сволотой? Хотя, с другой стороны, наш кокон показал бы опасность, а дедуля выглядит безобидно…

— Если насчёт колдуна волнуетесь, который у реки буйствовал, так он туда ускакал, — дед ткнул пальцем в ту сторону, куда мы шли весь день накануне. — Ускакал — да и пёс бы с ним, дышать легче…

— Вы его лицо видели? — быстро спросила Лиза.

— Лицо-то? Молодой вроде и не урод…

Я подумал — ага, значит, Кречет опять личину напялил, прикинулся человеком. А Лиза продолжает выпытывать:

— Как вы тогда узнали, что он колдун?

— Дык говорю же — чую! Дурной волшбой от него воняет за три версты…

— Что вы от нас хотите?

— Помилуй, барынька, чего мне от вас хотеть? — удивился дед. — А вот вам, я так разумею, передохнуть бы не помешало. Изба у меня — не императорская хоромина, но пара свободных лавок найдётся. Заходите, коли надумаете. Ну а нет — так нет, упрашивать я не стану.

Выдал нам всё это, повернулся и бодро похромал к пристани. На палку он, по-моему, опирался больше для виду — таким дрыном сподручнее будет огреть кого-нибудь по хребту, если возникнет надобность.

Я посмотрел на Лизу, она пожала плечами. И то верно — в избе уж всяко не хуже, чем в чистом поле. Кокон-то всё равно к утру пропадёт, потому что чары иссякнут, и Кречет нас сможет выследить. Мне, правда, непонятно — зачем он опять вперёд ускакал? Да ещё и сказал при этом, что завтра мы непременно свидимся?

Хотя стоп. Был там один момент, когда он переругивался с русалкой, в самом начале. Ну-ка…

— Лиза, — говорю, — помнишь, Кречет что-то вякнул про омут?

— Да. Серый Омут — так он сказал. Мы, по его словам, до него ещё не дошли.

— Что это за хрень?

— Понятия не имею. Я про такое раньше не слышала.

— Может, это и есть то место, где река желания исполняет? Тогда всё сходится! Кречет нас там, наверно, подстерегал, но потом вдруг засёк нас тут, у причала, потому что мы сняли кокон. Тогда он примчался, убил русалку, но нас так и не поймал — и теперь опять поехал туда… Чего ты молчишь? Я правильно рассуждаю?

— Конечно, Митя. Я тоже примерно так и подумала.

Вроде отвечает по делу, но прежний задор угас, глаза не горят. Нет, не отпустило её ещё после бойни на берегу. Я-то, вон, проблевался — и полегчало, как будто весь самый поганый ужас вышел из меня вместе с желчью. А она этот ужас копит в себе и выхода ему не даёт…

Да, лучше в избе поспать, раз уж Кречет от нас отстал до поры до времени. А завтра с утра подумаем, как быть дальше.

В общем, догнали деда.

— Спасибо за приглашение, — говорю.

— Надеемся, мы вас не стесним, — добавляет Лиза.

— Чего стеснять-то? Один живу. Жена померла, а дети разбежались давно. Старшая — в городе, за фонарщиком замужем, целый выводок ему нарожала. Младший — матросом на корабле, усвистел опять в своё плавание…

Он поперхнулся на полуслове и замолчал, да и мы с Лизой тоже оторопели. Терновые заросли, вдоль которых мы шли, закончились, и показалась пристань — только вот света на ней прибавилось. Русалочий костёр на пирсе пылал густым синеватым пламенем, как будто его напитали силой. Отсветы ложились на дома и деревья, но на улочке было пусто — все попрятались от греха.

— Поминки… — шепнула Лиза.

— Какие поминки? — вцепился дед.

— Неважно. Не обращайте внимания…

Я вытащил из кармана ледышку — повезло, что не обронил, когда скакал по кустам. Костёр отражался в ней, даже если я её заслонял ладонью.

