Тощая кобыла, судя по виду, была готова издохнуть в любой момент. Она кое-как переставляла копыта, я равнодушно глядел вокруг. Слева виднелись приземистые закопчённые склады, справа на рейде маячили купеческие суда, от которых как раз отходили лодки — на берег возвращался народ, нанимавшийся на разгрузку. Сейчас толпа, добравшись до суши, рванёт за расчётом в свою контору. Там будут очереди, ругань и мордобой — вряд ли здешние нравы сильно отличаются от того, что я видел в других портах.

Приметы технического прогресса тут, впрочем, тоже имелись. Гигантский подъёмный кран, торчавший в полуверсте от меня, навис над пришвартованным сухогрузом. Очертания размывались в подступающих сумерках, и кран казался согбенным великаном-гомункулусом.

Ветер гнал снежную крупу по мёрзлой земле.

Кобыла наконец доплелась.

Трактир был относительно чист — с дощатого пола, по крайней мере, явно пытались соскоблить грязь, причём не так уж давно. Публика — без изысков, но и без откровенного сброда. Флотские унтер-офицеры, конторщики, приказчики из небогатых лавок, даже парочка заблудших студентов.

Сев за стол у дальней стены, я вынул из кармана часы, взглянул на циферблат (без четверти пять) — скорее по привычке, чем по необходимости. Точное время встречи не оговаривалось. Вместо этого связник получил простые и недвусмысленные инструкции — явиться в трактир, как только «Кайра» встанет на якорь, после чего дождаться меня.

Но он почему-то до сих пор не пришёл.

Я ещё раз внимательно огляделся.

Прежде я не встречался с ним лично, но имел его словесный портрет, детализированный и полный. Это — для первичного опознания, которое затем надлежало подтвердить про помощи чар.

Пока — никого похожего.

Любопытно.

Версию о том, что связной позабыл о встрече, я даже не стал рассматривать. Сотрудничество с нашей организацией — превосходное средство от рассеянности в любых проявлениях. Чтобы оправдать опоздание, не говоря уже о неявке, требовалась крайне уважительная причина.

Я поманил к себе полового — крепыша с нагловатой физиономией. Тот подскочил с готовностью, сочтя меня, очевидно, перспективным клиентом. От местных вин я отказался без колебаний (слишком хорошо представляю, какой бурдой поят в заведениях такого ранга), холодное пиво было не по погоде, поэтому заказал лишь стопку анисовой, а из еды — жаркое.

Небо за окнами окончательно потемнело. Керосиновые лампы, зажжённые трактирной прислугой, натужно выгрызали куски из мрака.

Минуты сыпались как песок.

Я доел мясо и поинтересовался, имеются ли свободные комнаты. В ответ услышал, что есть одна, но самая дорогая. Заплатил за трое суток вперёд, отнёс саквояж и вернулся в зал. Половой подал мне чаю с баранками.

В полседьмого я поднялся из-за стола и вышел на улицу.

Пора было прояснить ситуацию.

Зайдя в закуток между двумя бревенчатыми лабазами, я достал из-за пазухи бумажный конвертик — миниатюрный, в половину ладони. Аккуратно надорвал край и вытащил клок волос.

Волосы эти принадлежали связнику, который сегодня так и не появился. Долгие годы они хранились в архиве вместе с его досье. Чтобы служить у нас, нужно отдать частичку себя, как шутят по этому поводу острословы. Конверт мне вручили перед отбытием с континента — подстраховка на случай непредвиденных обстоятельств, которые, как теперь выясняется, не замедлили наступить.

Я взял заговорённую спичку с ядовито-жёлтой головкой, чиркнул, и клок с готовностью вспыхнул, осыпался мелким пеплом. Я втянул в себя струйку дыма и пошатнулся, как от удара. Показалось, что в голове что-то щёлкнуло, обоняние нечеловечески обострилось. Носоглотку ожгло отвратительно-резкой смесью портовых запахов. Рыбья чешуя, гниющие водоросли, дёготь и керосин, цемент и каменный уголь, канифоль и сырые доски, сивуха и прогорклое масло, плесень и ржавчина, застарелый пот и дерьмо всех видов — собачье, птичье, крысиное, человеческое…

К счастью, атака на восприятие продолжалась считанные секунды, после чего оттенки вони снова ослабли — все кроме одного, который и был мне нужен. Я глубоко вздохнул и зашагал, вертя головой и продолжая принюхиваться.

Словно гончая, я взял след пропавшего человека.

Петлять между уродливыми постройками пришлось долго, сорок минут без малого. Мороз покусывал щёки, на небе повисла луна-рыжуха в стылой шафранной дымке. Навстречу мне попадались подвыпившие (а чаще — пьяные в хлам) матросы и докеры, босяки в тошнотных лохмотьях, облезлые бродячие псы. Взгляд натыкался на искалеченные деревянные ящики, смёрзшиеся объедки, бутылочные осколки.

Человек, которого я искал, пребывал в самом сердце здешней клоаки.

И вот я его увидел.

Прежде чем подойти вплотную, я ради предосторожности взял ещё одну спичку из коробка. Дым на этот раз глотать не пришлось — достаточно было наблюдать за огнём. Оранжевый язычок вытянулся вверх на полпяди, неестественно истончился, но, несмотря на ветер, не отклонился в сторону. Это эфемерное равновесие сохранялось, пока спичка не догорела.

Значит, вокруг спокойно, и никто за мной не следит.

Удостоверившись в этом, я приступил к осмотру.

Худой мужичонка за пятьдесят лежал в торце кишкообразного закоулка. Глаза блестели тускло и мёртво. Лицо, измазанное ржавым светом луны, вполне подходило под описание, которым меня снабдили.

Теперь понятно, почему он не пришёл на встречу.

Причина смерти — удар ножом. Рана в районе сердца. Продырявленная ватная поддёвка расстёгнута, карманы пусты. Убийство с целью наживы — так я подумал бы, будь я полицейской ищейкой. Вызвал бы божедомов и долго матерился бы про себя, потому что подозреваемых — целый порт.

Но я служу не в полиции.

И не готов поверить, что мой связник подпустил к себе какого-то урку, бродягу или матроса, позволив вот так нанести удар. А если предположить, что они напали толпой, то рядом сейчас валялась бы ещё как минимум пара трупов.

Нет, тут были противники посерьёзнее.

Из тех, что способны обездвижить жертву на расстоянии.

Они наверняка попытались подвергнуть его допросу или даже проникнуть в память, но результата это не принесло — у него стоял блок на ментальном уровне. Тогда связника зарезали и вытряхнули карманы, чтобы всё выглядело как банальное ограбление. Так мне представлялось произошедшее.

Теперь мне придётся действовать в одиночку — помощников больше нет. Местное отделение нашей организации не знает о моей миссии.

Я прибыл инкогнито.

Как, впрочем, и связник в своё время. Согласно официальной отчётности, он вот уже больше года числится безвестно пропавшим где-то на Алмазном Плато, за тысячи вёрст отсюда. Людей, которые в курсе, чем он был занят на самом деле, можно пересчитать по пальцам одной руки.

По сути, он был не просто связником, а полноценным шпионом, законспирированным сборщиком информации. С поправкой, правда, на то, что работал не в чужой стране, а в своей. Наша служба вообще изобилует парадоксами.

Каким образом оппоненты его раскрыли? Пока я не имею ответа. Знаю лишь, что насчёт меня связник не мог проболтаться, даже если бы захотел, а значит, у меня остаётся некое подобие форы.

Я отошёл на пару шагов, присел на корточки и расстелил прямо на земле карту города.

Зажёг спичку — уже третью за этот вечер.

Под моим взглядом огонёк вздрогнул и разгорелся ярче. Я продолжал смотреть на него, сосредотачивая внимание. Пульс участился, заломило в висках, в лицо мне дохнуло жаром.

Я бросил спичку на труп.

Одежда занялась сразу, будто была пропитана керосином. Сполохи плясали, жадно потрескивая, тянулись к тёмному небу. Кожа на лице мертвеца обуглилась, завоняло палёным мясом.

Я отвернулся и, глядя теперь на карту, произнёс имя.

Настоящее имя погибшего связника, которое было тайной для всех остальных на острове.

Едва оно прозвучало, как карта тоже начала тлеть, хотя лежала на безопасном расстоянии от огня. Тление это происходило неравномерно — оно зародилось сразу в нескольких точках, которые я немедленно зафиксировал взглядом.