Только когда старик впустил нас в избу (не такую уж убогую, кстати), мы сняли с себя невидимость. Вихрь на этот раз был слабее — чары почти растрачены. Но ещё на один разок, надеюсь, всё-таки хватит.

Хозяин зажёг свечу и, оглядев нас, тихонько хмыкнул. Ну да, вид у нас был так себе — грязные, встрёпанные, растерянные.

— Есть хотите? — спросил он.

— Нет, — сказали мы хором.

— Если можно, только попить, — попросила Лиза.

Дед налил нам ядрёного домашнего квасу (слезу вышибало от одного запаха), потом протянул два корявых сморщенных корешка, каждый размером с Лизин мизинец. Она посмотрела с сомнением, и я объяснил:

— Темь-трава. Чтобы заснуть без снов.

Вкус у корня был кисловатый, вяжущий. Я долго жевал и смотрел в окошко, за которым горел русалочий погребальный костёр.

ГЛАВА 9

Проснулись мы поздно. Я первым делом опять выглянул наружу — солнце висит уже над деревьями, костёр благополучно потух, зато местные наконец-то решились высунуть нос из дома. Вон, к примеру, три кумушки в цветастых платках сошлись в тени под липой и обсуждают ночное зрелище — всплёскивают руками и косятся на пирс.

Но всё это ерунда, главное — Лизе стало заметно лучше. Не то чтобы она повеселела, как раньше, но всё-таки ожила и уже не смотрелась совсем пришибленной. Это сонный корень подействовал — кошмары после него как будто выцвели, отдалились. Спасибо деду, помог.

Сам дед, кстати, нашего пробуждения не дождался — смылся на свой базарчик. Из окна было видно, как он там сидит за прилавком и треплется, развлекает бабулек.

Но едва мы с Лизой умылись, хозяин тут же вернулся — то ли заметил нас во дворе, то ли опять унюхал, кто его знает. Или, может, бабки ему наскучили, а покупателей нет, вот и бродит туда-сюда от нечего делать.

— Ну, — спрашивает, — как отдыхалось?

— Мы очень вам благодарны, — говорит Лиза, — и за кров, и вообще за помощь. Уже уходим, не беспокойтесь…

Он только отмахнулся и потащил нас завтракать. Я, честно говоря, опасался, что из меня опять всё наружу выйдет, но обошлось. И сала кусок умял с мясными прожилками, и краюху хлеба, и две варёных картофелины. Лиза тоже не отставала. Хитрый дедок тем временем начал потихоньку выспрашивать:

— А что ж вы, ребятушки, с колдуном-то не поделили? И откуда он такой взялся?

— Да мы вообще без понятия, — говорю. — Сидим на берегу, никого не трогаем. Тут этот хрен припёрся — дёрганый весь какой-то, злой как собака, того и гляди прирежет ни за что ни про что. Ну, мы и смылись на всякий случай.

— Ага, ага, — покивал дедок, как будто каждому слову верит. — Колдуны — они все такие, лучше не попадаться. А выл кто?

— Волки, наверно. Тоже колдуна испугались.

И вот, значит, несу я вслух эту чушь, а про себя прикидываю — интересно, а труп патлатого куда делся? Если б его нашли, тут бы визг сейчас стоял до небес. А ведь то место на берегу и с пирса хорошо видно, и лодки наверняка мимо проплывали — не могли не заметить. Или, может, Кречет тело в кустах припрятал, и оно там так и лежит? Нет, за едой о таком лучше вообще не думать…

Лизавета говорит:

— Дедушка, у нас к вам вопрос как к местному старожилу. Вы ведь хорошо знаете здешние места вдоль реки?

— Как же иначе, барынька? Чуть ли не всю жизнь тут.

— А не подскажете, сколько ещё идти до Серого Омута?

Дед как-то резко с лица сбледнул, огляделся и говорит вполголоса:

— Вы, ребятишки, совсем того?